© Annie Leibovitz, John Lennon and Yoko Ono.
музыка Микаэл Таривердиев, слова Григорий Поженян
***
Чествуя необязательность зимних морозов,
Рады теплу.
Рукавицы, шапки долой
И ворот шире.
Но не изменяя нежной своей натуре,
Спешим домой
К окнам, порогам, дверям
Остывшей квартиры,
Чтоб монолитную веру в уют, тепло
Укрепить,
Согреваясь за чашкой чая.
Всё-таки глупо дурачить февраль.
Нам жить и жить,
Не отвлекаясь на жалобы,
И Бога не отвлекая
По мелочам,
Не выпрашивая к утру
Не ледяное солнце – тепло и ласку.
Я ещё не согрелась к этому февралю,
Обжигаюсь и пробую чай с опаской…
Красота в своих различных проявлениях притягивает. Уродство, правда, в этом плане её превосходит. Но сейчас речь о красоте. Будь то широкий поступок, жест, потрясающий закат, незабываемая женщина, трогательная незабудка, летняя гроза, высохшая лоза, детский смех, мужская нежность... Неисчислимо проявление красот. Важно помнить способ приобщения: не обладание, но созерцание насыщает. Я так думаю.
Вот сидим мы тут, на галёрке, и смотрим на этот политический спектакль. Жириновский и Зюганов играют роль матёрой оппозиции, Прохоров — роль свежей волны, Явлинский, о котором все уже подзабыли, вообще, как говорится «до кучи», Путин вошёл в роль хорошего мальчика: сарказм сдерживает, на выпады в свой адрес бурно не реагирует, так и читается: «а я чё, а я ни чё...».
За кем же всё-таки останется фраза: «Кушать подано».
***
Закрыто. Обозначен вход
Порогом и стеклянной дверью.
Там, кажется, тепло и пахнет елью,
Там задержался праздник – Новый год,
Там равнодушно бегают огни,
Привыкнув к монотонному безделью,
Раскрыты тайны, фокусы, и спели
Давно все песни старые волхвы.
Так что ж закрыто?! Выпустить тепло,
Открыв двойную дверь рывком и сразу!
Пускай летит и обернётся праздник.
Давайте я! Мне б это с рук сошло.
Закрыто. Обиталище, приют,
Быть может, там нашли стихи и сказки.
А, может, там потерянное счастье
Хоронится и думает: «найдут…»
«Нет-нет, — говорит тот голос, что внутри, — нам хорошо не там, где нас нет, и даже не там, где нам легко. Нам хорошо там, где мы себе нравимся».
Иногда во время рабочего перерыва общаюсь на разные жизненные темы с юристом Александром. Мнения наши часто расходятся, даже, как правило, расходятся. Но тем бывает интереснее диспут. На днях он заявил, что все мы занимаем чьё-то место и играем какую-либо роль. Если исходить из того, что «свято место пусто не бывает», и «незаменимых людей у нас нет», то мы, конечно, кого-то в этом мире «подвинули», но всё-таки каждый человек уникален, и всё-таки человек красит место. Есть люди, не играющие роли (вопреки брошенной когда-то фразе о том, что мир театр; вообще, глупо жить по афоризмам), можно выполнять определённую социальную функцию, это да.
С Александром спорить бесполезно. Не в силу его образованности. Издержки профессии отыгрываются на характере: цель юриста — не признавать доводы другой стороны в отстаивании своей позиции, мировое соглашение — крайняя мера.
И как же замечательно найти единомышленника, всё равно, что внезапно пригласить в зал заседания свидетеля, и тот, спокойно поводя глазами по присутствующим, легким и непринуждённым рассказом развеет сомнения, снимет подозрения, и невиновные тут же будут отпущены из зала суда.
Я пригласила Сергея Сергеевича из рассказа «Гиза» современного писателя Юрия Буйды:
«...В Евангелии есть очень театральный эпизод — суд над Иисусом Христом. Понтий Пилат пытается понять, какую роль играет Иисус, кто он — бунтарь, еретик, пророк, проходимец? Пилат задает вопросы, но не слышит ответов. Пилат привык к тому, что вся жизнь — игра, а люди — актеры. Пилат играл много ролей: он был прокуратором Иудеи, мужем и отцом, любимцем императора, вельможей, в Иерусалиме он был одним, а в Риме другим. Такова была его жизнь, да и не только его жизнь. А Христос — какие роли играл он? Кем он был? Понтий Пилат не может понять, что человек, стоящий перед ним, не играет, он — есть. Он не пророк, не гений, не революционер — он Иисус Христос, единственный».
Дело не в том, что один «плохой», другой «хороший», дело состоит хотя бы в намерении понимать, а в случае неудачи исключать самосуд.
Сегодня такое хорошее настроение. А когда у меня хорошее настроение, я становлюсь немного эгоисткой, потому что думается, что все должны испытывать то же что и я, и как же можно грустить или жаловаться, когда такой славный день. И тут я понимаю, что сорить словами нехорошо, но натура берёт своё, и восклицания тихо, но упорно, выбираются и превращаются вот в эти строчки. Эмоции, господа!
***
Я думаю, что чудо в простоте
Родившегося слова, взгляда, жеста,
В улыбке, обернувшейся к звезде,
Едва мерцающей, едва нашедшей место
На темно-синем
На исходе дня
На удивленье
И на радость людям.
— В рождении есть доля волшебства!
И шёпотом добавлю: или чуда?..
С Рождеством!
Есть в дирижёре что-то от шамана. И экстаз вдохновения на камлание похож, да и цель, пожалуй, аналогична: передать посыл, некую весть миру людей из таких сфер, куда не каждый может проникнуть и разгадать её, и доступно донести.
Сначала я подумала, что мальчику просто нравится управлять облаками. Чувство власти над стихией возбуждает, но этого мало. Даже не так, не мало, вообще, не в этом суть. Я вдруг представила, что мальчик абсолютно глух. Этакий маленький Бетховен. Он не знает звуков внешнего мира и, управляя небесной стихией, он слышит внутреннюю музыку, искренне полагая, что именно так плывут облака, что это он понуждает их звучать. И иначе не может быть.
Шёл человечек, шёл, споткнулся и упал. — Неловкая ситуация. И, понятное дело, на упавшего всегда обращают внимание. Разного рода, следует заметить, внимание. И вот в этом глупом положении человечек не задумался о том, как же он выглядит сейчас со стороны, и, не думая о содранных коленях, поднял глаза на прохожих. И лежит, и смотрит на них, как в кино: кто испугался за него (ещё бы, так неловко упасть), кто хихикнул, кто-то стал сокрушаться о качестве дорог, а кто-то протянул руку. М-да, подумал человечек, ситуация одна, а реакция разная. В мгновенье очнулся он от раздумий, опёрся на предложенную руку, встал, отряхнулся и пошёл себе дальше. — Спасибо вам, люди.
«Спасибо, вам, люди. Спасибо, вам, люди» — в такт шагам повторял человечек.
Если вы непроницательны, порадуюсь за вас. Хорошо видеть в людях только их портреты, не заглядывая им в души, как вечерами по случаю в освещённые окна. Но если довелось, нужно немедленно отвернуться, не блуждая глазами, не цепляясь разумом за сцены внутренней жизни. Конечно, можно увидеть свет, но тёмные пятна чёрных поступков разъедают идиллию восприятия. И не моё дело — прощать, ненавидеть или любить — я случайный прохожий, по крайней мере, я хочу остаться случайным прохожим, чтобы не видеть течение болезни чужой души, которой я не силах помочь, и которая, разглядев мою, норовит и её задушить. Я неправа? — Мало кто разговаривает с душой другого человека. Попробуйте! — Тяжело принимать исповедь.
Жить, окружённой портретами случайных встреч? Не выход. Да и выбор сужается. Со временем всё более. И всё более опытней глаз.
* * *
.....А ещё мой Митя говорит, что снежинки напоминают ему зонтики одуванчика. Нет, говорю я, снежинки — это снежинки. Ну как они могут быть похожи на что-то? Нелепость какая! А знаешь, какие они хохотушки? Безобразницы щекочут друг другу животики, кувыркаются в воздухе и так хохочут, что падают в изнеможении. В общем, снежинки как снежинки.
«У-ух!» — хочется воскликнуть, вдыхая колючий холодный воздух, но вырывается: «Бр-р-р..», при погружении в очередное сырое утро декабря. Неправильно это, алогично и вопреки сложившемуся образу русской зимы. Но это факт. И это присказка.
Да сказки и не будет. Будет много работы. Теперь я в этом не сомневаюсь и на это настроена, потому что теперь я хожу (почти уверенно, почти без боли). Танцевать и прыгать не смогу, только в мыслях (но думается: а вдруг...). И вот что я поняла в последнее время, проведённое более с самой собой, в себе, чем в мыслях о ком-то, о чём-то: никто ничего не сможет мне дать, кроме самой меня, ни уверенности, ни сил, ни счастья. Ведь никто не верил: ни знакомые, ни близкие, ни даже врач, поглядывая кто с жалостью, кто с чувством свершившегося «возмездия». Нет, совру, что никто, только инструктор, которому я плачу за занятия со мной, был рядом. И я очень хочу верить, что дело не в меркантильном интересе, а в способности делиться знанием, и моей вере, основанной ни на чём — на простом желании жить. Сейчас я чувствую, что стою в начале пути, который не сложнее бездействия.
«У-ух!» — скажу я себе, может, уже завтра, оставляя на белом снегу свои следы, оборачиваясь и рассматривая их, как ребенок.
Этот рисунок стащила у автора блога под ником obozrenie.
Настроение было хорошее, и я чуть побаловалась со словами.
Может быть, так посмотрел бы на этот образ мужчина.
Художник Mark Demsteader
Есть что-то теплое в этюдах акварельных,