Мастер-класс по изготовлению украшений из эпоксидной смолы с одуванчиками

Канцона вторая

И совсем не в мире мы, а где-то
На задворках мира средь теней.
Сонно перелистывает лето
Синие страницы ясных дней.

Маятник, старательный и грубый,
Времени непризнанный жених,
Заговорщицам-секундам рубит
Головы хорошенькие их.

Так пыльна здесь каждая дорога,
Каждый куст так хочет быть сухим,
Что не приведёт единорога
Под уздцы к нам белый серафим.

И в твоей лишь сокровенной грусти,
Милая, есть огненный дурман,
Что в проклятом этом захолустьи – 
Точно ветер из далёких стран.

Там, где всё сверканье, всё движенье,
Пенье всё, – мы там с тобой живём.
Здесь же только наше отраженье
Полонил гниющий водоём.

1921

Моей души расширенная память
Не умолкала за пределом сна…
Моей души? Но я была звезда!
И мне себя не помнить – не заставить.

Я возникала из того, где НЕТ,
Где страстно, хаотически крылато
Рождался ритм, нанизанный на свет,
И в нём была мелодия распята.

Всё, что я знала с незабвенных пор
В далёком, неизбежном заточенье,
Не вызывало ни протест, ни спор,
Как ложное, за ветхостью ученье.

Но верить так, но мыслить, но дышать
Я больше не могла – я не умела,
Лишь незнакомка вещая – душа
Всё тем же колокольчиком звенела.

Я падала в далёкий тёмный сон,
Который начался перед рожденьем:
Ещё не скоро будет пробужденье –
Когда коснётся смерть живым крылом.

Я разрывала видимость – вуаль 
Накинутую на кольцо разлуки.
И я была – звезда! Мне этой муки
Ни для себя, ни для других не жаль.

Я возникала из того где НЕТ,
Где страстно, хаотически крылато
Рождался ритм, нанизанный на свет,
И в нём была мелодия распята.

Но я была – звезда! Мой след живой
Отыщет тот, кто этого захочет…
Под каменным покровом каждой ночи
Звенит мой колокольчик золотой!

Дано мне тело – что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?

За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?

Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.

На стёкла вечности уже легло
Моё дыхание, моё тепло.

Запечатлеется на нём узор,
Неузнаваемый с недавних пор.

Пускай мгновения стекает муть –
Узора милого не зачеркнуть.

1909

Сивилла – младенцу

К Груди моей,
Младенец, льни:
Рождение – паденье в дни.

С заоблачных нигдешних скал,
Младенец мой,
Как низко пал!
Ты духом был, ты прахом стал.

Плачь, маленький, о них и нас:
Рождение – паденье в час!

Плачь, маленький, и впредь, и вновь:
Рождение – паденье в кровь,

И в прах,
И в час…

Где зарева его чудес?
Плачь, маленький: рожденье в вес!

Где залежи его щедрот?
Плачь, маленький: рожденье в счёт,

И в кровь,
И в пот…

Но встанешь! То, что в мире смертью
Названо – паденье в твердь.

Но узришь! То, что в мире – век
Смежение – рожденье в свет.

Из днесь –
В навек.

Смерть, маленький, не спать, а встать,
Не спать, а вспять.

Вплавь, маленький! Уже ступень
Оставлена…
                         – Восстанье в день.

1923

По небу полуночи ангел летел,
       И тихую песню он пел,
И месяц, и звёзды, и тучи толпой
       Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов
       Под кущами райских садов,
О Боге великом он пел, и хвала
       Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нёс
       Для мира печали и слёз;
И звук его песни в душе молодой
       Остался – без слов, но живой.

И долго на свете томилась она,
       Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
       Ей скучные песни земли.

1831

К тёплому свету, на отчий порог,
Тянет меня твой задумчивый вздох.

Ждут на крылечке там бабка и дед
Резвого внука подсолнечных лет.

Строен и бел, как бёрезка, их внук,
С мёдом волосьев и бархатом рук.

Только, о друг, по глазам голубым – 
Жизнь его в мире пригрезилась им.

Шлёт им лучистую радость во мглу
Светлая дева в иконном углу.

С тихой улыбкой на тонких губах
Держит их внука она на руках.

1917

За концом, пределом, краем,
За чертой, где умираем,
Простираются края,
Протекает жизнь земная,
Тропы новые вия.
Годы, скрытые от взгляда,
Станут чьим-то листопадом,
Чьей-то болью и тщетой,
Чьим-то домом с тихим садом,
Чьей-то памятью святой.
И таит земное лоно
Лета будущего крону,
Вёсен будущих траву,
Лист, которого не трону,
Плод, который не сорву.

1975

Привычный плен земного тела
Душа моя прорвёт опять
И в тонкий мир войдёт несмело,
Чтоб зов вселенной услыхать.

И словно откровенье свыше,
Свободно крылья распластав,
Она гармонии услышит,
Почти гармониею став.

Подхватит звёздной мессы звуки,
Но будет разрываться вновь
Меж двух миров, ловя в разлуке
Покинутого тела зов.

О, как тогда душа возжаждет.
Чтобы орган иль клавесин
Ту музыку до ноты каждой
Благоговейно воскресил!

Душа вернётся. Но покуда
Дойдёт до темпов, тактов, нот,
Увы, расщеплет тайну, чудо,
Лишь отголосок донесёт.

Так будет рваться бесконечно,
Из мира в мир всегда спеша,
Пока не станет духом вечным,
Небесной музыкой душа.

А может быть: явилась я оттуда –
С далёких звёзд сгоревших, ставших пылью,
Сосуд, который сохраняет чудо, 
Который просто взять с собой забыли.

Из одиноких далей мирозданья 
Я появилась на Земле под утро, 
И стала долгожданной дочкой маме, 
Рожденья тайну вспоминая смутно.

Росла, сажала на земле берёзы. 
Во всём подвластна лишь земным законам, 
Но взгляд всегда притягивали звёзды –
Далёкий свет оставленного дома.

Всё чаще знала отторженья силу, 
Всё чаще тихо огорчала маму 
И тем, что долу взгляд не опустила, 
И тем, что в чудо верила упрямо.

«Ты здесь как гость!» Но где-то все такие –
Далёких жизней вечные частицы…
Пусть на земле дано нам воплотиться, 
Но небо – наша тайная стихия.

Я люблю тебя, тело моё – 
Оттиск чёткий и верный
Всего, что было в веках.
Не я ли
В долгих планетных кругах
Создал тебя?
Ты летопись мира,
Таинственный свиток,
Иероглиф мирозданья, 
Преображенье погибших вселенных.
Ты моё знамя, 
Ты то, что я спас 
Среди мировой гибели
От невозвратного небытия.
В день Суда
Я подыму тебя из могилы
И поставлю
Пред ликом Господним:
Суди, что я сделал!

1912

Из ненаписанной поэмы

Когда из рук моих весло
Волною выбило, меня
Крутило, мучило, несло
Безумие водоогня.
Я душу предала волнам
Я сил небесных не звала,
Не знаю, как возникли там –
Вздымая небо – два крыла.
По волнам тени пронеслись,
И замер разъярённый хор…
Очнулась я.
                       Медузья слизь,
Песок да пена… До сих пор
Я в жизнь поверить не могу,
В моей груди кипела смерть,
И вдруг на тихом берегу
Я пробудилась, чтоб узреть
Черты пленительной земли,
Залив, объятый тишиной,
Одни гробницы гор вдали
Напоминали край иной.
Направо – мыс: глубоко врыт
В золото-серые пески.
Священный ящер, будто скрыт
От тягостной людской тоски.
То – пращур тишины земной,
Прищуренных на небо глаз.
Он как бы вымолвит: «За мной –
Я уведу обратно вас!»
Солнцебиенье синих волн,
Хоть на мгновенье остынь,
Чтоб мир был тишиною полн
И жил движением пустынь.
Долина далее… Такой
Я не видала никогда, –
Здесь в еле зыблемый покой
Переплавляются года,
И времени над нею нет,
Лишь небо древней синевы
Да золотой весенний свет
В косматой седине травы…

1931

Начало жизни было – звук.
Спираль во мгле гудела, пела,
Торжественный сужая круг,
Пока ядро не затвердело.

И всё оцепенело вдруг.
Но в жилах недр, в глубинах тела
Звук воплотился в сердца стук,
И в пульс, и в ритм вселенной целой.

И стала сердцевиной твердь,
Цветущей, грубой плотью звука.
И стала музыка порукой 
Того, что мы вернёмся в смерть.

Что нас умчат спирали звенья
Обратно в звук, в развоплощенье.

1916-1955

 Моё начало

Нет, не грядущее мне дико,
А прошлое небытиё!
Ужель с младенческого крика
Возникновение моё?

Меня иному память учит.
Пусть жизнь из мрака начата,
Порой томит её и мучит
Воспоминания тщета.

И часто по дороге древней
Я духом возвращаюсь вспять,
Чтоб проследить мой путь кочевный
И нить в прошедшем оборвать.

Но нет конца ей, вдаль бегущей…
И я, раздумьем жизнь дробя,
На миг и в прошлом, как в грядущем,
Теряю в вечности себя!

Прикован тяжким тяготением
       К моей земле,
Я тешусь кратким сновидением
       В полночной мгле.

Летит душа освобождённая
       В живой эфир
И там находит, удивлённая,
       За миром мир.

И мимоходом воплощается
       В иных мирах,
И новой жизнью забавляется
       В иных телах.

1899, 1901

Может быть, тихою раковиной
Жил я в морях Девона;
Может быть, дикою вербою
В Триасе безлюдном жил;
Шептался листьями лаковыми
С вестниками небосклона…
Не первая жизнь,
                                 о, не первая
Мчит
             кровь моих жил.

Но были ещё несказаннее
Другие блужданья духа, –
Медлительные созревания
Меж двух воплощений здесь…
Гул времени иномерного
Хранится в глубинах слуха;
От мира лилового, чермного
В глазах – слепота и резь.

Приоткрываясь минутами
Сквозь узкую щель сознанья,
Воспоминания смутные
Скользят из своей тюрьмы…
Те страны, моря и камни те,
Что знал я в древних скитаньях –
Вот тайны глубинной памяти!
Вот золото в толщах тьмы!

1931

Туман, но если приглядеться,
То постепенно разглядишь
Своё исчезнувшее детство.
И – раньше детства – эту тишь
И эту гладь, в которой не был
Никто ещё. Вода и небо,
Но и не небо, не вода,
А то, что брезжило всегда,
Теряя чёткие края…
Так вот откуда родом я…
Так вот что было до рожденья,
До слуха моего, до зренья,
До первого на свете дня,
И всё-таки – не до меня…

Нет, я не случайность, не чья-то ошибка,
За замыслом тайным, застыв, проследи. –
Смычком, как резцом, чудотворная скрипка
Меня высекала из Божьей груди.

Как звёздные искры из прорези ночи,
Из чёрных глубин – засветившийся след…
И вот рассечённая грудь кровоточит,
Как будто я вновь появляюсь на свет,

Как будто прочертана звуком дорога,
Протянута вдаль во вселенской тиши…
Но что это – голос творящего Бога,
Иль трепет рождённой из бездны души?