Я, как поезд,
что мечется столько уж лет
между городом Да
и городом Нет.
Мои нервы натянуты,
как провода,
между городом Нет
и городом Да!
Все мертво, все запугано в городе Нет.
Он похож на обитый тоской кабинет.
По утрам натирают в нем желчью паркет.
В нем диваны - из фальши, в нем стены -
из бед.
В нем глядит подозрительно каждый портрет.
В нем насупился замкнуто каждый предмет.
Черта с два здесь получишь ты добрый совет,
или, скажем, привет, или белый букет.
Пишмашинки стучат под копирку ответ:
"Нет-нет-нет...
Нет-нет-нет...
нет-нет-нет..."
А когда совершенно погасится свет,
начинают в нем призраки мрачный балет.
Черта с два -
хоть подохни -
получишь билет,
чтоб уехать из черного города Нет...
Ну, а в городе Да - жизнь, как песня дрозда.
Этот город без стен, он - подобье гнезда.
С неба просится в руки любая звезда.
Просят губы любые твоих без стыда,
бормоча еле слышно: "А,- все ерунда..." -
и сорвать себя просит, дразня, резеда,
и, мыча, молоко предлагают стада,
и ни в ком подозрения нет ни следа,
и куда ты захочешь, мгновенно туда
унесут поезда, самолеты, суда,
и, журча, как года, чуть лепечет вода:
"Да-да-да...
Да-да-да...
Да-да-да..."
Только скучно, по правде сказать, иногда,
что дается мне столько почти без труда
в разноцветно светящемся городе Да...
Пусть уж лучше мечусь
до конца моих лет
между городом Да
и городом Нет!
Пусть уж нервы натянуты,
как провода,
между городом Нет
и городом Да!
Вот он сидит напротив меня, вся губа в крови, и мне ничего не остается, как молча допивать свое пиво, слушая его рассказ. Почему-то он очень редко улыбается, но рассказывает бойко, хотя и очень осторожно, будто ему что-то мешает – слова от того выходят несколько скомканными, но очень хлесткими; кажется, они кромсают на мелкие лоскутки все мое нутро и попадают в мозг отнюдь не через барабанные перепонки, а через множество сквозных порезов на моем теле, и на моей душе. Но моя странная сущность не позволяет мне сосредоточится на его словах, и я задумываюсь о бейсболе
- Воспоминания и мечты – главные пособники старушки смерти, - говорит он, как мне кажется, - попробуй заставить себя жить сегодняшним днем!
Все-таки ему что-то мешает.
- Интересно, как это сделать? – наивно интересуюсь я.
Вместо ответа он высовывает язык.
Мы сидим напротив старого заброшенного фонтана, на обочине огромного городского проспекта. От проезжей части нас отделяет непонятная архитектура близлежащей станции метрополитена, а от остального мира – лепестки роз моем кармане.
А еще – лезвие у него во рту!
Конечно, лепестки роз есть и у него. Но для него это, впрочем, мало значимое обычное явление. Не то, что для меня – когда у тебя в кармане мертвые розы, ты ощущаешь себя властелином всего мира, живой природы. У тебя в кармане – пятьдесят граммов жизни и любви, смерти и ненависти. И бутылка пива у меня в руке не даст тебе об этом забыть.
Для него же властвовать над миром – ощущать рядом с собой семьдесят килограммов белковой массы, которая сейчас обогащается пивом и думает о сущности бытия.
У меня, к сожалению, нет во рту лезвия, поэтому о его ощущениях мне остается только догадываться.
Внезапно я начинаю вполне реально переживать о судьбе той девушки, которая сидит сейчас в метро и продает компакт диски. Жаль, что у нее нет лепестков роз в кармане!
- А ведь это очень опасно! – заявляет мой собеседник. Что ж я не буду спорить, тем более, что он должен почти доллар – это заставляет меня побеспокоится о его здоровье. Ну и еще то, что он мой лучший друг в этот момент.
И я внезапно начинаю понимать, что крохотная раковая опухоль на моем желудке, о которой еще никто ничего не знает, вирус СПИДА в моей крови, который еще не дал о себе знать, пуля, выпущенная из ствола в день моего рождения и найденная в моем сердце в день смерти, и та машина, что никогда не достигнет пункта назначения, потому что ей суждено размазать меня по задней панели троллейбуса, оборвавшиеся лифты, упавшие самолеты, взорвавшиеся телевизоры, лепестки роз, наконец, в моем кармане, ну или лезвие у него во рту – ВСЕ это только и держит меня на этом свете. Это моя жизнь и она никогда не закончится.
Хотите помолодеть?.. Кто не хочет, может выйти, оставшиеся будут слушать мой проект.
Чтобы помолодеть, надо сделать следующее.
Нужно не знать, сколько кому лет.
А сделать это просто: часы и календари у населения отобрать,сложить
все это в кучу на набережной.
Пусть куча тикает и звонит, когда ей выпадут ее сроки, а самим
разойтись. Кому интересно, пусть возле кучи стоит, отмечает.
А мы без сроков, без времени, без дней рождения, извините.
Ибо нет ничего печальней дней рождения, и годовщин свадеб, и лет
работы на одном месте.
Так мы и без старости окажемся...
Кто скажет: "Ей двадцать, ему сорок?" Кто считал?
Кто знает, сколько ей?..
Не узнаешь - губы мягкие, и все.
Живем по солнцу.
Все цветет, и зеленеет, и желтеет, и опадает, и ждет солнца.
Птицы запели, значит, утро.
Стемнело, значит, вечер.
И никакой штурмовщины в конце года, потому что неизвестно.
И праздник не по календарю, а по настроению.
Когда весна или, наоборот, красивая зимняя ночь, мы и высыпали все и
танцуем...
А сейчас... Слышите - "сейчас"?
Я просыпаюсь - надо мной часы.
Сажусь - передо мной часы.
В метро, на улице, по телефону, телевизору и на руке - небьющаяся
сволочь с календарем.
Обтикивают со всех сторон.
Напоминают, сколько прошло, чтобы вычитанием определить, сколько
осталось: час, два, неделя, месяц.
Тик-так, тик-так.
Бреюсь, бреюсь каждое утро, все чаще и чаще!
Оглянулся - суббота, суббота. Мелькают вторники, как спицы.
Понедельник - суббота, понедельник - суббота? Жить когда?..
Не надо бессмертия.
Пусть умру, если без этого не обойтись.
Но нельзя же так быстро.
Только что было четыре - уже восемь.
Только я ее целовал, и она потянулась у окна, просвеченная,- боже
какая стройная!
А она уже с ребенком, и не моим, и в плаще, и располнела.
И я лысый, и толстый, и бока, и на зеркало злюсь...
Только что нырял на время и на расстояние - сейчас лежу
полвоскресенья и газеты выписываю все чаще.
А это раз в год!
В детстве казалось, возьмешь ложечку варенья- в банке столько же.
Ерунда! В банке меньше становится.
Уже ложкой по дну шкрябаешь...
И что раздражает, так это деревья.
То зеленые, то желтые.
И стоят, и все.
Маленький попугай - крепкий тип.
Гоголя помнит и нас помнить будет.
Нельзя нам так быстро.
Не расстраивался бы и вас не расстраивал.
Но жить люблю, поэтому и хочется...
ТЫ – это не... твой счет в банке
шмотки, в которых ты ходишь
люди, которых ты любишь
произведения искусства, которые сводят тебя с ума
книги, который ты прочел
твои знания
Ты – это твои чувства.
Ты – это твои желания.
«It was that morning, Tyler invented Project Mayhem.
Tyler asked what I was really fighting.
What Tyler says about being the crap and the slaves of history, that's I now I felt. I wanted to destroy everything beautiful I'd never have. Burn the Amazon rain forests. Pump chlorofluorocarbons straight up to gobble the ozone. Open the dump valves on supertankers and uncap offshore oil wells. I wanted to kill all the fish I couldn't afford to eat, and smother the French beaches I'd never see.
I wanted the whole world to hit bottom.
Pounding that kid, I really wanted to put a bullet between the eyes every endangered panda that wouldn't screw to save its species and every whale or dolphin that gave up and ran itself aground.
Don't think of this as extinction. Think of this as downsizing.
For thousands of years, human beings had screwed up and trashed and crapped on this planet, and now history expected me to clean up after everyone. I have to wash out and flatten my soup cans. And account for every drop of used motor oil.
And I have to foot the bill for nuclear waste and buried gasoline tanks and landfilled toxic sludge dumped a generation before I was born.
I held the face of mister angel like a baby or a football in the crook of my arm and bashed him with my knuckles, bashed him until his teeth broke through his lips. Bashed him with my elbow after that until he fell through my arms into a heap at my feet. Until the skin was pounded thin across his cheekbones and turned black.
I wanted to breathe smoke.
Birds and deer are a silly luxury, and all the fish should be floating.
I wanted to burn the Louvre. I'd do the Elgin Marbles with a sledgehammer and wipe my ass with the Mona Liza. This is my world, now.
This is my world, my world, and those ancient people are dead.»
Линия жизни. У меня она странная какая-то: кажется, слишком часто_прерывистая. Да и к тому же заканчивается прямо под ремешком от наручных часов.
Интересно, что люди носят часы и режут себе вены на одном и том же месте!
Трещинки на асфальте. Сквозь них на поверхность нехотя пробивается время.
Трещинка – слой асфальта, еще трещинка – еще слой… Говорят, что время лечит. Скажите это старшему прорабу по укладке битума!
Тепленькая, ароматная черная масса, под которой цивилизации прячут время. Скелет в шкафу. Главное – успеть оставить отпечаток своей ступни, пока поверхность не затвердела. Это священная цель любого прохожего. Из года в год. Из пятилетки в пятилетку, из века в век… ну и так далее… Кстати, вам не кажется странным, что нет выражения «из секунды в секунду»? Язык как-то не поворачивается! Быть может потому, что в этих словах заключена (как под тоннами асфальта) вся беспомощность человека, вся моя беспомощность перед временем.
Время идет независимо от человеческих желаний! И людям ничего не остается, как класть асфальт!
Не знаю причем тут Любовь, но сказать о ней все равно нужно. Что же это за рассказ, в котором ни слова о любви!? Поэтому:
- Любовь!
Трещинки…
«Из одностишия на моем запястье опять прольется кровь…
Любовь, любовь, любовь…»
Каждый человек кладет асфальт по-своему. У каждого свои трещинки.
Все мое детство – среди этих трещинок, и чья-то старость.
Время…
Время уходит… или время идет?
Приходит в гости!
Или, может быть, его нет? Само его существование опровергает любую вечность. Впрочем, обратная теорема тоже имеет место. Кто-то говорил: «Время стоит, это мы уходим…»
Время стоит, а мы все еще кладем асфальт.
Все эти юноши, все эти девушки хотят отдать свою жизнь во имя чего-нибудь. Реклама заставляет их приобретать тряпки и машины, которые им вовсе не нужны. Поколения за поколениями люди работают на ненавистных работах только для того, чтобы иметь возможность купить то, что им не нужно.
На долю нашего поколения не выпало ни одной великой войны или великой депрессии, поэтому мы сами должны объявить войну, и война эта будет духовной. Мы начнем революцию, направленную против культуры. Наша великая депрессия – это наше существование. Это депрессия духа.
Мы должны научить людей свободе, поработив их, и показать им, что такое мужество, испугав их.
"Не закостенеть, но и не размякнуть, оставаться на посту, но и не стоять на месте, быть гибким, но несгибаемым, быть львом, но не звереть, не быть ни односторонним, ни двуличным - как это все трудно!"
Я разлюбил Тебя... Банальная развязка.
Банальная, как жизнь, банальная, как смерть.
Я оборву струну жестокого романса,
гитару пополам - к чему ломать комедь!
Лишь не понят щенку - лохматому уродцу,
чего Ты так мудришь, чего я так мудрю.
Его впущу к себе - он в дверь Твою скребётся,
а впустишь Ты его - скрёбётся в дверь мою.
Пожалуй, можно так с ума сойти, метаясь...
Сентиментальный пёс, ты попросту юнец.
Но не позволю я себе сентиментальность.
Как пытку продолжать - затягивать КОНЕЦ.
Сентиментальным быть не слабость - преступленье,
когда размякнешь вновь, наобещаешь вновь
и пробуешь, кряхтя, поставить представленье
с названием тупым "Спасённая Любовь".
Спасать Любовь пора уже в самОм начале
от пытких "никогда!", от детских "навсегда!".
"Не надо обещать!" - нам поезда кричали,
"Не надо обещать!" - мычали провода.
Надломленность ветвей и неба задымлённость
предупреждали нас, зазнавшихся невежд,
что полный оптимизм - есть неосведомлённость,
что без больших надежд - надёжней для надежд.
Гуманней трезвым быть итрезво взвесить звенья,
допрежь чем их надеть, - таков закон вериг.
не обещать небес, но дать хотя бы землю.
До гроба не сулить, но дать хотя бы миг...
Гуманней не твердить "люблю...", когда ты любишь.
как тяжело потом из этих самых уст
услышать звук пустой, враньё, насмешку, грубость,
и ложно полный мир предстанет сложно пуст.
Не надо обещать... Любовь - неисполнимость.
Зачем же под обман вести, как под венец?
Виденье хорошо, пока не испарилось.
Гуманней не любить, когда потом - конец.
Скулит наш бедный пёс до умопомраченья,
то лапой в дверь мою, то в дверь Твою скербя.
За то что разлюбил, я не прошу прощенья...
Прости меня за то, что я Любил Тебя...
Теперь просто пью коньяк - родители спят...
Вообще-то я не пью. Не пил... до этой минуты :).
Правовед сказал, что зачет по праву мне не поставит. Завтра запишусь на кружок! Будет знать.
Мудак.
Выгнал меня с лекции - опоздал я, видете ли. Так я после перерыва пришел и сел на первый ряд - у него аж поджилки тряслись, когда он меня во второй раз выгнать хотел.. :) Неуспел - декция кончилась.