Лопата.
20-08-2004 18:35
Это цитата сообщения
Нахальная_булочка Оригинальное сообщение
Вы, мужики, такие грубые! Вам нужен только секс! А нам, девушкам, нужно внимание... -Внимание, сейчас будет секс!
- Ой, гляди, какое свадебное платье! Примерь...
- Да нет.
- Чего ты? Как раз твой размер!
- Да неудобно...
- Чего неудобно-то?.. Зайдешь в кабинку и примеришь...
- Вова, отстань, какое еще свадебное платье - я с утра не брился!
Здравствуйте, я - Андрон Кончаловский. Впервые я попробовал витамины Лаймоса Полинга в 18 лет в кругу друзей, но я завяжу, я обязательно завяжу...
Новости спорта:
Правительство провожало наших спортсменов, отправляющихся на Олимпиаду в Грецию. Слова очередного напутствующего: "Если не победите - можете не возвращаться!" потонули в громе аплодисментов.
У всех армий мира есть тайный приказ: в случае войны с Китаем пленных не брать.
Над городом уже третий день висели эстонские парашютисты.
Темы выпускных сочинений, 2004 г.
- Шоколадный заяц. Романтический герой или ласковый мерзавец.
- Образ маленького человека в книгах о Гарри Поттере.
- Эпическая сила в песнях группы "Ленинград".
- Рамки смыслового пространства в песне Кати Лель "Муси-муси, пуси-пуси".
Как бы ученье - это свет, но сам процесс - просто мрак.
ЛЮК - природный регулятор численности людей на тротуарах.
Неправду говорят, что Россия уже не та. Россия та еще...
В походе.
- Фу-ух... Рядовой, вы взяли что-нибудь от комаров?
- Так точно, товарищ сержант! От комаров я взял все самое лучшее - скорость, ловкость, смелость, упорство!
- Мам, а когда я выласту, я буду на тебя похоза?
- Будешь, доченька, будешь...
- Ну и зацем тада зыть?
Настоящие мужики не плачутся начальству в жилетку, а сморкаются...
60-е - sex, drugs and rock-n-roll!
90-е - suxx, bugs and plug-n-play !
... Тише танечка не плачь, а то будешь там где мяч...
Почему 12 апреля пьяные космонавты не бьют палатки и не купаются в фонтане в Парке Горького?
- Мама, а почему наш папа работает стоматологом?
- Ну, потому, что это очень уважаемая профессия.
- А еще?
- Ну, потому, что за это хорошо платят.
- А еще?
- Да потому, что твой отец САДИСТ!!!
- Будьте любезны, скажите - могу ли я получить свидание с заключенным Сидорюком?
- Вы знаете - он только вчера освободился. Зайдите через месяц...
К орудиям пыток следует отнести и орудия труда.
Проза жизни. Попытка познакомиться с девушкой на велосипеде на ходу:
- Девушка, какая у вас грациозная техника езды.
- Чего-чего техника?!
Депрессия - это когда при групповом сексе чувствуешь себя безумно одиноким.
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Кстати, о птичках (циркадные ритмы)
12-08-2004 17:30
Это цитата сообщения
Шляпа_Трилби Оригинальное сообщениеКак определить, сова ты или жаворонок? Ученые (хи-хи-с!) говорят, что нет ничего проще. Поставь в сортире 24 большие пластиковые бутылки, занумерованные по часам суток. В течении недели писай только в них (дамам — пользоваться ночным горшком и аккуратно переливать через вороночку). Потом сравни уровень. Час, когда твой организм выделяет больше всего жидкости, и есть пик активной жизни, потому что обмен веществ не обманешь.
Все же прочие критерии — типа там, стихи поперли или дети уснули — вторичны, ибо социально обусловлены. Ну конечно, в лиру сидеть лучше всего в 2 часа ночи, потому что явно же в 8 утра никто меня комментировать не будет. И водку с друзьями отчего-то тоже принято пить по вечерам. Однако природа рано или поздно возьмет свое.
У меня — взяла. Избавившись от гнета обстоятельств и других невротических женщин, я наконец-то перешел на свой естетсвенный суточный ритм. А именно, подъем от 5.30 до 6.00, а отбой, соответственно, в 21.30 - 22.00. С утра едем на работу по серому рассветному городу, имея шанс пообщаться с грязными самосвалами, пока те еще спросонья добрые. Вечером включаем компьютер (по старой памяти уговариваем себя, что сегодня вечерком хорошо бы поработать), и тотчас начинаем тихо дремать под его жужжанье.
Я всегда был таким фриком. Еще в детсадовские годы имел привычку просыпаться в 5 утра, а отход ко сну осуществлял в 20.45. Мои родители не были в восторге от раннего подъема, зато вечером их жизнь начиналась значительно раньше, чем у прочих чадолюбивых граждан. Раньше, чем у меня — когда я, в свою очередь, обзавелся потомством, и окружающий мир игриво подмигивал мне лишь в те краткие часы, когда мною же порожденная биомасса переходила в пассивное состояние, сопя под одеялами. Наскоро произведя очистку биомассовых оберток от помёта, я погружался в медитацию, творчество и общение с равными. Тогда-то, наверное, мои биологические часы и дали сбой.
Или даже раньше. Вот почему-то с малознакомыми женщинами не принято бухаться в койку раньше полуночи. Наскоро в ванной — это еще допустимо, но вот чтоб нормально снять штаны и пройти по полной программе — это происходит лишь после того, как уедет в туннель последний поезд метро. Почему-то в обществе принято начинать е-цца не раньше, чем другие варианты деятельности будут полностью исчерпаны. О, как же мучило меня в юношестве такое положение вещей! Я-то к 11 вечера уже абсолютно никакой, а тут изволь тянуть занудный разговор с дамой, делая вид, что увлечен безмерно, а если и поглядываешь в сторону койки, то лишь в предвкушеньи ошеломляющей страсти, а не потому, что дико спать хочется. Если у меня когда-то и получалось что-то вечное в сфере секса, о чем бабушки, напившись кагору, рассказывают внучкам — то происходило оно, как правило, либо с утра, либо в ситуации "квики", то есть на балконе, в кустах, тесном сортире или гостиничном номере, и уж никак не вечером.
Поэтому я рад, что ситуация наконец-то прояснилась. Освободившись от диктата социальных условностей, я пою и ликую, как жаворонок, и призываю всех прочих жаворонков присоединяться ко мне в радостном экстазе. Вместе мы непобедимы.
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Какой-то странный день
20-03-2004 23:26
Какой-то странный сегодня день. Ну, в смысле, день-то обычный, но то, что происходит, несколько необычно. День начался с того, что я проснулся где-то в пол-одиннадцатого (Ура! Суббота!) и вспомнил, что надо бы позвонить Андрею: мы собирались сговориться и собраться в воскресенье вечером где-нибудь посидеть-поболтать. Как только я об этом вспомнил, ожил мой мобильный телефон на столе: Андрей сам позвонил мне. В тот самый момент. Ну, бывает.
[more = ]
Позавтракав овсянкой и парой яиц всмятку, заодно посмотрел первую серию "Место встречи изменить нельзя". Сколько раз смотрю, а не надоедает. Какая-то атмосфера в этом фильме особенная, и хочется снова и снова переживать это.
Потом я отправился добывать еду. Собирался ехать на велосипеде, даже пристегнул сумки на багажник. Но выехав на улицу, обнаружил там сильнейший ветер и неслабый дождь - минут за десять я бы намок. Обычно я не обращаю на это внимания. Ну, дождь и дождь. Не сахарный, не растаю. Но вспомнил: в прошлый раз поездка за едой на велосипеде под дождём обернулась приступом радикулита: лежал дома дней пять простреливаемый при каждом неосторожном движении, и даже сейчас, по прошествии месяца, ещё побаливает. Нет уж, хватит! Отправлюсь-ка я за едой как белый человек - на трамвае. Но я только что выехал на велосипеде и поворачивать оглобли назад на глазах у собаковода, которого я спугнул, открывая двери, было почему-то стыдно. Чтобы создать хоть какое-то оправдание своему выезду, я сделал небольшой кружок вокруг дома: пересёк дорогу, дождавшись зелёного на светофоре (под дождём!) я вернулся назад через велосипедный туннель под этой дорогой. Совершив такой замысловатый манёвр, я наверняка оправдался в глазах собаковода: ну, прокатиться я вышел! Кружок вокруг дома под дождём. С пристёгнутыми сумками для еды. Прокатиться с ветерком. (Ветерок был такой, что сдувал меня вместе с велосипедом). Люблю, мол, выехать в полном снаряжении из дому на велосипеде в дождь и прокатится две минутки! Чтоб уютней дома сиделось. Хорошо, что собаковод уже скрылся. А то было бы всё равно как-то неловко. Пришлось бы проворчать что-нибудь в своё оправдание "про чудесную погоду, чёрт её подери!" Вот странная штука: вроде вырос уже изо всех этих глупых пережеваний: "А что они про меня подумают?" А всё равно эти глупости не дают мне покоя. Да и не одному мне. Частенько вижу таких вот, вдруг разворачивающихся на полдороги и бормочущих какие-то оправдательные слова, чтобы заглушить собственную неловкость, как будто окружающие только и ждали, чтоб его высмеять.
На трамвае - так на трамвае. И тут странность: тётка, вошедшая на одной из остановок, кинулась приставать к водителю на предмет купить билетик. А у водителя билетик почти в два раза дороже. Чтоб вот такие вот непредусмотрительные тётки не приставали. Так нет же! Поохала про цену непомерную, но заплатила.
Приехавши в центр, первым делом купил себе компас. Люблю, знаете ли, покупать себе компас. Раз в пятнадцать лет примерно. Купил и еды тоже. Еду я покупаю несколько чаще, чем компасы. Вот тоже привычка - никак отвыкнуть не могу. На обратном пути в трамвае бабушка - еле на ногах стоит - вцепилась в поручни, загородила проход. Два пострелёнка лет десяти выходить принялись, а она мешает. Толкнули бабульку, даже обругали как-то невнятно. А она -ничего. Не до того ей - удержаться бы. Тут вскочил паренёк лет двадцати - с другом он ехал - и давай бабульку вежливо и многословно уговаривать присесть. Бабулька застеснялась: мол, не встану я потом, а ехать мне не очень понятно куда, название остановки такое-то, а как скоро энто будет - фиг его знает. Паренёк не растерямшись пообещал бабульку, когда надо будет, обратно в вертикальное положение привести: они-де с товарищем всё равно до конечной едут - обязательно помогут. Такому молодому напору бабулька сопротивляться уже не смогла - рухнула на седенье как подкошенная, а добры молодцы засуетились, вокруг рассаживаясь, чтобы в случае чаво успеть бабульку подхватить и из трамвая под белы ручки вынести, когда её остановка случится. Бабулька рассыпалась в благодарностях. Народ радостно заулыбался друг другу. Ещё бы! Нынешняя молодёжь не очень-то шустра на помощь пожилым согражданам, а тут такой прецедент! Бабулькина остановка случилась довольно скоро, и молодые люди с честью сдержали слово. Бабулька радостно помахала им рукой уже из-за окна трамвая и заверила их, что типерича она обязательно доберётся до места, несмотря на непогоду (порывы ветра норовили сбить с ног даже такого молодого кабана, как я).
Часов в шесть вечера мы должны были собраться у Бориса и .. ээ .. посидеть-пообщаться. Но что-то не сложилось, опять же погода была не лётная. И мы остались по домам.
Подкрепившись варёной картошечкой и чудесным салатом (в количестве невероятном - никак не научусь правильно рассчитывать, сколько салата я смогу реально осилить), залёг с книжкой. Харуки Мураками "Охота на овец". Нет, я не эстет и ни за какой модой не следую, тем более, за книжной. Просто попалась именно эта книжка. Начало довольно обыкновенное, только с японскими подробностями. А вот потом, когда я добрался собственно до охоты на овец - да, заинтриговал меня Харуки свет Мураками! Даже какое-то ощущение нереальности появилось. А тут ещё ветер за окном завывает. Если меня с такой небольшой площадью поверхности сдувало, представляю что бедным стёклам выносить приходится! И сквозь щели под входной дверью сквозняк "поёт" довольно громко. Вот ведь! Сколько раз мечтал, чтоб вот так вот: темно, вечер, за окном непогода разыгралась, дождь чешет, ветер завывает, а я чтоб в тёплом доме - и никуда идти не надо! От этого такой уют должен бы ощущаться! Вот - всё как мечталось. Лежи и щущай уют! Так ведь нет! Не ощущаю почему-то всепоглощающего счастья от того, что сбылась мечта идиота. Прям как у Веллера в рассказе "Думы": "Н_е _д_у_м_а_л_о_с_ь_!"
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Из книги Михаила Веллера
25-04-2003 20:11
Из книги Михаила Веллера "Самовар"
Чуча-муча, пегий ослик!
Вот видишь, все-таки я написал тебе письмо. Много-много лет я собирался
это сделать. С тех самых пор, как мы с тобой расстались, и навсегда. Чтоб
[more = ]
никогда больше не увидеться.
Меня нет больше на свете, милая. То, что еще осталось -- совсем не тот
я, которого ты любила и помнишь. Только вместилище -- память и чувство.
Прошло много лет, и я понял это. И ты тоже поняла, правда? Потому что тебя,
той, что была, тоже нет больше. Мы стали другими, по отдельности друг от
друга, без смирения и сроднения с переменами любимого, на разных дорогах, в
разных жизнях.
Время обточило нас на разных станках, и наши миры стали разными.
Если даже предположить сумасшедшее, невозможное, что мы встретимся --
это не будет иметь никакого значения. Мы будем искать и желать друг в друге
то прежнее, что знали и чувствовали когда-то. Стараться увидеть и обрести то
родное, чем мы были.
Это странное ощущение. Как будто не было всех этих огромных прошедших
лет, прожитых вдали и по-разному, как будто годы и годы прошли в некоем
параллельном, другом, нереальном измерении, не имеющем отношения к тому, что
жило внутри нас и между нами, и вот сейчас мы встретились -- и продолжаем
жить вместе с того самого момента, когда расстались. Словно расстались
совсем недавно, вчера, неделю назад.
И когда мы расстанемся вновь, то в памяти друг друга снова будем теми,
что когда-то, молодыми, здоровыми, красивыми и веселыми, в полете и силе
жизни, даже когда она боль, потому что еще огромность впереди, -- а эта
встреча, она останется так, сбоку, маленьким боковым ответвлением, ничего не
меняющим.
У меня было когда-то так много слов для тебя, так много, что я не мог
остановиться говорить их. Это не от болтливости, и не от того, что мне было
легко и неважно, бездумно, говорить их -- а от того, что мы были вместе так
мало, так мало, считаные дни, милая, а я думал о тебе так много, всю жизнь,
и разговаривал с тобой -- без тебя -- всю жизнь, и при встречах мне не
хватало времени сказать тебе все, что так хотелось, так надо было.
Не было дня, когда я не разговаривал бы с тобой. Вся моя жизнь состоит
из двух половин: первую я тебя ждал, вторую я тебя помнил.
Я писал это письмо много лет, очень много. Ночами, глядя в темноту, и в
поездах, куря в тамбуре, и в толчее улиц, и просто в свободную минуту. Так
странно: и пел гондольер в Венеции, и играл скрипач в Иерусалиме, и
светилась Эйфелева башня, и в бессонницу в тундре под храп бригады доносил
разбитый транзистор: "Лишь о том, что все пройдет, вспоминать не надо".
Тогда еще я умел плакать.
Ты плачешь по мне, милая? Ты меня помнишь?
Всю жизнь я пытался понять тебя, и понять себя, и в тысячный раз
вспоминая давние события находил в них новые детали, открывал новые мотивы и
тайные причины.
Я очень любил тебя, милая. Я и теперь люблю тебя. Но теперь это уже
точно не имеет никакого значения. Вот уж теперь-то точно поздно.
Когда-то, в той жизни, ты сказала -- лето, и Ленинград, и тополиный
пух: "Поезд ушел". И я ответил: "Ну, такой поезд я на пальце потащу за
веревочку".
Когда-то -- лето, комнатушка, простынь, плед на окне завязан сыромятным
ремешком скотогона на калмыцкий узел -- ты спросила: "А тебе надо, чтоб я
тебя любила? Или -- тебе и так... устраивает?" Я не нашел ответа, было
слишком много верных и все про одно, они промелькнули мгновенно, каждый
главный и единственный, не выбрать, так больно, и печально, и быстро
колотилось сердце, и я сумел только на выдохе: "Господи, дай мне любви этой
девочки, и больше мне от жизни ничего не надо".
С тех пор я всю жизнь отвечал на этот вопрос. Из всех в мире вариантов
"да" я искал один, чтоб ты поняла, как мне это было надо, я сказал тебе: "Ты
любишь меня. Когда ты сходишь по мне с ума, и прибегаешь, бросив все, и
обнимаешь, прижимаясь в отчаянье, и глаза твои сияют, и ты моя, и ты стонешь
со мной, и ты делаешь каждым касанием навстречу то же, что делаю я, и
чувствуешь то же, что чувствую я, -- ты любишь меня, и знаешь это, всем
естеством, и я это знаю и чувствую всем собой, потому что нет этого иначе".
Ты боялась попасть в плен. Ты боялась поверить до конца, до последнего
дюйма. Ты не могла жить в мире ни с кем, потому что никогда не жила в мире с
собой. Жизнь кипела, искрилась, брызгала в тебе, и всего хотелось, и всего
было мало. Ты была такая светлая и радостная. С тобой было светло.
Никого в жизни я не понимал так, как тебя; не чувствовал так, как тебя;
не читал, как открытую -- для меня одного! -- как тебя.
-- Какие у тебя сияющие глазищи!..
-- Это только для тебя...
В унисон, в фазу, в масть. Я оборачивался и открывал рот, и ты
говорила: "Ага, какая весна, да?"
Ты жутко боялась остаться одна, состариться без мужа, без семьи, и
поэтому произносила речи о скуке и однообразии семейной жизни, в защиту
свободы и приключений. Ты предчувствовала свое будущее и боялась признать
поражение хоть в чем-то. И так ясно слышались в твоем голосе слабость и
желание, чтоб тебя опровергли, уверили, успокоили, что ты будешь надежно и
спокойно любима всю жизнь, и при этом будет все, что только можно придумать
прекрасного, интересного, необычайного, и ни при каких условиях ты не будешь
брошена -- даже если сама из самолюбия, противоречия, злости сделаешь все,
чтоб -- наперекор себе же -- остаться одна: не останешься, тебя всегда
сумеют понять, принять, примирить, сделать так хорошо и оставить с собой,
как в глубине души ты сама больше всего хочешь.
Я научился понимать, правда? А это единственное, что у меня осталось,
главное мое занятие, это вся моя жизнь: помнить, знать, понимать. И это --
огромная, огромная, неохватная жизнь! уверяю тебя...
В полях под снегом и дождем, мой милый друг, мой верный друг, тебя
укрыл бы я плащом от зимних вьюг, от зимних вьюг, и если б дали мне в удел
весь шар земной, весь шар земной, с каким бы счастьем я владел тобой одной,
тобой одной... вельветовые джинсы, латунный подсвечник, водка от ночного
таксиста, гитара, оленья шкура, рукопись и беломор... Письма пишут разные,
слезные, болезные, иногда прекрасные, чаще бесполезные, в письмах все не
скажется, и не все услышится, в письмах все нам кажется, что не так
напишется.
Мы были очень похожи. Мы были молоды, красивы, самолюбивы, любимы
многими, жадны до жизни и веселья, мы мечтали о морях-океанах, собирались
прямиком на Гаваи, в пампасы... мэм-сагиб.
"Между нами всегда оставался ну самый последний миллиметр?" -- сказала
ты. Через много лет я ответил: "Он оставался внутри тебя". Его ты так
никогда в жизни и не преодолела, не бросилась в омут очертя голову, не
отдала себя всю безоглядно и без остатка, и поэтому не обрела взамен и
одновременно все, совсем все, что тебе так надо было, без чего ты так
никогда и не стала счастлива.
Теперь этот миллиметр растянулся в неведомые тысячи километров, в
другое измерение. И твой голос, низкий, нежный, грудной: "Здравствуй, заяц.
Ну, как живешь?"
Живу.
Твои попытки журналистики, литературы, кино -- какая ерунда... Но я так
любил, так трясся, так видел в тебе только все самое лучшее, что подыгрывал
тебе, подлаживался, льстил -- и удивительно, в этом было больше правды, и мы
оба, как всегда, точно чувствовали меру правды и фальши в моих словах, и в
твоих тоже.
Ах, как просто: тебя устраивала твоя жизнь. Ты сказала честно. Так
хотела: и приключения, и надежный базовый аэродром, и свобода маневра, и
романтическая любовь с разлукой...
О черт, но ведь главное, на что я купился, главное, что было мне дороже
всего в тебе -- потрясающая чуткость, отзывчивость, чистота тона: на каждое
мое движение, каждое слово, каждый жест -- ты поступала именно так, как было
истинно, как я хотел больше всего, мечтал. До тебя -- я полагал, что чувство
никогда не может быть полностью взаимно. И вдруг оказалось -- может... В
резонанс, в такт, в один стук сердца.
Все в тебе -- ерунда по сравнению с главным, потрясающим, данным от
Бога: ты женщина, каких почти не бывает. Ты рядом -- уже свет праздника,
радости, любви, счастья. Взглядом, улыбкой, жестом, интонацией, беглым
поступком -- ты дарила мужчине полное ощущение того, что он -- желанен,
значителен, интересен, достоен, что он -- тебе и всем! -- единственный
такой, мужественный, сильный, красивый, замечательный. Это не было
сознательным воздействием -- это шло от твоей сущности, от жадного и
радостного приятия жизни, веры в нее, и эту радость и веру ты естественно,
как дыхание, разделяла с тем, кого встречала.
Но я--не первый встречный, верно, малыш? Ты меня помнишь? Тоска тебя
грызет?
И я раскрылся весь -- в изумлении приходящего счастья, которое возможно
лишь единожды. И ты испугалась -- порабощения собственным чувством. "Я не
позволяла себе чувствовать даже тысячную часть того, что чувствовала на
самом деле, чего хотела..."
И стала всаживать в меня крючья. Ты очень боялась раскрыться полностью
-- чтоб не смогли сделать тебе больно. А я был счастлив немыслимому для меня
порабощению своим чувством. Вот где произошла нескладушка. И боялся, не мог,
не хотел делать больно; мне необходимо было -- оберегать тебя, а не
бороться.
Это я говорил тебе, а всего все равно не скажешь, и все слова столько
раз употреблялись в жизни, и что тут скажешь нового, и какой в этом смысл,
нет в этом смысла, кроме одного, кроме одного: я говорю -- и я с тобой,
милая моя, родная, любимая, единственная моя, свет мой, и я вижу тебя, слышу
тебя, чувствую тебя, счастлив с тобой, как никогда и ни с кем в жизни. Не
было у меня никого ближе тебя.
Тебе было хорошо со мной? Я тебе нравился? Я тебя устраивал?
Малыш, чуча-муча, пегий ослик, чуть-чуть ты смалодушничала, чуть-чуть,
и это тот последний дюйм, который решает все.
Я никогда не отделаюсь от истины, что мы были созданы друг для друга.
Ты не была самой красивой, или самой умной, или самой доброй -- я видел тебя
глазами ясно, я не идеализировал: ты была по мне, и каждый взгляд, вздох,
движение твои -- были навстречу, как в зеркале.
Я видел тебя -- и прочие переставали существовать, отделялись
стеклянной стеной: чужие, отдельные, другие.
Я видел тебя -- и был лучше, чем без тебя: был храбрее, сильнее,
умнее... нет, это чушь: добрее, тоньше, благороднее... да и это не главное:
я был значительнее, крупнее, чем без тебя.
Из беззащитности, ранимости спохватывалась ты казаться стервой - и
вдруг поступала согласно этой претензии, а под блеском глаз дрожала робость,
потому что суть была доброй и хорошей, и ты боялась быть такой, чтоб не
проиграть в жизни, чтоб не выглядеть слабой. А я настолько знал свою силу,
что не боялся поступать как слабый, и в результате ты поступала как сильная,
а я как слабый, хотя на деле было наоборот, и на деле получилось наоборот...
Господи, милая, как я помню все...
Все кончается, жизнь на закат, финиш отмерен. Не было у меня дня без
тебя. Давай напоследок, как тогда, мизинцем к руке, ага.
Твой -- Я.
комментарии: 2
понравилось!
вверх^
к полной версии