[483x600]
В 1911 году Анна Ахматова в замечательном возрасте (двадцати с небольшим лет отроду) едет в Европу, становится свидетельницей первого триумфа русского балета, потом – Италия, роскошные собрания живописи и архитектуры... Все это было более чем мощным толчком к творчеству, и в следующем году выходит ее первый сборник «Вечер», а год спустя – «Четки». И если незадолго до этого Николай Гумилев, ее муж, лидер нового литературного течения акмеизм, советовал ей вместо стихов заняться танцами, то после выхода книги отметил, что в ней «...так просто сказано так много», а Осип Мандельштам провидчески сказал: «Ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России».
Выход каждой ее книги становился событием. Корней Чуковский вспоминал, что ее стихи заучивали, переписывали в альбомы, ими то и дело объяснялись влюбленные. Он же отмечал, что вся Россия запомнила ту самую перчатку из стихотворения Ахматовой «Песня последней встречи»:
…Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки;
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
В стихах о любви Ахматова возвращает ей живой и реальный характер, в то же время не лишая высокого поэтического звука. Такая гармония свойственна только очень большим талантам. Любовь поднимается в поэзии Анны Андреевны до небывалых духовных высот.
Ты, росой окропляющий травы,
Вестью душу мою оживи, –
Не для страсти, не для забавы,
Для великой земной любви.
Это понял и Маяковский… Но когда накалилась литературная полемика, он неожиданно для многих стал отзываться о ней, как поэте, с усмешкой и, будучи авторитетом для новой власти, столкнул Ахматову на задворки времени и литературы, причем на долгие годы. Так судьба бросила ей под ноги не дорогу и даже не тропу, а буйный чертополох.
Художник Юрий Анненков вспоминал, что «наиболее характерным выражением лица» Ахматовой в те годы была грусть. А жизнь продолжала испытывать ее. В 1921 году был расстрелян Николай Гумилев по скороспелому обвинению, что было тогда в порядке вещей.
Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.
Горькую обновушку
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля.
Не менее дорого обошлись для неё и переживания из-за многолетних разногласий с сыном, Львом Гумилевым. Бесконечные критические ситуации на литературном фронте, сложные перипетии в личной жизни – с одной стороны, и почти постоянная оторванность от матери, в том числе по причине нескольких арестов (сын за отца еще как ответил!), и понятные обиды на мать – сначала подростка, потом уже Льва Николаевича – с другой, – жили в сердце Анны Андреевны непреходящей болью…
Слепой и жестокий каток послевоенного диктаторского отношения к культуре настиг и Ахматову: ее поэзия запрещена к печатанью, а сама она исключена из Союза писателей СССР как представитель «безыдейного литературного болота». Быть верной себе и своему искусству в те годы расценивалось как преступление против страны. И убийственные решения принимались не где-нибудь, а в самом ЦК ВКП(б). После этого Ахматова, подвластная всегда своему сердцу, надолго замолкает для общества. Однако неведомыми путями ее поэзия достигает людских сердец, пробивается к свету сквозь хулу и опалу, попадает на страницы изданий.
Не могу не привести цитату из воспоминаний об Анне Андреевне замечательного поэта Давида Самойлова:
«Я увидел Ахматову впервые на вершине ее тогдашнего признания. После демобилизации ринулся на литературные вечера. Один из них, многим памятный, происходил в Колонном зале Дома союзов. Вел вечер А.Сурков. Выступало несколько поэтов. Но все ждали Ахматову.
...Я увидел на эстраде пожилую уже женщину, с седыми волосами, забранными в пучок, в темном платье с белой шалью, наброшенной на плечи, с какой-то необычайно важной «выходкой» и особенными жестами. Она читала неторопливо, низким голосом, напевно и внятно, читала величественно и с какой-то особой ответственностью за каждое произнесенное слово.
Ее приветствовали долгой овацией. Весь зал встал.
Потом передавали, будто Сталин, узнавший об этом, спросил:
– Кто организовал вставание?..»
И вскоре началась настоящая травля Ахматовой в печатных органах, которая могла закончиться, по «привычке» тех времен, «гибелью всерьез». Слава Богу, этого не случилось. А спустя десятилетие, в годы «оттепели», к Анне Андреевне подступила новая волна ее истинной славы: литературная премия, врученная в Италии, присвоение звания почетного доктора Оксфордского университета...
Вот что рассказывает Ганс Вернер Рихтер, немецкий писатель и журналист, приглашенный в Италию на вручение премии:
«– Анна Ахматова здесь, – услышал я, вернувшись в отель после прогулки на пятый день безделья. Это было в
Читать далее...