Он ткнулся мне в зад. Несильно, совсем слегка, лишь чуть поцарапав бампер большого внедорожника. Зато его потрёпанной старенькой "девятке" досталось от всей души. Молодой, лет двадцати пяти, парень, выскочил и начал решительно оправдываться, что виноват во всём я, что я поторопился и вылетел перед его машиной, когда он уже никак не мог затормозить. Конечно, он был прав, этот отчаянный мальчишка. Но, если тебе въехали в зад, то в девяносто девяти процентах случаев виноват не ты - это мало кем оспоренный закон дорожной жизни. Так что, пусть приезжает ДПС и разбирается...

Он вытащил мобильник, набрал номер патрульной службы, назвал место ДТП и свою фамилию - N. Нечастая фамилия резанула издерганное непредвиденными хлопотами нутро. А может, просто совпадение? Мало ли в городе людей с фамилией N? Разговаривать совсем ещё не хотелось, но я не выдержал.
— NN тебе никаким родственником не приходится?
— Да... Это мой отец.
— Отец?
— Только он умер... Давно уже...
— Умер??? Постой... NN, он учился тогда-то в такой-то школе...
— Да, это он.

Слова ударили в сердце и виски, взорвали, взбудоражили, закружили и снежным зимнем вихрем понесли в давние воспоминания. Ведь мы неплохо дружили, даже два года сидели за одной партой. А потом в девятом классе пришла она... Я без памяти влюбился, она разделила мои симпатии, мы встречались, ходили друг к другу в гости, читали стихи, гуляли по вечерам, целовались, и всё у нас было просто прекрасно. Целых два года. Целых два года он молчал. Конечно, он был намного красивее меня. А она? Она красотой для таких, как я, и не больше. Это понимали все. Ведь в шестнадцать лет красота для человека - самое главное. Целых два года он с показной честностью относился к ней, как к девушке своего друга, чтобы сразу после полного счастья и любви выпускного я неожиданно застукал их вечером вдвоём у неё в квартире на фоне смятой постели. Нас троих разметало взрывом так далеко, что даже вести и слухи не доходили до ненавидящих друг друга ушей... Тридцать три года. Да, почти тридцать три! Я не знал и не хотел знать о каждом из них, ровным счётом, ничего. Ведь для него женщины - игрушки. Он и тогда менял их, играючи, как перчатки. А она... Она клюнула на его смазливую физиономию, едва он, тайком от всех, поманил её пальчиком. Дура! Глупая и дешёвая дура!

Парень, долго молчав, первым вытащил меня из неприятных воспоминаний.
— А вы в школе вместе учились?
— Да, с первого класса.
— Ну Вы и маму мою тогда должны знать.
— Маму???

Господи, неужели они поженились? Или он ещё какую-то дуру-одноклассницу соблазнил? Нет... Она... Сердце заныло и облилось кипучей кровью. Простые слова безжалостно резали его, словно острой бритвой.

— Они плохо жили, ругались... Он пить начал. А потом развелись. Я ещё в школе учился... Потом сошлись ненадолго... Только он совсем уже спился. Куда-то в деревню жить уехал. Там его потом мёртвым нашли. Это семь лет назад было...

Семь лет назад... Господи, как же быстро пронеслась жизнь! Как же быстро, легко и бездарно наши детские глупости смогли испортить и изуродовать её до такого жуткого финала? Ради забавы отбить девчонку у друга, зачем-то сдуру жениться явно не по любви, родить ребёнка, вот этого парня, и спиться в сорок с небольшим? Глупость. Жуткая и ничем не оправданная глупость!

Зазвонил его телефон. Он легко и спокойно рассказал, что случилось и вдруг выдал в трубку:
— Мам, а ты знаешь, чья это машина? Твоего одноклассника...
На молодых губах заиграла до боли знакомая с детства улыбка, ЕГО улыбка. Они кивнул головой и вдруг протянул мне старенький, потёртый мобильник. Нутро сжалось, как тогда, тридцать три года назад. Ничуть не изменившийся за столько лет, хоть и сильно взволнованный голос, всё та же певучая манера говорить.
— Алло. В кого мой сынуля въехал?

— ... ... ... Это я... ... ...

Трубка молчала. Молчала той самой, поднявшейся из далёкого прошлого звенящей тишиной.
— ... Машину сильно помял? Ты не волнуйся, мы всё заплатим... Сколько скажешь...
— Я сам виноват...
Где-то в чёрной вселенной нашего разговора, запоздав почти на тридцать три года, вдруг тихой и виноватой слезой всхлипнуло то, что изо всех сил ожидалось, но так и не сказалось тем, ставшим по-дурацки последним, вечером:

— Прости меня...

Господи, как же я мучался тогда, изо всех сил ожидая услышать от неё эти два простых слова, которые могли изменить всё, всю нашу глупую дальнейшую жизнь! Неужели, спустя столько лет, кому-то потребовалось столкнуть в снежных зимних сумерках две машины, чтобы эти слова были, наконец, сказаны и услышаны? Но зачем? Ведь, ничего уже нельзя повернуть вспять... Ничего!!!

Гаишники не стали оспаривать признанную

Курю. Смотрю в окно и ничего не вижу. Не вижу, как проезжают машины, как проходят люди, как дождь мелкими каплями бьёт по асфальту.
- Серёж, ты только не заводись ладно, - говорит Люда. – Не заводись.
Я молчу. Усмехаюсь только, вспомнив, как семь лет назад на кладбище перед могилой нашей дочери жена рыдала у мена на плече. Выла тогда: «Почему? Почему? Почему?». Проклятья извергала. А сейчас вот меня успокаивает.
- Будет, Серёж, не связывайся. Только руки пачкать.
- Пойду прогуляюсь, - отвечаю.
- Ты куда? – испуганно спрашивает Люда.
- Да пройтись просто хочется, не беспокойся.
На улице прохладно.
- Здорово, сосед! – издалека машет мне Петрович, местный забулдыга. За сигареткой ко мне бежит.
Протягиваю ему пачку.
- Слышал я, Панюков вернулся? – говорит Петрович.
- Ага, вернулся.
- Сука.
- Ага, - киваю в знак согласия. – Сука.
- Я это, Серёг, ещё парочку возьму?
- Держи.
Петрович вытягивает две сигаретки и уходит. Спешит куда-то.
Минут десять спустя звонит телефон. Хотел ведь дома оставить этот чёртов «ошейник»
- Серёга, ты где? – слышу голос друга.
- Да так, гуляю.
- А где гуляешь?
- Да просто гуляю, нигде и везде сразу.
- Просто тут мне знакомые позвонили…
- Да так и скажи, Люда тебе позвонила, - я начинаю раздражаться.
- Ну да.
- Ну и чего тебе?
- Ты это, Серёг, я просто…
- Волнуешься?
Пауза.
- Волнуюсь, - наконец, признаётся он.
- Всё нормально, старик. Можешь не беспокоиться. Просто мне одному сейчас надо побыть.
Друг у меня хороший, мы с ним давно знакомы, он знает, что мне под кожу лезть не стоит.
А я ведь ему соврал. Ненамеренно, конечно – я и сам не думал, что иду куда-то целенаправленно, ноги сами привели. Вот, вот эта проклятая дорога. Прям рядом со школой. Панюков – тупой сукин сын. Да и не он один. Здесь уже пешеходную зону давно определили, и знак поставили, и светофор, а всё равно находятся гонщики. Мудаки. Нет от них спасу, никакие законы не помогают. Мудаки всегда найдут способ навредить. Им для этого и машина-то не нужна. И алкоголь не нужен. Хотя Панюков-то подвыпивший был, я в этом уверен. Не зря он скрылся тогда на день. Потом явился с повинной. Говорил, что в состоянии аффекта. Да, как же, аффекта. Справочку даже гад принёс какую-то. Потом, конечно, всё равно осмотр проходил, но момент был упущен.
Надо выпить. Что в таких случаях пьют? С горя, вроде, принято водку пить. А чтобы злобу заглушить?
Повсюду реклама: на столбах, на стенах, на заборах – из каждой листовки так и прёт сексом. Как будто, без обнажёнки сейчас ничего не продать. Это напоминает мне девочек из молодости, которые, кроме сисек больших, ничего предложить не могли и ими же надеялись компенсировать отсутствие положительных качеств. Так и рекламщики, задействовав красоток-моделей, признаются: «Да, товар наш – говно. Но вот тебе тёлка». Один из баннеров предлагает мне сходить на какой-то новый российский фильм «Ожидание». Слоган: «Прощать умеет только сильный». Ага, точно, блять, сильный. Где же бар-то какой-нибудь?
- Здрасти, дядь Серёж, - улыбается мне девушка за стойкой. – Что заказывать будете?
- Здравствуйте, - отвечаю. – Мы знакомы?
- Меня Вика зовут. Я с дочерью вашей в одном классе училась, - улыбка медленно сползла с её лица. Решила, видать, что это напоминание во мне радости не вызовет.
- А-а, понятно. Налей мне, Вика, коньяка пятьдесят, что ли.
- Вам какой? У нас большой выбор.
- Без разницы. Давай самый дешёвый.
В заведении, кроме меня, посетителей почти нет. Столики свободны, но я решил расположиться у бара. Хоть разговором с Викой отвлечься.
- Институт я так и не закончила, - говорит. – На втором курсе замуж вышла.
- А что, замужество учёбе помеха?
- Так у меня маленький родился, - глаза у Вики сияют. - Мальчишка. Я академ взяла, думала, потом вернусь, но…
- Но не судьба, - продолжаю я за неё.
- Ага, не судьба.
- Родители-то не сильно ругались, что институт бросила?
- Ой, да какой там! – отмахивается, смеясь, Вика. – Папа, конечно, сначала расстроился из-за денег, я ж на платный поступала. А потом всё. Его сейчас от внука не оторвать.
Вот значит, как. Стало быть, и я сейчас мог бы дедушкой быть. Об этом я и не думал почти. А теперь думаю.
- Что с вами, дядь Серёж? – заволновалась Вика.
Смахиваю слёзы.
- Всё нормально, милая. Сколько с меня?
Выхожу на свежий воздух. Думаю, надо бы отдышаться, и вопреки этому закуриваю сигарету. Вспоминаю, этот дурацкий плакат. Прощать умеет только сильный. Думаю, всё несколько иначе.
Когда я учился в институте, у меня товарищ был, Миша. Боксом занимался, даже в профи пробиться пытался. А я тогда с девушкой встречался, Оля её звали. Так вот Миша у меня Олю и увёл. Я на это никак не отреагировал. Тогда

В одном из спальных районов города малышня, пользуясь обилием выпавшего снега, начала лепить снеговика. Направив все свои детские силы на достижение заветной цели, ребята управились как раз к ужину. Снеговик получился красивый и высокий (по детским меркам). Украсив сказочного героя морковкой и ведром, ребята залюбовались плодами своих трудов. Но радость детишек была недолгой. В тихий двор ворвался огромный черный джип, битком набитый пьяной молодежью.

Дети, лепя снеговика, поставили его там, где им было удобно, но, как казалось водителю джипа, он мешал проезду автомобиля. Из иномарки вывалились покачивающиеся дяди и тети и радостно заорали, тыкая пальцами в красавца снеговика.
— Ну что, шпана, — обратился к замершим детишкам водитель черной машины. — Вы его собирали, а мы его сейчас сломаем, чтобы проезду не мешал. А то дай вам волю, так вы все тут своими поделками заполоните.

Детишки, услышав приговор снеговику, взмолились о пощаде.
— Дядя, не трогайте снеговика! У вас же джип, он же везде проехать может. Вон с той стороны есть свободное место. Ну пожалуйста! Мы его целых три часа лепили.

Мольбы детей остановили бы кого угодно, но не эту пьяную компанию.
Водитель отрицательно покачал головой, подошел к снеговику и снял с головы старое ведро, отбросив его плачущей детворе.
— Нате, а то еще капот поцарапает, а он «штуку» баксов стоит. Так, компания, грузись в салон, я это чудо сейчас по дороге размажу!
— Дяденька, ну не надо! — вновь взмолились детишки.
— Да пошли вы, — рявкнул парень на ребят и, усевшись за руль, подъехал вплотную к снеговику.

Двигатель заурчал, колеса завращались по льду, разбрызгивая в стороны мокрый снег, но снежный исполин, даже не покачнувшись, остался стоять на месте. Собутыльники водителя (компания обмывала только что приобретенный дорогостоящий автомобиль) засмеялись над хозяином.
— Ну ты и тачку купил! «Двести лошадей… Куда хочешь проедет...» Да она даже детский снеговик свалить не может. Иди отдай покупку назад и купи наш «уазик» — он-то точно этого «монстра» завалил бы!
От таких слов у шофера взыграло уязвленное самолюбие. Смеяться над ним! Ну уж нет!
— Да здесь просто скользко! Я же моего красавца еще в шипованную резину не «переобул», вот он и буксует. А этого снежного хлюпика мы сейчас одним ударом уделаем.

Включив заднюю передачу, он отъехал на приличное расстояние от преграды и собрался таранить детский снеговик с разгона. Снег мягкий, кенгурин из хромированной стальной трубы — не погнется, от удара «снежный человек» разлетится мигом.

Дети с ужасом наблюдали на подготовку к казни снеговика. Их же изделие с достоинством приговоренного к смерти аристократа спокойно взирало на разрушителей глазами-картофелинами.

Разогнавшись, автомобиль ринулся к препятствию.

Раздался дикий скрежет и звон битого стекла. От передней части автомобиля мало что осталось целым. Из раскуроченной иномарки вылезла испуганная и протрезвевшая компания. Водитель, держась руками за ушибленную голову, подошел к остаткам разрушенного снеговика и тихо застонал.

Под слоем безобидного мягкого податливого снега скрывался вкопанный в асфальт кислородный баллон. Жители дома таким образом ограничили проезд машин мимо подъездов, а детишки воспользовались железякой как основой для своего изделия. Вскоре приехала вызванная кем-то из родителей ГАИ, и начались длинные разбирательства по поводу проезда под запрещающий знак, вождения автомобиля в нетрезвом виде и наезда на неподвижное препятствие.

А на следующий день дети на том же самом месте построили другого снеговика, только вместо глаз у него были цветные стекла от «поворотников» разбитого джипа.

авненько это было. В те времена, когда народ получил свободу выбора, где им сажать картошку, и москвичи рванули скупать по дешевке брошенные дома в деревнях Тверской, Рязанской, Калужской и других ближних областях.
Купили и мы домик в Тверской губернии. На машину денег не осталось, поэтому добираться приходилось ЖД транспортом. В основном электричками.
Ох, что творилось на вокзалах! Не знаю, как сейчас, давно не был.
Ну вот, суббота. Ленинградский вокзал. Народу в ожидании электрички 11.40 на Тверь как комаров на болоте. Огородники, рыбаки, байдарочники, студенты, бомжи, мама не горюй! Мне до Твери, там пересадка и дальше.
Затарился я капитально. Велосипед, рюкзак и собака. Не болонка. Дог.
Стою я и грустно размышляю, как буду со всем этим хозяйством
пробиваться в вагон. А ведь еще и посидеть хочется. Ехать-то три с
лишним часа только до Твери.
Смотрю, рядом молодая симпатичная мамаша с двумя детьми лет примерно пяти и семи, с чемоданами. Явно не москвичка. Потому что глаза у нее заклинило в распахнутом положении навсегда от впечатлений. Детки трескают мороженое, а мамаша, чувствую, терзается той же мыслью, что и я. Как сесть с этим табором? Ну, я и подкатил к ней с предложением объединить усилия. Я, говорю, возьму рюкзак и мальчика вашего, сяду, место займу, а потом мы с вами уже затащим все остальное. Сказано - сделано. Сели мы удачно. Занял я крайнее «купе». Народу битком, но желающих нас потеснить особо нет ввиду лежащей в проходе догини Даши без
намордника. Коммуникабельные дети за «погладить собаку» быстренько выложили, что едут они в Калашниково (часа полтора от Твери в сторону Питера) к бабушке. Едут из Тюмени, где их доблестный папка продолжает повышать благосостояние семьи добычей нефти и подтянется позже. Ну и зашибись! Мне еще дальше этого Алкашникова, значит, в Твери будем действовать по отработанной схеме. Уже хорошо.
Девочка, младшенькая, по странному совпадению тоже Даша, захотела писать. Мама ей - потерпи. А чего терпеть? Лучше не будет. Идите, говорю, на перрон, и не стесняйтесь. Здесь сейчас как на передовой.
Сходили они удачно, возвращаются. Минуты три до отправления осталось.
Слышу - рев. Даша споткнулась и уронила сандалик между перроном и вагоном. Мама говорит - наплевать. А Даша сопли по щекам размазывает: новенькие сандалики, только купили! Ну, ее можно понять. Выскочила маманя посмотреть, нельзя ли как нибудь сандалик достать, тут-то двери и закрылись.
Я в окошко вижу проплывающее мимо изумленное лицо. До-о-олго помнить буду.
Про стоп-кран я даже не думал. Какой смысл? Пока доберешься до него, пока народу объяснишь, - руки оторвут.
Едем. Прокачиваю в мозге варианты. Сойти где-нибудь? А смысл? Сойти и вернуться? И чего? Сдать детей и багаж ментам? Вариант. Но сколько из меня менты душу будут вынимать? И через сколько мама с детьми встретятся? Еще бы знать, что в голове у этой курицы. Так, про эту ворону без вещей, денег и документов, которая осталась на перроне в Москве, вообще не думать! Сама пусть выпутывается! Доехать до Твери и оставить детей там? Хорошая мысль. Но где Тверь, там и Калашниково. Я
знаю пункт их назначения. И она знает, что я знаю. Если у нее в голове не совсем труха - определится. Решено! Едем до Калашниково!
Так! Теперь дети. Даша орет. Это нормально. Надо бы их как-то различить, а то откликаются обе. Значит, собака останется Дашей, а эта будет Дарьей. Очень хорошо! Публика окружающая косится и шушукается. Плевать на публику! А вот парнишка, Коля, мне не нравится. Очень спокойный
какой-то. Не ревет, не требует повернуть поезд. Не суетится. Смотрит мне в глаза и говорит: "Дядя! Вы ведь нас не бросите?" О, Боже! Чуть слезу из меня не вышиб.
Много хорошего я про этого пацана про себя потом сказал. Такой сибирский мужичок. Семь лет. Успокоил сестру. Без сюсюканья. Сказал: хватит реветь, та и притихла. Да, серьезно в этой семье поставлен вопрос непререкаемости мужского авторитета. Накормил всех нас, четверых, булочками, напоил минералкой. Достал из кармана сумки билеты, документы, деньги, отложенные видимо на дорогу от основной суммы, отдал это все мне и уж окончательно расслабился.
Один раз за всю дорогу я чуть было не смалодушничал. Идет по вагону милицейский патруль. И смотрю, бабка ряда через три от нас тормозит их и начинает чего-то втирать. На нас косятся. Ну и ладно, думаю. Значит, судьба. А Коля это дело просек и говорит: я в милицию не хочу. Так. Ваши документы! Вот наши документы. Куда следуем? В Калашниково. Это ваши дети? Мент, ты же видишь, что это не мои дети. Я их сопровождаю. А вот нам гражданка сказала, что у них мать отстала от электрички. Да нет, мать их (иху мать!) нас провожала. (Хорошо, что я не стал

Звонила приятельница.

Делилась горем.

Она на днях сообразила, что неумолимо приближается двадцать третье февраля, и засуетилась.
Причем я давно советую ей принять мой способ на вооружение. Мы с ребенком регулярно покупаем какую-нибудь радующую штуковину вроде хороших перчаток или складного ножа и вручаем отцу и мужу со словами: папа/любимый, это тебе на двадцать третье февраля. Таким образом, год заполнен подарками, врученными авансом, и подарками, врученными постфактум. Непосредственно же двадцать третье февраля проходит тихо и спокойно, без всякой беготни.

Но приятельница меня не слушала и на этом погорела. Потому что супруг ее, как многие никогда не служившие мужчины, придает этому празднику сакральное значение и ждет подарков. Всякий раз для его жены это большая проблема и головная боль.

Но только не в этом году. Потому что приятельница нашла отличную штуку: радиоуправлямый вертолет. На радостях купила самый большой.

[267x215]Он оказался даже больше, чем она ожидала. Здоровенную коробку привезли ей нынче утром, и целый час приятельница в задумчивости ходила вокруг нее. Ее грызли сомнения. Не полетит, думала она со свойственной некоторым женщинам логичностью, не полетит же эта громадная хреновина.

И она решила проверить. Хотя на коробке было ясно сказано: не запускать в квартирах. Но что же делать, если нужно убедиться!

Приятельница проделала все полагающиеся манипуляции, затащила вертолет на стол и включила какую-то кнопочку на пульте. Или две. Или все сразу, она не уверена. Как бы там ни было, вертолет взлетел, и не просто взлетел, а с громким жужжанием рванул навстречу хрустальной люстре (подарок свекрови), сбил ее и гордо свалился сам с осознанием выполненного долга.

Пока обалдевшая приятельница стояла в окружении хрустальных осколков и думала, как сложить из них обратно люстру, хотя было очевидно, что складывается только жопа, позвонил муж. И по голосу ее заподозрил неладное. А заподозрив, начал допытываться.

Саша, я люстру разбила, честно призналась приятельница.

Муж не сразу поверил. Люстру? Мамину люстру?!

Как? - взвыл он. - Как ты это сделала?!

Приятельница оказалась в сложном положении. Сказать про вертолет означало угробить еще и подарок. Она принялась выкручиваться. Как это обычно бывает у правдивых людей, получалось у нее неважно.

Сначала она сообщила, что вытирала с люстры пыль. Потом - что хотела украсить люстру к приезду его мамы.

Не ври мне, Люся, - дрожащим голосом потребовал муж, отлично знающий об ее отношении к уборке и его маме.

По-видимому, ему представилось что-то невообразимо ужасное. Люся, подтягивающаяся на люстре с целью натренировать бицепс? Люся, кувыркающаяся на ней же с любовником-акробатом дюСолея? Люся - аццкая кунфу-панда, сшибающая люстру в прыжковом поперечном шпагате?

Этого нам уже не узнать. Поняв, что муж воображает себе одну картину страшнее другой и все ведут к разводу, моя приятельница сдалась. Саша, я купила тебе в подарок радиоуправляемый вертолетик, жалобно сказала она, и пыталась его запустить. А он врезался в люстру!

Она ожидала, что это объяснение снимет всю напряженность, скопившуюся в телефонной трубке за последние пять минут. Что супруг рассмеется. Или посочувствует ей. В крайнем случае - спросит, что это была за модель.

Вместо этого последовало несколько секунд гробового молчания.

- Ты запускала мой вертолет, - прошептал, наконец, муж. Юлий Цезарь, услышав его, переиграл бы свое «И ты, Брут!», потому что теперь у него был бы образец Самой Трагичной Фразы. Смоктуновский, репетирующий Гамлета, пытался копировать бы эту интонацию безысходности.

- Мой вертолет... - повторил бледнеющий - по голосу было слышно, что бледнеющий - муж.

И обреченно уронил трубку.

[показать]И только тут Люся осознала, что совершила.

Его вертолет. Свежий. Нелетавший еще! Она. Своими липкими от варенья пальцами или что она там ела. Осквернила. Он, может быть, всю жизнь мечтал о вертолете. О том, как он распакует коробку (первым). Дотронется до холодного металлического корпуса (опять-таки, первым). Погладит стрекозиные лопасти пропеллера, которые до него никто не трогал. Мягко, но решительно переведет рычаг в положение «вкл». И машина взлетит, послушная его воле, и помчится в небо, рассекая холодный воздух своим горячим стальным телом.

А надо было соврать про любовника, нравоучительно сказала я подруге. Глядишь и обошлось бы.

[251x251]Иногда я мечтала о хорошей работе. Такой, как в кино: в красивом стильном офисе, за красивым навороченным компьютером, в красивом строгом костюме... Ведь сидение за компьютером в костюме - это же так респектабельно!
В моем родном городе, конечно, говорили "вау!", узнав, что я работаю в кино, но в глубине души считали эту сферу чем-то средним между цирком и борделем. А моя должность - помреж, или "хлопушка", казалась им чем-то очень, очень легкомысленным. Впрочем, в этом они были правы. И вот это недоуменно-сочувственное отношение к человеку, занятому столь несерьезным делом, - то ли хлопаньем, то ли жонглированием, - меня задевало.
И я мечтала о настоящей, серьезной, респектабельной работе. И, главное, о черном костюме и белой блузке. Непременно. Ну и чтобы кто-нибудь из односельчан меня в таком виде увидел. А иначе зачем мечтать-то?

Как-то позвонила приятельница:
- У тебя есть деньги взаймы?
Я замялась. Я и деньги - вещи, совместимые редко и ненадолго. Ответила:
- Ну тыщи три найдется.
- Это мало, - огорчилась она, - мне надо две с половиной тысячи долларов.
Я удивилась. Она была из Подмосковья, в отличие от меня, квартиру не снимала, и стабильно работала. И непонятно было, зачем ей вдруг две с половиной тысячи долларов.
Это все было году в 2005-м. Во времена, когда однушка в Марьино стоила сто пятьдесят долларов в месяц.
Так вот, она отключилась. Потом, при встрече, сияя, сказала, что деньги нужны были для какого-то большого дела, и она нашла эту сумму, - всё круто! Потом мы (я) заговорили о чем-то другом, потом (я) вообще забыла об этом.
Прошла пара месяцев. Мы встретились, и она вдруг спросила: не нужна ли мне работа? Хорошая, стабильная, денежная. И! Очень респектабельная. С очень солидными людьми...
Моё предположение насчет эскорт-услуг было с негодованием опровергнуто. Она сказала: если ты хочешь эту работу, забудь про свои идиотские шутки.
Я забыла.
И вот, не сказав ничего о сути работы, она меня заинтриговала. А она была девушка умная, серьезная, образованная, - не мне чета! - и ее мнению и словам я доверяла.

Оглядев меня с головы до ног, она сказала: тебе придется сменить имидж. В ЭТОМ (толстовка с Микки-Маусом, кеды и джинсы) нет никаких шансов пройти собеседование. Нужен строгий костюм. Лучше черный.
В голове моей тут же возник давешний образ, с офисом, компьютером и мной, красивой и элегантной до невозможности.
"В Ряжске все сдохнут от зависти!" - радостно подумала я, и пообещала сменить имидж.

Сейчас кажется очень глупым то, что я согласилась пойти на собеседование, не зная толком, о чем вообще речь. Но- я доверяла этой девушке. У нее было высшее образование и поэтому она являлась для меня непререкаемым авторитетом, и ей как-то удалось отделаться общими фразами. Ну и почти материализовавшаяся мечта сыграла свою роль...
Утром, к метро, к месту встречи с приятельницей, я пришла, представляя себя, как минимум, героиней фильма "Деловая женщина", - ну того, с Мелани Гриффит и молодым еще Фордом. Деловой, целеустремленной и серьезной. Смущал, правда, факт, что я печатаю со скоростью десять слов в минуту, не владею разговорным английским, и на двадцать сантиметров не дотягиваю до "приятной наружности", необходимой, по моему убеждению, для хорошей работы. И на пару десятков килограмм перетягиваю эту наружность...
"Да что ж это за работа такая?!" - недоумевал и волновался внутренний голос. Я велела ему заткнуться и ждать.
Приятельница пришла и одобрительно посмотрела на меня. Она была с какой-то грузной дамой. В глазах дамы одобрения было меньше. Ну так она ведь не знала, как я выглядела раньше.
Элегантна я в тот день была, как Маргарет Тэтчер. Не в костюме, правда, - они все, как оказалось, стоили бешеных денег, - а в черных брюках, черных сапогах на шпильке, белой блузке и черном же пиджаке. Все эти вещи, купленные по отдельности на Черкизовском рынке, вышли дешевле костюма (и категорически друг другу не подходили...), и я гордилась экономией и собственным прагматизмом.
Нас с дамой познакомили, - представляя мне ее, приятельница сказала "это мой куратор, Елена Петровна". И мы пошли в гостиницу "Ренессанс", в конференц-зале которой, как выяснилось, и проходило собеседование.
Там было много элегантных людей. Разных возрастов и внешних данных, что меня порадовало. Но все - в костюмах и белых рубашках.
Мы - человек пятьдесят - расселись, появился бодрый молодой человек. Даже на мой неискушенный взгляд, золота на нем было слишком много. Перстень, часы, браслет,

Несколько лет назад в Валентинов день один морально подвижный Иванов решил пошутить.
Отправил десяти близко и очень близко знакомым девушкам смс-ку «обоснуй, почему я должен на тебе жениться».
Девять ответили в стиле «сам ты обоснуй», пятеро даже обосновали.
А вот вежливая Марина Т. на личности не переходила, написала просто – «потому что я беременна».
И отключила телефон.
Только к вечеру предынфарктный Иванов выяснил, что не он один с чувством юмора.

Рано утром 14-го февраля одну Иванову разбудил дверной звонок.
Курьер спросил, Иванова? распишитесь и получите.
И вручил большую коробку, перевязанную розовой лентой.
Сонная Иванова решила, раз ленточки-бантики, значит, от двоюродной тёти Тани, на годовщину свадьбы, который год февраль с мартом путает.
Оставила коробку в прихожей и пошла досыпать.

А проснувшись, обнаружила на кухне странно выглядящего мужа, распакованную коробку, а на столе багровое бархатное сердце размером с лошадиную задницу.
Какой ужас, узнаю тётю Таню, весело сказала Иванова.
Муж молча сунул ей открытку, всю в сердцах, цветочках и ангелочках.
Половинка моя! – было написано в открытке, – Помню каждую нашу встречу, каждую минуту, люблю, скучаю! Твой ласковый котик Андрюша

Пять лет супружества муж Ивановой позиционировал себя интеллигентным человеком, которому чуждо мещанское чувство ревности.
Врал.
Бегал по кухне, пыхал огнём, порывался собирать вещи, топал ногами и требовал объяснений, кто у нас ласковый котик, завкафедрой Андрей Ильич? друг детства Петров? он Артём, не Андрей? да какая разница! аспирант Андриевский?
При это никаких объяснений слышать не желал и к доводам разума оставался глух.
Иванова уже примеривалась к сковородке, ибо потрясение лучше всего лечится другим потрясением, но тут позвонили в дверь.
Ой блин, сказал утренний курьер, я Ивановых перепутал, вам чужое отдал, из первого подъезда, ваше вот, ой блин, уже распаковали? зачем?!
На радостях муж Ивановой порывался подружиться с курьером.

В маленькой коробочке лежали два самодельных красных сердечка, скреплённых между собой цепочкой, и открытка.
Дорогие мои Настенька и Витя! Поздравляю вас с годовщиной совместной жизни! Желаю счастья и любви! Тётя Таня
Движимый чувством вины муж поклялся навсегда выбросить из головы дурные мысли, всю оставшуюся жизнь мыть за собой чашку и класть грязные носки в корзину для белья, а не рядом.

Прошлой осенью Ивановы выбирали имя новорожденному сыну, Ивановой нравился Вадим, муж настаивал на Феликсе.
Хитрая Иванова сказала, тогда ни вашим, ни нашим, пусть будет Андрей.
Муж подавился очередным аргументом и согласился на Вадима.

Одной Ивановой подруга устроила свидание вслепую.
Люся, говорила подруга, чем ты рискуешь?! не понравится – извинишься, встанешь и уйдёшь, ты что, вечно по своему козлу страдать хочешь?! значит, так, кафе ***, левый зал, столик у окна, на столике автомобильный журнал, за столиком высокий шатен, 14-го в семь вечера, и не вздумай сачкануть!
Иванова пришла к половине седьмого.
Чтоб утихомирить расходившиеся нервы, хлопнула рюмку коньяку.
И ещё одну.

В семь за соседний столик уселся высокий шатен, сделал заказ и всё посматривал на Иванову.
Но ничего не предпринимал.
Ах ты, зараза, подумала Иванова, я что, недостаточно для тебя хороша?!
А плескавшийся в ней коньяк вызывающе осведомился, знакомиться будем или сразу разбежимся? и где автомобильный журнал? где журнал, я вас спрашиваю?! почему без журнала?!
Шатен вскочил, сел, снова вскочил и сказал, конечно, будем, позволите к вам пересесть?
Тут Иванова как-то резко протрезвела, осознала сомнительность своего поведения и попыталась уйти, но шатен удержал, что ж вы сразу на попятную?

Подруга месяц с Ивановой не разговаривала, потому как пообещать и не прийти – натуральное свинство, человек два часа прождал.
Недавно шатен сказал, Мила, послушай, что за журнал ты тогда в кафе требовала?
Думала машину покупать, обещали журнал принести, ну, знаешь, обзоры там всякие, что лучше, что хуже, сказала Иванова и даже не покраснела.

Ну не объяснять же, что перепутала левое с правым.