Мы с Сашенькой ровесники, учились в одном институте. Поженились на третьем курсе, свадьбу праздновали всем потоком — человек двести было. Уехали тогда за город, накрыли целую поляну: сосиски, отварной картофель, соленые помидоры, огурцы, квашеная капуста — мне мама их тогда присылала в общежитие. Ну и водка, конечно. Шашлыки жарили, пили, пели, целовались. Знаете, как целовались мы тогда? Губы болели потом — опухшие, дотронуться невозможно, и он, Сашенька, не выпускал меня ни на минуты. Целовались как дышали, захлебываясь поцелуями. Костер, палатки, гитары… Такая красивая свадебная ночь у нас была! Небо черное, звездами запорошено, луна как фонарь огромный, желтым светом поляну заливает, и запах сосновый. Комары гудят будто трубы заводские. И я, в платье невесты, на лесной поляне, свечусь под луной.
Боже, какие мы были счастливые, легкие, невесомые просто! Возьми нас, подбрось и мы полетим к звездам сами. Столько в нас чистоты этой было и прозрачности — даже в захмелевших и пропитанных дымом.
Сашенька смешной был, лопоухий, чернобровый. Смотрел на меня будто съедал глазами. А я брала его лицо в руки и покрывала поцелуями — быстро-быстро, всё лицо, потом спускалась ниже-ниже-ниже, чтоб ни одной клеточки незацелованной на нем не осталось… Я никого больше в жизни так не целовала. Ну, детишек, может, маленьких… хотя нет — другие, совсем другие то поцелуи. У нас ведь двое деток родилось — девочка и мальчик, один за другим.
Мы с Сашенькой жили очень хорошо, очень. Я раньше даже не могла себе представить, что два человека могут так ладно проживать — мы не ссорились, не ругались, даже голос не повышали. Будто обо всём договорились с самого начала, и не было у нас разногласий никаких.
Потом внучка наша родилась, и мы рано стали дедушкой и бабушкой. Тогда Сашенька попросил меня — а можно, чтоб меня не называли «деда», просто Сашей? Ну ладно, говорю, я попрошу. Так я стала баба Вера, а он остался Сашей. Мы шутили сначала по этому поводу, да и привыкли потом.
И я, и Сашенька работали много, а вечерами и по выходным помогали с внучкой. Жизнь шла, как картинки в окне бегущего поезда меняются — работа, дача, вечера вдвоем, семейные праздники, встречи с однокурсниками…
А потом как-то пришел Сашенька с работы хмурый, в плохом настроении. Я чувствовала обычно его всегда очень, можно ничего не говорить. Но в последнее время он стал грустным, нервным, и я не понимала, почему, а он и не объяснял. А тут вижу, что совсем мрачный. На работе, думаю, конфликт большой, может. Но не пристаю до поры до времени, чтоб не раздражать, сам расскажет. Суечусь вокруг него, на стол тарелочки с едой ставлю, чего-то там лопочу легкое, необременительное, когда и отвечать не надо. Вдруг поймал меня за руку:
— Сядь, Верунь.
— Я ж чай еще не налила.
— Нет, сядь, сядь, пожалуйста.
Я села. И чего-то нехорошо мне так стало. Прям будто кто-то начал пылесосом душу из меня вытягивать — живот подвело, сердце застучало, слышать даже хуже стала от грохота этого.
— Что, Сашенька, случилось? Неприятности на работе?
— Да нет.
— Господи, да что ж? Болит у тебя что-то?
— Нет, Верунь, — он руку мою сжал и смотрит. А у самого в глазах слёзы стоят.
Я и заплакала. Он слезы мои вытирает:
— Что? Что ты плачешь? Я ж еще ничего не сказал.
— Говори быстрее, — прошу. А у самой и ладонь онемела в его руке, и двинуться не могу, такая слабость.
— Вер, Веронька моя, Верунь… прости меня. Нет, то есть не надо меня прощать, это понятно — нет мне прощения, я знаю. Веронька, у меня другая ведь есть. Замуж хочет за меня. Другая, понимаешь?
— Нет, подожди… Как это? А ты что ж?
— Я… Верунь… Я… Я обещал жениться на ней, она просит.
— Просит? А я, Сашенька? А я как же? Саш? Я тоже ведь… вот она я — живая еще, я тоже, тоже есть…
— Прости, Веронька. Я всё знаю про себя — я гадкий, плохой, подлый, хуже не бывает… не возражай, пожалуйста… но, но я люблю ее… Наверное, люблю… Может, очень даже, прости. И обвенчаться она просит. Даже сначала обвенчаться.
— Ты верующим стал, Сашенька?
— Она так просит…
— Она моложе? Сколько ей?
— Да, моложе. Ей тридцать два, на двадцать лет она нас с тобой младше. Ребеночка хочет от меня, просит у меня ребеночка… Ей пора, возраст уже.
И ушел. Я плакала много. Но при нем больше не плакала, нет — тогда только, тем вечером, и всё. Я подумала, зачем создавать весь этот ужас вокруг? Я не хочу, чтоб он меня ненавидел. Я не хочу перечеркнуть все эти годы нашей счастливой жизни, пусть вспоминает их с теплотой. Тем более дети есть, внучка, значит, мы родные уже навсегда. Так ведь?
Самое неприятное было, что новая жена Сашеньки стала приходить вместе с ним ко всем нашим общим друзьям, которые остались еще со студенчества. И несколько раз мы сидели за одним столом — наши однокурсники с женами-ровесницами, Сашенька, я и его молодая жена. И, конечно, все сравнивали. И он сравнивал, понятно. А она была красивая. Потому что молодая.
Элегантный молодой человек, прохаживающийся по фойе Большого театра, был очень хорош собой: с иголочки одетый, ростом под два метра, с красивым породистым лицом и щегольскими усиками. В купеческом свете его звали Костя Большой, а дома - детским прозвищем Кокося.
Он раскланивается со знакомыми, улыбаясь дамам. Матери подталкивают локтями дочек: улыбайся, дурочка! Стреляй глазками! Не теряйся, завидный жених пропадает!
Изображение использовано в иллюстративных целях
Те старались вовсю - такому красавцу любая будет рада. Но молодого Костю Алексеева не интересуют купеческие дочки. Купчихи шепчут: так и останется ветреный красавец в холостяках.
Кого ему только не сватали, а все попусту. Купчихи шепчутся: "Костя хочет срывать цветы удовольствия".
— Что такое "цветы удовольствия", маменька?
— Не спрашивай, душенька. Это тебе знать еще рано!
Если на картине красивая хрупкая девушка в элегантном темном платье сидит на стуле или кушетке, и написана в профиль — это скорее всего американский живописец Гарри Уилсон Уотроус (1857-1940) поработал. Впрочем, для такого выбора ракурса у него были причины. Читать далее
Этого ребенка не ждали. Собственно, о его существовании Наталья вообще не подозревала. До того вечера, когда муж Степан за чашкой чая, странно потупился и сказал, что им надо серьезно поговорить, она просто жила. С маленькими своими радостями и печалями. Как-то пролетело почти двадцать лет брака. Вырастили дочь, отпустили в другой город — Ксения поступила на менеджера, на бюджет не прошла, но они могли себе это позволить. Теперь, когда дочка была самостоятельной, Наталья надеялась немного… пожить и для себя, как бы эгоистично это ни звучало! Тем более, что северные вахты Степана, дослужившегося до долгожданного повышения, обещали хорошую прибавку в семейный бюджет.
И тут, нате вам! Оказывается, ее тихоня Степан, почти десяток лет назад в одной из командировок влюбился. Так, ничего серьезного. Белые ночи, она с русой косой и юной верой в чудеса…
- Все с тобой понятно, - сказала Наталья, демонстративно вылила недопитый чай в раковину и принялась зло мыть посуду. Она всю жизнь жила без особых страстей. И это ее вполне устраивало. Но сейчас внутри что-то такое грызло… чуждое, обидное, щиплющее в глазах.
На самом деле, конечно, ничего понятно не было.
Та, юная и северная, недавно скончалась. Ее родня — люди сами уже немолодые, решили исполнить последнюю волю и найти отца ребенка. Оказалось, это пацан. Зовут Славик и ему шесть лет. Ему негде жить. То есть, если не возьмут, то определят в детдом… Но разве так можно с родной кровью?
- Все с тобой понятно, - повторила Наталья, с грохотом опустила последнюю тарелку на сушку и повернулась к мужу. Руки в бока. Наступил решающий миг — дать волю тому, чуждому, истеричному, что рвалось наружу, или по старинке мужественно принять очередной выверт судьбы и разбираться со всем по ходу дела.
- Забираем! Раз уж ты теперь молодой папаша… - приложив напоследок, вышла из кухни. И дверью хлопнула так, что стекло жалобно звякнуло.
Но на следующее утро все потекло как обычно… то есть, были новые хлопоты и они заняли не одну неделю. Требовалось оформить так много документов, согласовать все… К счастью — пришла весна. А это Наталью всегда как-то успокаивало. Дарило надежду.
Правда, в тот день, когда на пороге появился тот самый Славик, все надежды рухнули. Потому что он до ужаса был похож на мужа в детстве. Тот же курносый нос, вихрастый чуб и привычка шаркать ногами.
Дочери Наталья сообщила обо всем лично. Она боялась, что та отвернется от папаши за предательство, но та восприняла все на удивление спокойно… «В меня пошла!» с горечью подумала Наталья.
И вот теперь Славик будет жить с ними. Наталья заранее договорилась с мужем, что не будет злой мачехой. То есть накормит, напоит, проследит чтоб ребенок был чистым и порядочно одетым, но… вот только на телячьи нежности не рассчитывайте оба, пожалуйста! В конце-концов, у него была мать.
- А я — чужая тетка. И стара для всего этого, - хлопнула рукой по столу Наталья. - И потом… мы, конечно, найдем врача, чтобы занимался… раз уж он… такой.
Славик был действительно не таким как все. Он не мог говорить. Когда-то умел, а потом потерялся в четыре годика на прогулке в лесу во время грозы и с тех пор не проронил ни слова.
- А какой он? Нормальный пацан.
- Нет. Он, уж погляди в глаза правде, отстает в развитии. Молчит. Только смотрит. Я его за руку взять хотела, он что сделал, а? Нормальные так не делают!
Степан пожал плечами. На попытку сблизиться сын с незнакомой тетей сын разревелся и залез под стол, где просидел битый час.
- Ему просто нужно к тебе привыкнуть…
- Нет уж! Ему просто нужно жить. Понимаешь? Твой сын. Живет с нами. Я пока еще хозяйка в этом доме и пригляжу за ним. Но на большее… Ни рассчитывайте!
- Наталья, ты чего? - мужчина развел руками, жалобно посмотрел. - Мы же на вахту со дня на день!
- И что? - недобро усмехнулся. - Не съем я его, не бойся!
Наталья не забыла, как нужно обращаться с детьми. На завтрак Славик получал обычно кашу, причем, пшенную — манную не любил, а заставлять Наталья, конечно, не стала. Оказалось, парень умел заправлять свою кровать и даже собирать игрушки вечером. Он любил разглядывать картинки в книжках и собирать машинки из конструктора.
Пока Наталья хлопотала на кухне, он самостоятельно подтаскивал стул к окошку, забирался на него и прижавшись носом к стеклу, оставляя на нем запотевшее пятно от дыхания, смотрел на улицу.
- Гулять пойдем?
Неизменно спрашивала Наталья, на что мальчик пожимал плечами, глубоко вздыхал и кивал. Вообще у него было полно маленьких ритуалов. Чашку развернуть ручкой именно так, кашу перемешать три раза по часовой стрелке. Наталья морщилась на эти странности, но не вмешивалась… что с парня со странностями взять? Пусть врачи разбираются.
А еще она взяла за правило не прикасаться к Славику лишний раз. Погладить по голове, взять за руку лишний раз, если только не дорогу переходят? Да ни за что! Сказала однажды, что без телячьих нежностей обойдутся, так тому и быть!
В половине восьмого утра к Фонарным баням подъезжает старенький москвич. Из него выскакивает тщедушный человек в надвинутой на лоб кепке, обегает машину и распахивает дверь. Сперва показывается несгибающаяся нога, потом правая рука с палкой, кудлатая голова, левая рука с палкой и, наконец, подтянув вторую ногу, из машины вылезает вся Зинка, большая, грузная, с бисеринками пота над верхней губой.
— Езжай, Фёдор, я доберусь, — приказывает она звонким голосом.
Но Фёдор идёт рядом до подъезда, и только убедившись, что ни лужи, ни скользкий тротуар больше ей не угрожают, придерживает дверь и возвращается к машине.
Широко расставляя палки и неуклюже переваливаясь, Зинка поднимается на один пролёт лестницы, где в душном закутке, именуемом «парикмахерской», ей предстоит провести рабочий день. Зинка — знаменитая на весь район маникюрша, гордость Фонарных бань. Хотя, кроме неё, в парикмахерской работают ещё два мастера, в коридоре скопилась очередь — дожидаются Зинаиду. При её появлении возникают подобострастные улыбки, но она, не здороваясь, ковыляет мимо, входит в комнату и ставит в угол свои палки. Кряхтя, снимает пальто, кофту, юбку на пуговицах и надевает белый халат прямо на сорочку. Потом усаживается за свой столик и минуты три сидит неподвижно с закрытыми глазами. Обе Зинкины ноги отрезаны выше колен и протезы плохо справляются с её тяжёлым телом. Но вот она отдышалась, улыбнулась и хлопнула ладонью по кнопке настольной лампы.
— Кто там первый, дамочки, пожалуйте!
Зинкино лицо, раз увидев, — уже не забудешь. Захоти тщеславное человечество похвастаться перед инопланетянами, оно послало бы её в космос как эталон земной красоты. А если бы волею судьбы родилась Зинка в Калифорнии и болталась бы на пляже в Санта-Монике или слонялась по барам, покуривая травку, — её непременно заметил бы какой-нибудь голливудский продюсер. Придумал бы Зинке экзотическое имя вроде Бо Дерек, снял бы с ней фильм «Игра с тенью», и её портреты с семизначными цифрами дохода не сходили бы с обложек «People» и «Vаnity Fair».
— Когда она выходила из дома, — разоткровенничался как-то в гостях подвыпивший Фёдор, — и дождь кончался, и ветер стихал, и собаки переставали гавкать. Королева!
— Давай, ври больше… — подзадоривала Зинка мужа. — Как же ты, голубчик, домой меня повезёшь, коли так нализался?
— На руках, матушка, на этих самых, — Фёдор протягивал к ней руки, и Зинка улыбалась, бросая на мужа насмешливый и ласковый взгляд.
«На руках, на этих самых» внёс Фёдор Самохин двадцать лет назад в свою коммунальную квартиру будущую жену Зинаиду Рябинкину, безногую Зинку, обрубок с лицом богини. Положил на постель, встал на колени рядом и гладил, и целовал её руки, пока застывшее Зинкино лицо не сморщилось, став беспомощным и жалким, и по щекам не покатились слёзы, устремляясь за ворот больничной рубахи. Два месяца он, отшучиваясь, сносил её проклятия, купал, кормил, переодевал. И ночью, постелив на пол возле кровати матрас, дремал, как пёс, прислушиваясь к каждому Зинкиному вздоху.
И только, когда она впервые прошлась на новых протезах от двери до окна и обратно, постанывая от боли и матеря Фёдора на чём свет стоит, — впервые напился и, уронив голову на стол, навзрыд заплакал.
Зинка родилась в Ленинграде за два года до войны и в блокаду осталась сиротой. Её перебрасывали из одного детского дома в другой, пока она люто не возненавидела запах детдомовских столовых, байковые застиранные одеяла, лица воспитателей, среди которых не различала добрых и злых, сердечных и равнодушных. Сколько раз убегала — не помнит. Хвасталась, что её фотографии «трудно воспитуемого подростка» хранились во всех привокзальных отделениях милиции от Архангельска до Алушты.
— Не миновать бы мне колонии, кабы не Шура, царствие ей небесное, а я — тварь неблагодарная… — И Зинка, запрокинув голову, хохотала, и чистый звонкий её смех разносился по Фонарным баням.
Шура, дальняя родственница отца, разыскала Зинку, когда той было шестнадцать. Взяла к себе, отдала в вечернюю школу — для дневной Зинка была переростком.
— Ох, и тусклая была баба, одно слово — бухгалтер. Да нет, она меня не обижала, но, только как посмотрю на неё, — зубы от скуки ломит.
Через год у тётки появился хахаль. И Зинка его отбила.
— Ума не приложу, на кой он мне сдался, — ни кожи, ни рожи… Видно, натура такая шкодливая… Как-то раз она нас застукала. Ему — фингал под глаз, а меня за волосья оттаскала и выбросила на лестницу… Но с вещами — швырнула следом пальто и боты. Мой кавалер оказался «лыцарем». «Не переживай, — говорит, — Зинаида, Шура отойдёт и обратно пустит, а я тебе не поддержка, сам в общежитии втроём в одной комнате». Сунул мне тридцатку и сгинул. Больше я его и не видела.
Два дня проболталась Зинка на Московском вокзале, высматривая подходящего проводника, чтоб посадил без билета на какой-нибудь южный поезд, а на третий — встретила в буфете короля Лиговки Лёньку Орлика. И стала Зинаида его подругой.
В жене Сергею нравилось решительно все. И то, что она худая и почти нет груди. И то, что она совсем, казалось, бескровная и бледная. И личико остренькое и скуластое. И длинноватый тонкий носик. И глаза такие зеленые и бездонные. И русые прямые волосы, всегда собранные в пучок. И то, что ее зовут необычным для деревни именем Поля. И несмотря на то, что с тех пор, как он привез ее из райцентра в свою деревенскую избу, прошло почти двадцать лет, он все еще с ума сходил в ожидании ночи с ней, когда она с утра, каким-то ведомым только ей способом, давала понять, что сегодня ночью ей хотелось бы близости.
Весь день он ходил радостный: и работал на своем тракторе радостно, и подмигивал всем подряд, и даже пытался шутить с односельчанами, что делать у него выходило плохо, неуклюже, и он это знал. Но все равно не удерживался и шутил.
С годами близость между супругами стала случаться реже, но совершенно не утратила привлекательности. Сергей млел при одной мысли, что он скоро поцелует жену в шею, а она громко выдохнет, и это будет означать, что вот, да, она любит и хочет его. Как всегда.
В деревне их браком реже восхищались, а чаще завидовали. Особенно женщины. Сергей не пил и много работал.
Хозяйка, в деревенском понимании этого слова, Поля была плохая. Ни скотины, ни огорода не держала. А только выращивала астры в палисаднике, да и все. Но Сергею было все равно. Все, что он любил, Поля готовила из продуктов, привезенных автолавкой. И готовила вкусно.
Она любила его и искренне гордилась сильным, трезвым и всегда влюбленным в нее мужем. Требуя от него только одного: чтобы он называл кетчуп - кетчупом, а не "кепчуком", как привык, и не смел называть табуретку "тубареткой".
Она была совсем слабенькой. Вместе с тем, местные врачи не находили у нее никаких болезней.
Поля любила ходить по ягоды. И однажды с полуупреком сказала Сергею: "Вот жаль, что у нас мостика нет. Трудно в поле ходить через речку-то". Сказала и забыла, пошла с ведром по ягоды.
А Сергей не забыл. Он скорее удивился. Ну, что такого трудного? Поколения и поколения деревенских женщин ходили вброд. А ей, видишь ты, трудно. Он покачал головой и задумался, глядя ей вслед, и, сам того не сознавая, привычно восторгаясь, как грациозно она несет ведро, держа его чуть на отлете...
Пока она ходила по ягоды, он съездил в совхоз и выпросил у директора досок. Немного - директор быстро уступил. Два бревна Сергей выпилил из брошенной покосившейся избы на краю деревни. И из этого всего сколотил для Поли мост.
И когда она возвращалась с ведерком малины, то увидела мост и сидящего рядом с ним Сергея и поставила ведро у речки, а сама медленно, словно модель на подиуме, прошлась по мосту. И на середине вдруг бросила на Сергея быстрый взгляд и подмигнула. Сергей сглотнул. Она выглядела так величаво-победно! Будто королева, которая благосклонно взирает на своего влюбленного пажа. И когда она подмигнула, то Сергей подумал, что, вероятно, у них опять будет замечательная ночь...
Но вечером случилось несчастье. Поля перебирала ягоды и вдруг упала в обморок. Упала тяжело, с таким грохотом, какой невозможно было предположить от падения худенькой женщины. Сергей почему-то сразу понял, что это не шутка, не женский обморочек, что случилась какая-то ужасная беда.
Он вызвал скорую из райцентра, а потом осмотрел Полю. Она дышала. Ровно и спокойно. Только глаза закатились, и видны были одни белки. Он поднял ее на руки и понес в баню. Там он снял с нее мокрый халат и стал обтирать теплой водой и полотенцем. Поля пришла в себя. "Что ты делаешь? - спросила она. - Что со мной?". И, увидев халат, заплакала: "Как стыдно! Ой, как стыдно!"
"Что ты, елки-палки! - Сергей не знал, что сказать и тоже заплакал. - Сейчас доктор приедет".
Он вытер ее и отнес домой. И она, такая хрупкая, лежала, прижавшись к нему всем телом и головой. И только ноги свисали безвольно с его руки.
- Ну, может, надо будет немного и полечиться, - сказал доктор из районной поликлиники и сделал укол.
Лечение заняло не больше года. После чего Поля умерла в больнице от рака крови.
Это был ужасный год. Обмороки стали частыми. Сопровождались они временной потерей памяти и многими другими неприятными последствиями, так что смерть стала облегчением для нее. А для него...
Поминки всей деревней кончились песнями и дракой. В которой Сергей не участвовал. Повинуясь какому-то трудно осознаваемому чувству, он пошел туда, где видел свою жену в последний раз здоровой. К мосту.
За тот год, пока Поля болела, он ни разу не был здесь. И вот теперь он увидел, что мост сожгли. Сделал это кто-то из тех, кто сейчас сидел на поминках. Обугленные остатки досок торчали, как гнилые зубы, черные бревна были сдвинуты и с одного берега упали в воду.
Вся боль, которая год копилась у него внутри, вдруг сосредоточилась здесь, и ее единым выражением был разрушенный и сожженный мост. Он быстро зашагал обратно к дому. Виновник сидел там. Оставалось узнать кто и...
Что будет делать и как узнавать, он не знал. Любой, любой
Я изо всех сил старалась сдержать непрошеные слезы. Тщетно... Он играл потрясающе трогательно и талантливо, и даже стук колес поезда не мог помешать его льющейся, словно из сердца, музыке. Люди в электричке замерли, боясь нарушить то особое очарование, что царило в салоне. Даже малыш, который до этого безудержно плакал, что-то требуя, перестал капризничать и широко открытыми глазами смотрел на человека средних лет, с виду ничем не примечательного, но дарившего людям свое искусство. О чем плакала его скрипка? Возможно, о трудной не сложившейся судьбе музыканта, которому приходится зарабатывать на хлеб насущный, играя в поездах и на улице. Или о несчастливой любви, о далекой возлюбленной, которая оставила глубокий след в душе этого человека на всю жизнь? А может, она плакала о его матери, умершей от тяжелой неизлечимой болезни... Она не плакала, его скрипка, она рыдала. Казалось, в ее звучании воплотилась вся скорбь человеческая, а он все продолжал играть, извлекая из инструмента волшебные звуки. Это был уже не просто инструмент, он превратился в живое существо, рассказывающее людям о своей боли, и музыкант, словно слился с ним в едином порыве передать эту боль. Как долго это продолжалось? Не знаю.... Казалось, время остановилось, все померкло перед совершенством настоящего искусства. Изменились вдруг лица людей, наконец, сбросивших свои маски! В них появилось то самое выражение, что делает их истинно человеческими, отстраненными от повседневных хлопот и всего наносного, навязанного обстоятельствами. Плач скрипки обнажил настоящую людскую сущность. Вот хрупкая старушка, слегка наклонила голову набок. Какие воспоминания навеяла ей музыка? Ее лицо безмятежно и прекрасно, оно стало вдруг почти молодым. Солидный господин прислонился к двери вагона и нахмурился. Интересно, о чем он думает, какая тоска гложет его душу? Маленькая девочка боязливо прижалась к матери, словно прося ее о помощи разобраться в том, что с ней происходит. Возможно, это первое ее впечатление от прикосновения к искусству. Кем она станет, эта малышка? Я встретилась взглядом с пожилой элегантно одетой дамой, она виновато улыбнулась и украдкой вытерла платочком набежавшие на глаза слезы. Молодая подруга музыканта, с пластиковым стаканчиком обходила пассажиров, и звон монет, грубо сливался с плачем скрипки. И было в этом что-то постыдное, низменное. Возможно ли, оценить и измерить деньгами те чувства, что подарил нам этот музыкант? Не мы ли все виноваты в том, что происходит? А позже машинист равнодушным тоном объявил название станции, поезд остановился, и уличный музыкант навсегда исчез из жизни всех этих людей, кому он подарил настоящее чудо - плач своей скрипки.
Carl Heuser (German, 1827-1892) Каждый портрет- шедевр.
Немецкий художник Carl Heuser.
Через века смотрят на нас через эти лица. Рассматривают нас, а мы их, таких далеких и таких близких, словно наших современников. Я поймала себя на мысли, что уже где-то когда-то в своей жизни видела их. Они мне знакомы. Люди были не так одеты, они жили, соответственно, в другую эпоху и в другой стране. Но лица… Лица их говорят сами за себя и выдают ту простую, но трудно постижимую мысль, что все в этом мире повторяется и вновь возвращается на «круги своя».Т.К.
Ни ужимок, ни скачков по сцене, ни нелепых одежд и причесок, ни скандалов, ни тайных и явных любовниц-любовников, ни пресс-секретарей и пиар-менеджеров - ничего. Только голос и хороший репертуар. И при этом бешеная популярность и всеобщая любовь народа: однажды в Ростове толпа встречающих артиста поклонников подняла на руки автомобиль "Волга", в котором он сидел... При всем этом Магомаев умудрился не спеть ни одной откровенной агитки про партию и комсомол, хотя героические песни в его репертуаре тоже присутствовали - "Бухенвальдский набат",например. Читать далее
РОМАШКИ ДЛЯ НАТАШКИ -Бааа!!!Ты что не погладила мое платье? И кто тебя просил убираться в моей комнате? Теперь опять ничего не найдешь!!! Недовольный голос внучки разбудил Наталью Ильиничну и заставил вздрогнуть. Она тяжело поднялась из кресла-качалки и поторопилась в гостиную. -От тебя одни неприятности!!! Ну вот зачем ты погладила эту блузку? Это ткань такая—мятая..Кошмар!!! Я опаздываю и все из-за тебя!!! Виола металась по квартире с возмущениями, на ходу разбрасывая за собой вещи. Наталья Ильинична стояла в дверях, прижав руки к груди, с виноватым видом. -Виолочка, прости…Я не знала..Я не успела… Внучка на секунду остановилась перед бабушкой. Ее красивое лицо было искажено злобой и неудовольствием. Презрительно смерив бедную женщину с ног до головы ,она процедила сквозь зубы: -Прав папочка—от тебя уже никакого толку, одни проблемы. Дом престарелых- вот твое место…Рядом с такими же, как и ты, выжившими из ума. Гневно хлопнув дверью, Виола скрылась в ванной. Наталья Ильинична так и стояла ,побледнев и еле сдерживая слезы. Спустя полчаса, внучка убежала в институт и в квартире воцарилась долгожданная тишина. Когда-то у нее была своя квартира, еще каких то пять лет назад. Но дочка с мужем решили заняться бизнесом, понадобились деньги. Дочь заливалась соловьем, обещая, что ей у них будет хорошо, квартира двухъярусная -места хватит всем. Она подписала документы и переехала к ним. Незаметно на Наталью Ильиничну сгрузили всю домашнюю работу, принимали это как должное и ,часто ,даже не замечали ее. И вот теперь—дом престарелых… Сердце болезненно сжалось, сбилось с ритма и зачастило. Она обессилено присела на табуретку и потянулась за лежащими в кармане таблетками. Надо все таки сходить в больницу…Приступы участились, таблетки и капли почти не помогают. Только вот когда? Еще столько домашних дел… -Бабуля, шевелись быстрее меня за тобой еще целая очередь стоит!!!Ты что уснула? Из задумчивости Наталью Ильиничну вывел голос кассирши. Неопрятного вида крашеная девица нетерпеливо постукивала длинными, с облезлым лаком, ногтями. -Господи, сказала она, пуская глаза под лоб,--как вы мне надоели. Сидите дома уже со своим маразмом, а не людям проблемы создаете. Зардевшаяся от такого хамства женщина начала торопливо выкладывать из корзины на ленту продукты. Из магазина Наталья Ильинична вышла с ощущением ,что на нее вылили ведро помоев. Ну какой маразм? Ей всего шестьдесят… Она была из тех женщин, которых возраст не портил. Стройная, волосы с проседью аккуратно собраны в узел на затылке, небольшие морщинки в уголках необычайно ясных голубых глаз. Наталья Ильинична совсем не выглядела маразматичной старухой и вот …такое отношение. Она шла по аллее домой, грустно опустив голову и не замечая никого вокруг. Во что превратилась ее жизнь?... -Наточка, здравствуй!!! Женщина удивленно оглянулась и опешила… -Саша?...Ты?...Не может быть!!! Перед ней стоял подтянутый пожилой мужчина, в дорогом кашемировом пальто. -Боже, ты все такая же красавица, как и сорок три года назад!!Как я рад тебя видеть. Глаза его светились счастьем от неожиданной встречи. Саша Рудницкий был ее школьной любовью с первого класса. Они взялись за руки на первом звонке и больше не разлучались до конца десятого класса. Влюбленный мальчишка охапками носил ей любимые цветы и называл Наташка-ромашка. Она смеялась ,целовала его и называла Сашка-ромашка. Они вместе делали уроки, ходили в походы, даже болели вместе. Все считали, что они обязательно поженятся. Но Сашиного папу перекинули в другую часть на Дальний Восток и он забрал семью с собой. Наташа плакала три месяца, писала длиннющие письма. Саша тратил баснословные деньги на телефонные переговоры и обещал приехать. Но постепенно письма стали приходить реже и в один прекрасный день –связь оборвалась совсем. Наташа поступила на искусствоведа и вскоре выскочила замуж и родила дочку. Муж был замечательным талантливейшим архитектором. Жили они хорошо и она не могла сказать, что семейная жизнь не удалась. Но он умер в пятьдесят от инфаркта ,а она так и осталась сама. -Я иду за тобой уже метров сто…Все никак не мог поверить, что это ты. Думал, а вдруг обознался? Мужчина шагнул вперед и обнял ее. -Как я рад…-повторял он. -Как я рад… Чай уже давно и безнадежно остыл, а они все никак не могли наговориться. Смеялись ,вспоминали детство и одноклассников. Казалось что нет этих сорока трех лет….На столе стояла ваза с букетом огромнейших ромашек и Наталья Ильинична, время от времени, бережно гладила белоснежные лепестки. -Вот так я живу…Имею свой бизнес за границей. Сын тоже в Америке обосновался ,сюда возвращаться не хочет. А я вот приехал —домой что-то захотелось, в родной город. И как повезло ,что встретил тебя. Александр Сергеевич держал ее руку в своей ладони и улыбался. -Да что я все о себе, да о себе…Как ты ?Расскажи… Домой Наталья Ильинична вернулась поздно. По-быстрому стала готовить ужин. Только взгляд то и дело возвращался к огромному букету ромашек. Впервые за несколько лет она улыбалась и была счастлива. К тому же
Сильная история о любви, которая заставляет задуматься23-07-2022 00:23
Сильная история о любви, которая заставляет задуматься. Больше всего его бесила её привычка поднимать руки вверх, лежа в кровати, и говорить: «Ну привет, солнышко! Сегодня должен быть отличный день». Простая фраза, но ее тощие руки и острое лицо раздражали его и портили настроение. После пробуждения он всегда подходила к окну и минуту смотрела в него. После этого снимала одежду и шла в душ. Как только они поженились, он с восхищением любовался её нагим телом, её свободой. Её тело и по сей день выглядело привлекающе, но видя жену обнаженной он испытывал отвращение. Однажды он даже хотел толкнуть ее, чтобы поторопить процесс «пробуждения», но собрал в кулак всю свою силу и только грубо сказал: — Поторопись, уже надоело! Она не торопилась жить, она знала о его романе на стороне, знала даже ту девушку, с которой ее муж встречался уже около трех лет. Но время затянуло раны самолюбия и оставило только грустный шлейф ненужности. Она прощала мужу агрессию, невнимание, стремление заново пережить молодость. Но и не позволяла мешать ей жить степенно, понимая каждую минуту. Так она решила жить с тех пор, как узнала, что больна. Болезнь съедает ее месяц за месяцем и скоро победит. Первое желание острой нужды — рассказать о болезни. Всем! Чтобы уменьшить всю нещадность правды, разделив ее на кусочки и раздав родным. Но самые тяжелые сутки она пережила наедине с осознанием скорой смерти, и на вторые — приняла твердое решение молчать обо всем. Ее жизнь утекала, и с каждым днем в ней рождалась мудрость человека, умеющего созерцать. Она находила уединение в маленькой сельской библиотеке, путь до которой занимал полтора часа. И каждый день она забиралась в узкий коридор между стеллажами, подписанными старым библиотекарем «Тайны жизни и смерти» и находила книгу, в которой, казалось, найдутся все ответы. Он пришел в дом любовницы. Здесь все было ярким, теплым, родным. Они встречались уже три года, и все это время он любил ее ненормальной любовью. Он ревновал, унижал, унижался и, казалось, не мог дышать вдали от ее молодого тела. Сегодня он пришел сюда, и твердое решение родилось в нем: развестись. Зачем мучить всех троих, он не любит жену, больше того — ненавидит. А здесь он заживет по-новому, счастливо. Он попытался вспомнить чувства, которые когда-то испытывал к жене, но не смог. Ему вдруг показалось, что она так сильно раздражала его с самого первого дня их знакомства. Он вытащил из портмоне фото жены и, в знак своей решимости развестись, порвал его на мелкие кусочки. Недержание - это проблема 72% женщин. Хотя лечится очень просто Подробнее Медики скрывали дешевую мазь, которая избавит от боли в суставах! Подробнее Эта дешевая таблетка действует эффективнее Виагры в сотни раз! Подробнее Они условились встретиться в ресторане. Там, где шесть месяцев назад отмечали пятнадцатилетие брака. Она приехала первой. Он перед встречей заехал домой, где долго искал в шкафу бумаги, необходимые для подачи заявления на развод. В несколько нервном настроении он выворачивал внутренности ящиков и раскидывал их по полу. В одном из них лежала темно- синяя запечатанная папка. Раньше он ее не видел. Он присел на корточки на полу и одним движением сорвал клейкую ленту. Он ожидал увидеть там что угодно, даже фотокомпромат. Но вместо этого обнаружил многочисленные анализы и печати медучреждений, выписки, справки. На всех листах значились фамилия и инициалы жены. Догадка пронзила его, как удар тока, и холодная струйка пробежала по спине. Больна! Уролог: "при слабой струе и частых мочеиспусканиях, прекратите по утрам.." Читать далее Мужу 59 лет, а секс с ним по часу 5 раз в день! Вместо вредной виагры съедает 1 чайную ... Читать далее На это можно смотреть вечно! 50 Like a Boss моментов снятые на камеру Читать далее Для похудения добавьте уголь в… — ВИДЕО Читать далее Он залез в Интернет, ввел в поисковик название диагноза, и на экране высветилась ужасная фраза: «От 6 до 18 месяцев». Он взглянул на даты: с момента обследования прошло полгода. Что было дальше, он помнил плохо. Единственная фраза, крутившаяся в голове: «6-18 месяцев». Она прождала его сорок минут. Телефон не отвечал, она расплатилась по счету и вышла на улицу. Стояла прекрасная осенняя погода, солнце не пекло, но согревало душу. «Как прекрасна жизнь, как хорошо на земле, рядом с солнцем, лесом». В первый раз за все время, которое она знает о болезни, ее заполнило чувство жалости к себе. Ей хватило сил хранить тайну, страшную тайну о своей болезни от мужа, родителей, подруг. Она старалась облегчить им существование, пусть даже ценой собственной разрушенной жизни. Тем более от этой жизни скоро останется только воспоминание. Она шла по улице и видела, как радуются глаза людей оттого, что все впереди, будет зима, а за ней непременно весна! Ей не дано больше испытать подобное чувство. Обида разрасталась в ней и вырвалась наружу потоком нескончаемых слез… Он метался по комнате. Впервые в жизни он остро, почти физически почувствовал быстротечность жизни. Он вспоминал жену молодой, в то время,
С этими словами Виктор Анатольевич направился к комнате допроса. В одной руке он держал стакан, а в другой - запечатанную папку с документами. То и дело проходящие мимо сотрудники говорили: «Добрый день, Виктор Анатольевич!» Некоторые даже слегка кланялись. Что тут сказать, дорогой костюм и элегантный галстук придавали следователю мужественность и подчеркивали его суровый взгляд.
- Виктор Анатольевич, - закричал прямо на его пути запыхавшийся юноша, недавно взятый на практику. – Там это… Борис Алексеевич как раз просил Вас позвать.
Кажется… (пытается отдышаться) невозможно.
- Нет ничего невозможного, - уверенно ответил Виктор Анатольевич и с гордым видом ускорил шаг.
У двери в комнату допроса стоял мужчина в белой потрепанной рубашке с заросшим лицом. Синяки под глазами выдавали в нем дикую усталость, а опущенная вниз голова и задумчивый взгляд говорили о тяжелых неприятных мыслях.
- Черт, Витя, наконец-то! – выпрямился уставший.
- Что? Никак? – с некой ухмылкой сказал Виктор Анатольевич.
- Это просто невыносимо. Я третий день пытаюсь что-то выбить из него, но все без толку. Он невменяемый. Я вот… Это просто пи…
- Все, все, я понял. Давай не порочить офис неподобающими выражениями. Это непрофессионально, - с этими словами следователь похлопал коллегу по плечу и улыбнулся. – Дальше я сам.
- Но Вить. А смысл?
- Я разберусь.
Виктор Анатольевич вошел в пустую серую комнату. Небольшая лампа на столе в одиночку освещала бренную пустошь. На стуле рядом крутился человек в полностью белых штанах и рубашке. Он специально попросил вертящееся сидение – иначе отказывался беседовать. «Все развлекаешься», - сказал Виктор Анатольевич. Но ответа не последовало. Следователь сжал губы, тяжко вздохнул и сел напротив обвиняемого, который ранее согласился все рассказать – правда, было это неделю назад. С тех пор из него не получилось выбить ни слова. Потому и пришлось вмешаться самому Виктору Анатольевичу, настоящему профессионалу и знатоку своего дела.
- Я принес тебе кофе, - сказал следователь. – Должны же быть маленькие радости в жизни. Даже у убийц.
Человек напротив продолжал крутиться на стуле, запрокинув голову.
- Им было по 20 лет. (небольшое молчание) Они учились в университете, ходили на лекции, встречались с друзьями, наслаждались молодостью. Но это все в прошлом. Прекратилось в один миг. И ты знаешь почему. Иначе бы ты не сидел сейчас здесь уже… который день? – ответа не последовало. – Играть в дурачка это весело. Но я же понимаю, что ты далеко не глуп. Хотя твои действия как в прошлом, так и в (тут Виктор Анатольевич остановил взгляд на обвиняемом и сделал маленькую паузу) действительном настоящем вызывают сомнения в данном утверждении.
- Канцелярский язык, - наконец промолвил человек и ухмыльнулся. Следователь улыбнулся в ответ и начал раскладывать документы.
- О, так ты все-таки умеешь говорить. Это радует. (небольшая пауза) Бери кофе. Я же его специально для тебя принес.
Обвиняемый перестал крутиться, опустил голову и посмотрел на следователя исподлобья.
- Дешевые трюки грязных бюрократов. Хе-хе-хе-хе. Вы забавный, смешнее того паренька, - прозвучал его немного хриплый голос. Он вообще говорил довольно медленно и спокойно, а взгляд был пустой.
- Паренька? – удивился Виктор Анатольевич. – Ты про Бориса? Ему, на секунду, почти 46.
- Правда? – с пугающей ухмылкой спросил обвиняемый. – А ведет себя, как безмозглое дитя.
- Оскорбляете представителей правопорядка? – теперь уже ухмыльнулся следователь.
- Что есть ваш правопорядок? Что есть закон? Кто его придумал? И почему это правильно? Вечные вопросы.
- Закон придуман обществом, благодаря ему мы избегаем хаоса.
- Вы его боитесь.
- Кого? Закона?
- Хаоса.
- А кто нет?
- Я. (долгая пауза) Я вкусил хаос, я прочувствовал его. Это эмоции. Эмоции невероятной силы, - с последней фразой он сжал зубы.
- Ты знаешь, почему ты здесь? Ты признал свою вину и согласился выложить все детали. Но почему-то не особо торопишься это делать. Тебя никто не принуждал. Это была твоя воля.
- Да… я помню. Смешной тот малый. Все спрашивал у меня зачем, как, почему… Думал, что я что-то скажу. Но он неинтересный, - немного разочарованно сказал человек. – Его скучно слушать.
- Ну так не он должен говорить, а ты.
- Я ничего никому не должен.
Следователь прикрыл рот руками и всерьез задумался. Через пару минут он положил руки на стол, посмотрел пристально на обвиняемого и спросил:
- Это были твои подруги?
- Можно и так сказать.
- Жестоко убивать друзей.
Обвиняемый начал смеяться.
- Друзей… - медленно проговорил он. – Это смешно.
- Разве это не так?
Медлительность начала превращаться в неконтролируемость: вместо спокойной позы обвиняемый выставил локти вперед и подпер лоб руками, а тихое дыхание сменилось прерывистым. Тут он резко поднял голову и начал сумбурно перебирать пальцами.
- Что для вас дружба? Что за бред мы тут обсуждаем?
Отца своего я почти не помнила, он был журналистом и часто надолго уезжал из дома. А потом пришел тот день, когда он уехал навсегда. Ему пришлось... Мне было лет восемь, когда мама собрала в чемодан его вещи и поставила к порогу. Я тот день запомнила отчего-то очень хорошо, хотя все прошло тихо, буднично и без скандалов. Просто мама резким шепотом, выплевывая в лицо отца обидные слова, обвиняла его в невнимании и постоянном отсутствии в ее жизни, а папа...он молча, крепко сжимал свои кожаные перчатки в больших ладонях и плакал. Я убежала и спряталась в комнате, мне стало ужасно стыдно, что я увидела папу, умного и сильного, вот таким, — слабым сломленным человеком в слезах.
Я тогда сильно и горько плакала. Мне казалось, что закончились наши редкие, но ужасно веселые и бесшабашные походы в парк, когда мы катались вместе на всех каруселях подряд, даже на тех, что для самых маленьких. На них высокому отцу приходилось смешно поджимать ноги. В этих путешествиях мы совершали сотни открытий, ведь папа способен был рассказывать мне бесконечно обо всем: про зеленого жука, ползущего по дороге, про странный камень с розовыми прожилками, о который я споткнулась, про невидимую нашим глазам птицу, что издавал резкие пронзительные звуки в кустах.
Мы смеялись, пели песни хором и ели всякие запрещенные мамой вкусности. Я ждала с нетерпением каждый такой поход и папа никогда не подводил меня, в каждый его приезд он неизменно находил на меня время...
Вот это-то я и оплакивала, уткнувшись в подушку. Мне казалось, что детство мое закончилось, что я уже никогда не буду больше счастлива. Но, уйдя из семьи, отец не оставил меня. Практически каждое воскресенье он неизменно появлялся на пороге с цветами для мамы и игрушкой для меня, я быстренько собиралась и мы шли гулять. Маму эти визиты отчего-то ужасно раздражали, она здоровалась с отцом сквозь зубы и никогда не приглашала к столу.
* * *
Потом, спустя пару лет, папа женился вновь на Валентине, молодой и доброй женщине у которой уже был свой сын. Нас познакомили и мы, практически ровесники, с удовольствием подружились и играли вместе в приставку у них дома. Тетя Валя кормила нас вкусными пирожками с капустой, гладила меня по голове и называла «дюймовочкой».
А затем папа пропал. Он не пришел сначала одну неделю, затем вторую. Я, тайком от мамы после школы бегала к ним домой, звонила и ждала, но дверь была неизменно закрыта. Потом мама узнала о моих посиделках в папином подъезде и сильно отругала, запретив туда ходить.
— Вот видишь, недолго ты ему и нужна-то была! Поигрался и забыл! — в очередной раз сердито выговаривала мне мать, таким тоном, как будто в том, что у меня нет отца моя и только моя вина. Она умела так сделать, чтобы я чувствовала себя виноватой абсолютно во всем на свете.
— Что молчишь? Что глаза опустила? А ты же дурочка, бегала все к нему, верила. Не слушала мать. А я тебе сразу говорила, что появится новая женщина и пропадет он, поминай как звали. Даже алименты перестал платить, что еще хорошего от него ждать.
Я слушала мать и глотала горькие слезы обиды. Сначала я пыталась найти объяснения тому, почему папа не приходит, оправдывала его и ждала. Каждое воскресенье надеялась, что придет. Кидалась к двери на каждый звонок. Потом во мне поселилась обида, она росла снежным комом, превращаясь постепенно в ненависть и недоверие. Не только к отцу, но и ко всем мужчинам, что встречались на моем пути.
* * *
Прошло время, я поступила в институт и постаралась побыстрее покинуть родной дом с вечно недовольной всем матерью. Переехав в Москву, я как то быстро влилась в быстрый суматошный ритм этого города. Много работала, строила карьеру, вся жизнь слилась в бесконечную череду повторений работа-дом-работа... На личную жизнь не оставалось времени. А точнее, я сама себе его не оставляла, сознательно лишая себя возможности построить семью и стать обманутой как моя мать когда-то...И как я сама была обманута самым любимым моим мужчиной в жизни — отцом...
Так бы все и тянулось неизвестно сколько, если бы не Владислав, наш новый исполнительный директор. мы как-то быстро сдружились с ним, как будто знали друг друга всю жизнь. Влад был тем человеком, что заставил меня остановиться, осмотреться вокруг и осознать неприглядную реальность, — мне тридцать два, я построила карьеру и имею свое жилье в Москве. Но кроме этого я ужасно уставшая, одинокая женщина, у которой даже подруг-то толком нет, а дома меня ждет лишь одинокий кактус в горшке, потому что больше ничему живому в этой тоскливой обстановке просто было не выжить. Я, вроде бы, такая молодая и красивая, на деле просто невыразимо скучная, зацикленная лишь на своей работе и...я никому не нужна! Вот тогда-то я и поняла, что надо срочно менять себя и свою жизнь, пока еще не поздно. Если еще не поздно.
Я сделала ремонт, сменила классический серый гардероб на более легкомысленные платья и сделала новую прическу. Стала общаться больше с коллегами по работе и поняла, что многие из них вполне интересные люди, у меня появились
НЕУМОЛИМАЯ И БЕСПОЩАДНАЯ
Тридцать пять примерно лет тому назад, а именно в конце 1980-х, когда перестройка уже вовсю бушевала, но Советский Союз еще стоял как колосс на хорошо покрашенных ногах, так что не было видно, из чего эти ноги сделаны… - но не бойтесь, дорогие читатели и читательницы, это не о политике!
Итак.
Тридцать пять примерно лет тому назад в аудиторию одного весьма престижного вуза вошел преподаватель, высокий, смуглый и без портфеля. Аудитория была большая, примерно на полтораста человек. «Поточная аудитория», как говорили тогда, и в ней должна была состояться поточная лекция – для половины курса.
Его неохотно, но вежливо приветствовали студенты, встав со своих мест. Тогда не сейчас – тогда требование приходить на лекцию в костюме или хотя бы в пуловере поверх сорочки с галстуком (для студентов) и в платье, или в блузке под пиджаком делового стиля (для студенток) еще не считалось измывательством и травмой. Короче говоря, студенты встали, потом сели, преподаватель подошел к доске, взял кусок мела, написал: «Социальная статистика» и обернулся к аудитории.
- Друзья! – сказал он. – Меня зовут доцент Архангельский. К сожалению, профессор Вера Кузьминична Мальцева немного захворала, и поручила мне провести первую лекцию этого чрезвычайно интересного и полезного курса. Я решил, вместо введения, ознакомить вас с главным, базовым принципом социальной статистики. Но для начала – давайте слегка взбодримся. Слегка, я бы сказал, повеселимся. Вы не против?
- За! Мы – за! Конечно, давайте! – ответили студенты.
Им понравился этот человек. Одна девушка, сидевшая в первом ряду, даже спросила:
- Извините, пожалуйста, а как вас зовут?
- Доцент Архангельский, я же сказал.
- А имя-отчество? – не отставала студентка.
- Гавриил Светозарович, - ответил он, опустив глаза.
- Ой, а вы, наверное, серб? Или болгарин? - спросил кто-то еще. – Такое отчество редкое.
- Нет, - ответил доцент Архангельский. – Вы, наверное, хотите спросить, кто я по национальности? Честно скажу: не знаю. Или еще честнее: никто. Сначала я думал, что я еврей. Потом спросил отца. Он сказал, что это неважно… Но хватит о личном. Давайте к делу?
- К делу! – нестройно ответила аудитория.
- Смотрите, - сказал он. – Вас на потоке, я вижу, примерно сто человек. Староста курса тут? Сколько вас? Ага, сто десять, я не ошибся. Девушек поменьше, чем молодых людей. Вижу, что примерно вдвое меньше, то есть в целом на двух парней одна девушка, что совершенно не соответствует распределению полов в населении страны, в возрастной когорте и так далее – но полностью соответствует специфике данного вуза. Сейчас вам чуть-чуть за двадцать. Пройдет тридцать или немногим более лет – и вам станет около пятидесяти. Плюс-минус. Время подведения итогов. Давайте представим себе, кем вы будете к пятидесяти годам. У вас будут семьи? Дети? Какая у вас будет работа, зарплата, вообще социальный статус? Давайте пока остановимся на этих характеристиках. Ну, диктуйте. Только не все сразу.
Скоро доска заполнилась таблицами желаемого будущего.
У всех были крепкие счастливые семьи, от одного до троих детей, и дети уже успели подрасти и поступить в вуз – причем у многих в этот же самый. Все занимали серьезные начальственные должности (это не было пустыми фантазиями, потому что именно данный вуз традиционно был «кузницей руководящих кадров»); правда, кое-кто собирался пойти в науку, но там дорасти самое малое до профессора в вузе или руководителя подразделения в каком-нибудь НИИ. Несколько девушек, как бы в противовес общей тенденции, собирались стать «просто женой хорошего, надежного человека». Точнее говоря, не собирались – а были согласны на такой поворот событий. Разумеется, под «хорошим, надежным человеком» предполагался мужчина из предыдущего пункта – то есть большой начальник или крупный ученый.
- Отлично! – сказал доцент Архангельский. – А теперь давайте попробуем посмотреть, как будет на самом деле. Согласно законам социальной статистики, которая – такая же беспощадная и неумолимая дама, как физика или, к примеру, физиология. «Отчего люди не летают?» – спрашивала Катерина из «Грозы». Летают, еще как! Но – вниз. Ускорение свободного падения, и привет. Как ни кидай яблоко вверх, оно все равно упадет на землю. Как ни как ни питайся, как ни лечись – ты не молодеешь, а стареешь…
Он обвел глазами аудиторию и продолжал:
- Да, у нас не совсем обычный институт, в него трудно поступить, это кузница кадров, наш диплом открывает многие двери. Поэтому, конечно, хочется надеяться на все самое хорошее. И в самом деле, ваша судьба, без сомнения, будет гораздо благополучнее, чем судьба ваших ровесников из какого-нибудь заштатного вуза. Но все равно… – и он развел руками.
- Что вы имеете в виду? – спросила давешняя девушка из первого ряда; в этом «все равно» она услышала угрозу.
- И все равно, – повторил он, – статистика неумолима. Из ста десяти человек на вашем курсе только десять или пятнадцать достигнут тех или иных высот. Утешайтесь: это очень много!
[03.06.2022 22:46] григорий штейн: Всю жизнь с хорошим человеком, у которого совсем другой вкус счастья...
Я знаю одну семью. Внешне очень хорошую, двадцать лет вместе. Дети уже подростки. Выглядят приятно. Кто-то на них равняется. И пока я не пообщалась ближе с женщиной, я была уверена, что семья идеальная.
Давайте расскажу эту историю с самого начала. Она – из семьи интеллигентов. Мама – врач, папа – ученый. Семья многодетная, городская, благополучная. У всех четверых детей высшее образование. Дочка без ума от искусства – театры, музеи, балет, опера. Можно было бы даже назвать ее в чем-то аристократкой.
Он – обычный мужик. Из деревни на десять домов. Из огромной семьи, где родителям уже некогда заниматься образованием. Закончил восемь классов. Еле-еле. А дальше надо было уже полноценно заниматься хозяйством. Он с руками из нужного места. Не пьет. Очень простой мужик, близкий к земле. Чайковского и Твардовского путает, обоих не слышал, не знает. И незачем.
Случилось так, что ее первая любовь из такой же интеллигентной семьи бросил ее перед свадьбой. Когда уже все было решено, и даже ресторан был заказан. Она сама не поняла, как это случилось. Едва не вылетела из института от таких переживаний. Но пережила. Пережила и встретила его.
Она говорит, что он сразу показался ей надежным. Ему она, конечно же, казалась какой-то нереальной королевой красоты. Ухоженная, элегантная, умная, образованная. Он был ею восхищен, ухаживал, как мог. Да, не очень красиво. Но настойчиво, постоянно.
Она признает, что не любила его тогда. И главным было для нее то, что он ее точно никогда не бросит. Поэтому она и замуж за него вышла. Кому-то показалось, что слишком быстро. Кому-то – что тем самым бывшему отомстила. Но это уже не так важно. Вышла.
Он увез ее из города в деревню. Чуть крупнее, чем та, в которой он жил раньше. И обещал, что однажды они переедут в город. Накопят, купят квартиру. Родился сын. Потом дочь. Потом еще сын. Прошло двадцать лет, но живут они все там же и все так же.
И вроде бы неплохо живут – она работает в школе, хотя могла бы сидеть дома. Он всем семью обеспечивает, но она не может вот так. Кроме всего прочего она занимается детьми, хозяйством. Но. Есть одно серьезное но. Она при этом несчастна. Она не смогла смириться до конца со своим переездом, с его образом жизни, с отсутствием того, что ей нравилось. Даже с тем, что у него нет высшего образования. Он надежен, очень ее любит, но ей не о чем с ним поговорить. Ее хорошо воспитали. Она держит все в себе. И плачет только ночью, на крылечке, чтобы никто не видел и не слышал.
Всю свою жизнь она прожила с хорошим человеком, у которого совсем другой вкус счастья. Однажды он пошел с ней на балет – еще в период ухаживаний – и заснул там. Он не прочел ни одной книги из тех, что она перевезла. Ему неинтересна метафизика болезней. В жизни он верит только в то, что может потрогать руками. Она уважает его, ценит, и даже наверное уже любит, как родного за столько лет человека. Но вот счастья в ее жизни нет. И не потому что она страдает по той первой любви. Эта тема для нее прожита. Но потому, что в долгом семейном союзе родства душ так и не случилось.
Да и ему непросто. Видеть потухшие глаза любимой женщины, и ничего при этом не смочь изменить. Видеть ее тоску, но так и не решиться уехать в город. Ему ведь там просто нечем будет заняться. Не быть способным разделить ее интересы. Не получать поддержки в том, что важно для него – еще одна корова, еще гектар земли и трактор.
Непросто и детям. Не просто так раньше люди женились по принципу равенства «варны» — направленности жизни. Цари – на царицах, ученые – на дочерях ученых, купцы – на купчихах, рабочие – на рабочих. Общество понимало, насколько важны единство вкусов счастья, целей жизни – как для родителей, так и для детей.
У них трое детей, и каждый не
[03.06.2022 22:46] григорий штейн: может себя найти. Они в себе сочетают несочетаемое – оба вкуса, от обоих родителей, в странной пропорции. Они не могут совсем не работать руками, как отец, но и не могут только руками и работать. Им приходится чередовать то и другое. И при этом еще чувствовать себя странными и ущербными (в деревне-то). Программировать, потом рубить дрова, потом читать книги, потом выпиливать стол, потом доить корову, потом вычислять интегралы. В них постоянный конфликт – нужно ли высшее образование? И хочется, и колется. Нужно ли работать только руками? Или нужно стремиться к офисной работе? Им безумно трудно найти себя. Одному уже двадцать пять, он так и мечется, и ВУЗ закончить не может, и место свое найти.
Семья – это не просто общая кухня и кровать. Это нечто большее. Это место, где мы можем быть собой, быть свободнее и раскованнее, честнее и искреннее. Но что если дома вас не понимают? Что если у вас совершенно разные представления о счастье? Чем тогда станет для вас дом? Тюрьмой? Обузой? Адом?
Героиня истории притворяется уже долгое время. Ей не с кем поговорить об этом. Иногда она
Роза Львовна, женщина пышных форм и размеров, не любящая ничего общественного. Особенно мужей, туалетов и общественного мнения. Вот в недавности узнавшая про шалости мужа, была непоколебима в своей правоте. Наказать нахалку! Позарившуюся на мал золотник Розы Львовны. Розочка обладала слышимостью в радиусе всей округи! Всегда на чеку, чека могла в любой момент взорваться. И в центре всех событий. Центром всех событий пестрило зарождение тёплых отношений Бориса Моисеевича и прощелыги Авдотьи. Авдотья имела заурядную внешность, но обладала бесшабашным поведением и настырным куражеством, перед которым мало кто устоял. Борис Моисеевич, муж Розы Львовны, маленький, плюгавенький, росточком чуть выше лошадки, имел незаурядные способности вести прибыльные дела в комиссионной лавке по скупке золота. И зарождавшиеся между ними нежной, золотой лихорадкой чувства не входили в планы Розы Львовны.
Стан и мощь тела разрывали поток воздуха. Донна Роза одним движением груди открыла двери в лавку. В лавке повисла тишина, даже паук перестал плести паутину. Борис Моисеевич копошился за прилавком, а Авдотья создавала вид воркующей покупательницы, приходившая в лавку каждый день, как на работу. Редкие посетители стали наблюдать за происходящим.
-Авдотья Павловна! Рыба моя! Я имею Вам кое-что сказать... Мне уже третий день делает голову Борис Моисеевич рассказами о Вас, чтё якобы у вас возникла трудность при выборе украшения. Таки я узнала про эту неприятность, и сразу к Вам, Душенька моя!
Борис Моисеевич ужал и без того худенькие плечи, так, что голова провалилась полностью и торчали одни уши. А Авдотья покрылась пунцовыми пятнами, и стала похожа на омара.
-Ну, таки вы будете выберати, или мне забыть вас навсегда?
-Боренька, милок! А помнишь этакую оказию, произошедшую прошлой весной, когда к вам захаживала Нелла Свиридовна? Так она же на тебе, такое выкинуть!Взяла и умерла посреди полного здравия! Авдотья поняла неладное, и стала пробираться к выходу. Но неприятности только начинались.
-И чтё, Вы уже уходите, слава Богу, или остаётесь, не дай Бог? Розалия несла своё мощное тело в наступление. Вы чтё, спешите быстрее, чем я?
-И Чтё, так плохо живёте, — тока в одной руке сумка? Авдотья в полуобморочном состоянии, не гнущими ногами, торопилась к выходу. Борис Моисеевич впал в анабиоз и не шевелился. Зрители ждали финала. Донна Роза настигла жертву у порога, сложила руки на пышные груди и преградила путь беглянке.
- НЕ хорошую Ви мне репутацию оставляете, а чтё скажут в округе? Чтё от Розы Львовны, ушли без покупки? От Розы Львовны ещё никто так не уходил! Ни хорошо, ни хорошо, Милочка!
-Идёмте к прилавку и выберем вам красоту. Роза Львовна вам дурное не посоветует.
Авдотья безумными глазами смотрела на Донну Розу. В планах расставаться со своими деньгами у неё не было. Она мечтала о другом. ...
-Ну таки выбирайте или щаз я сделаю вам скандал и вам будет весело. Авдотья рванула к выходу, Роза Львовна схватила её за платье и потянула на себя, платье трещало и рвалось, обнаженное тело покидало платье. Ободранная Авдотья сверкала пятками и голым задом.
-Боря ты только посмотри, какая у нее тазобедренная композиция!
-Я же говорила, чтё от Розы Львовны так просто никто не уходитттттттт. ...
Все с нуля. Как женщины меняют свою жизнь01-06-2022 13:10
Все с нуля. Как женщины меняют свою жизнь
Описанные автором ниже жизненные ситуации вызвали жаркие споры в сети. Как по поводу их правдоподобия, так и по сути вопроса. Мнения читателей разделились. Одни считают, что способность собраться в казалось бы безвыходном ситуации зависит вовсе не от личностных различий между полами, а от характера человека. Другие же полностью поддерживают точку зрения автора, считая, что в современном обществе женщины упорно трудятся, стараются всего добиться сами, уже ни в чём не рассчитывая на мужчин, мужчины перестали быть мужчинами. А как считаете вы?
Вызвал доставку еды на дом. Обычно приезжают молодые ребята, а тут – женщина, за сорок. Не тяжело, спрашиваю. «Нет, – она смеется. – Это гораздо легче, чем экспертом-криминалистом. Я же майор полиции. В отставке».
Конечно, я не мог ее так отпустить. Завязал разговор. Она рада была поболтать, замерзла и притомилась к вечеру.
Два высших образования. Медицинское и юридическое. Двадцать лет стажа в органах. Работа по вызову: угоны, кражи, убийства. Бывало, что пахала на четыре районных отдела. Как только смогла по стажу выйти на пенсию – сразу уволилась. «Работа там адская! А у нас двое детей, погодки, мне надо ими заниматься».
Курьером она зарабатывает больше, чем криминалистом в звании майора. Она, конечно, тетка крутая, ментовская закалка, жесты резкие, взгляд пытливый. Владеет самбо, отлично стреляет. Но развозит еду: «Извините, у них это блюдо закончилось, они вам на другое заменили и дали еще десерт, в подарок. Ничего?»
Ничего, товарищ майор, ничего.
Меня всегда поражала способность женщин резко все бросить и начать заново. Если таковы обстоятельства. Ведь была майором, дальше бы стала полковником, может, дослужилась бы до большого хорошего кабинета. А там – и генералом, почему нет? Но штука в том, что все эти звания, цацки и кабинеты очень важны мужчинам, они будут их высиживать годами, толстея и приближаясь к инсульту. Нормальной женщине они на фиг сдались. У нее дети, у нее иные заботы. И вот так, легко, из майора МВД она ушла в рядовые курьеры, бегает по городу с огромной торбой за спиной. И ни о чем жалеет.
Женщина – существо с очень гибкой психикой и пластичным мышлением. И в том ее спасение. Думаю, поэтому женщины и живут намного дольше мужчин. Они легче приспосабливаются к любым обстоятельствам. Мужчина – консерватор, мужчина – зануда, ему важно двигаться по своей колее, шаг в сторону – для него уже стресс.
В 90-е годы я видел немало семейных трагедий. Когда люди теряли работу. А жить как-то надо. Муж ложился на диван и страдал: «Я, человек с высшим образованием! И я без работы!». А жена, тоже с высшим образованием, хватала огромные сумки и неслась в Турцию за барахлом. Становилась челноком. Вчера она сидела в химической лаборатории, писала диссертацию, а сегодня была употевшей теткой с баулами. Мечтала она о таком светлом будущем? Точно нет. Но надо зарабатывать. И женщина быстро перестраивала всю свою жизнь. У нее начиналась совсем другая химия. Где она в колбах новой действительности она добывала свое «золото».
Вот реальная история семейной пары, с которой я знаком. Роман и Юлия были геофизиками. В 90-е не стало работы. Роман пытался заняться бизнесом, открыл торговую палатку, но тут же разорился и вдобавок получил язву. Впал в хандру. Тогда Юля устроилась в представительство западной компании. Обычной секретаршей, у нее был хороший английский. Да, кандидат наук – и секретаршей. И это ее совсем не ломало. Надо жить, кормить мужа и сына, тут не до гордыни. А через три года она уже открыла свою маленькую фирму, она легко встроилась в новую реальность. Муж так и страдал, он же хотел что-то делать, но Юля ему сказала: «Знаешь что? Давай ты будешь у нас домохозяином! А я буду зарабатывать». И Роман легко согласился.
Но тут хотя бы муж, хотя бы свой дом, есть тылы. А сколько историй, когда развод, и у женщины вдруг ничего нет. Она буквально на улице. Мужчины бывают очень безжалостны в таких ситуациях.
Одна моя хорошая знакомая жила с парнем, душа в душу, они не расписывались, это казалось пустой формальностью. Он хорошо зарабатывал, Лена даже институт не закончила, парень убеждал, что всегда ее обеспечит. «Вот он, мой принц!» – думала счастливая Лена. Родила. А потом этот принц завел новую подружку и выставил Лену с дочкой. Алименты платил смехотворные. Лена оказалась в чужом городе, без дома, с трехлетним ребенком. Она могла бы вернуться к себе, к родителям, но там маленькая квартира и больной отец. И тогда Лена сказала: «Я выживу! Я сама выращу дочь принцессой, раз с принцем мне не повезло».
Это было даже не с нуля. Это было с минуса.
И Лена пошла работать официанткой. Потому что больше никуда не брали. Снимала комнату. Попутно училась на визажиста. Три года были жутких, не спала, и доедала на кухне то, что осталось от посетителей ресторана. В одних ботинках ходила две зимы подряд, но дочке покупала красивые платья. И Ленка выжила. Безо всяких богатых ухажеров и внезапных удач. Теперь у нее салон
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
