Прими нас небо -
Вечное скитанье
Однажды все пути
Замкнуло в круг,
И вот тогда,
Раздвинув настежь ставни,
Мы к синеве тянули
Слабость рук,
Что б дальше - выше! -
Искренней, древнее,
Что б шаг,
Переметнувшийся в полет...
Услышь нас, небо,
Небо, дай нам двери,
Дай совершить
Рывок, что жилы рвёт...

Тянулись к небу руки
Горьким сонмом,
Обрубками умершего крыла...

И небо раскололось
Вешним громом
Всем этим крыльям
Отвечая
"Да".

Летать. Я всю жизнь мечтала летать. Только летать - и иного счастья не нужно.

Заметка на полях: про музыку и цвет.
Заметка на будущее: носи блокнот. Плевать, что пишешь ты в гипсе как курица лапой, и даже это - слишком лестно. Носи блокнот.

Где сотня пройдет - там один обернется.
Меж тесных дворов, опустевших колодцев,
И каждому - слово, и каждому - песня,
Улыбка Московии - хлеб её пресный.

Москва похожа на ящера. Именно поэтому Москва спит зимой...
Меня давно преследует лиловый цвет. Я уже привыкла.
И было так.

Усталость мерно гудела в ногах, натужно разливалась по позвоночнику, коварно перехватывала дыхание, песком присыпала глаза. Уже не хотелось идти на конкурс, не хотелось ничего - только что бы этот ад закончился...

Этот дворик редко привлекал внимание днем. Химера помнила об этом - недаром каждый день дорога из университета пролегала мимо. Не дворик даже - пятачок земли, на котором соорудили клумбу, поставили кругом скамейки и милостиво оставили жизнь десятку деревьев. Редкое пристанище пьяниц, компаний и мамочек с колясками - слишком близко к улице. Слишком открыто...

Но не сейчас.

Стволы деревьев плотно окутывал мягкий лиловый свет тысяч электрических светляков. По краю видимости лиловый обрамляла яркая синева. Химера прошла было мимо... и остановилась. "Никогда, - спокойно пронеслось в одуревшей от усталости голове. - Никогда не игнорируй предчувствие. В чем бы оно ни заключалось".

Медленно повернувшись она сделала несколько неуверенных шагов и неторопливо зашла в круг сиреневого сияния. Села на лавочку... Чувство облегчения было таким мгновнным и острым, что даже на мгновение перехватило дыхание. Химера осторожно выдохнула, откидываясь на спинку. Было тихо и как-то по особенному пусто. Улица, все ещё навходившаяся меньше, чем в полутора десятках метров, словно отступила, примолкла.

Шли люди. Светились окна. Мир погружался в спасительную, уютную темноту, охраняемую светящимися древесными силуэтами.

"Это просто электричество. Фонарики," - слабым возражением пронеслось в голове. И тут же пришел ответ: нет. Не только это.

Вдох-выдох.

- Позволь - я закурю?

Пауза.

- Мне нечем тебя отблагодарить. Только этим.

Монеты, наугад вытащенные из кармана, аккуратно ложатся на лавку. Щелкает зажигалка.

Вдох-выдох.
Вдох-выдох.

...И тогда она начала петь. Сначала одну лишь мелодию - бесконечную, выводимую голосом мелодию, а после родились слова. Они складывались в вереницы, венчали друг другом строки, и мир вокруг приобретал что-то новое, а в груди теснилось забытое чувство. Впервые за долгое время музыка творила...

Она забудет слова песни почти мгновенно - только второпях запишет четверостишие, одно-единственное.

И низко поклонится укутанным в свет деревьям.

ПМС...
Мля.
ПМС - это не прихоть психики.
Это кровь, которая, мать её, сочится из тебя по нескольку дней со всеми вытекающими (гы).
Такие дела.

Люблю лес. Всегда любила лес. Никогда не боялась леса. Даже военного. Даже когда доводилось заплутать.

Очень хорошо помню момент, когда разлюбила Кинга. Дело было в Любани, в мае-месяце. Я дежурила по лагерю, мне было скучно, и от нечего делать я умыкнула книгу у соотрядника. Дочитала из принципа и долго плевалась. Речь шла о заблудившейся на территории заповедника пятилетней девочке. Я недоумевала, читая о том, что с ней происходило. Я не верила, что лес способен нанести вред - особенно ребенку.

После был один разговор с Нергом, и мне очень кстати вспомнился лес на Ведьмаке - играющий, словно шутя, расстояниями и пространством, лес, тянущийся к небу мучительно покореженными, согнутыми, как от боли, стволами. Лес, в который было опасно заходить даже днем. Лес, полный глухой черноты ночью. Той черноты, из которой нельзя вернуться, если шагнешь...

А потом я думала о Юго-Западной и постепенно приходила к одному выводу.

Там, где будет война, там, где будет та, полигонная жуть, когда от опушки нельзя отойти дальше, чем на сотню метров... Я все равно буду звать Лес. Тот, глубинный, всеобщий, из единого корня произрастающий по всей земле. Потому, что под всеми тенями, под всем злом, корежащим стволы, остается память о ростке, потянувшемся к солнцу.

Я не гарантирую, что это меня спасет. Скорее всего - не спасет, но все же, все же...
Я - существо мира.
А значит, будет шанс.

И за дневники, да.

За дневники:

Дневники могут и должны быть только рабочими. Личный дневник - это всегда твоя персональная коробочка с болью, которую ты холишь, лелеешь, взращиваешь, хранишь... да. Перечитала то, что было до перелома: боль-но. Рефреном, постоянно больно. Читала и задним числом начинала понимать: вместо того, что бы брать себя за шкирман, сидела и страдала. На бумагу. День за днем. Глупость какая-то, верно?

За эмпатию:

Мало быть просто эмпатом - нужно об этом ежесекундно помнить. Иначе все это имеет обыкновение выливаться в неприятные и дурацкие ситуации.
Например, пол ночи так простреливать болью в пространство, что и на утро в помещении дышать тяжело.
Например, все утро старательно, мерзко и мелочно злиться и огрызаться на не менее злого человека, что бы спустя пятнадцать минут после расставания осознать: дурочка, да ты же чужую волну словила.
И вместо того, что бы это через себя же и переработать, забылась, отдалась чужому, жгущему чувству.

Заметка на будущее: надо обновлять щиты - и внешние, и внутренние. А то некрасиво получилось.
Заметка на ближайшие дни: не забыть проанализировать год.

Озарение первое.

Это должно быть игрой. Как и было всегда. Так, приехав после университета на Юго-Западную я первым делом рванулась в лес. Меня мало волновало, чем это закончится, но я бежала, уже выйдя из подъезда - и опасность исчезла, сгладилась. Это не было охотой. Вернее, было - но охотой шуточной, ненастоящей. То я от него - а вот посмотри, проверь, где скользнула, по какой тропинке метнулась прочь от дороги, где свернула к оврагу. Ловит меня на мосту, выливается льдом под подошвы. Удержалась на ногах, и - дальше... То он от меня - беги, девочка, бори тяжесть в ногах, сама гадай, где повернуть. Ловлю, выходя - прихлопнув ладонями по сухим деревянным вешкам на границе.

Там, где есть игра и мольба о помощи, о сокрытии - уже нет места войне.

Озарение второе.

Это они звали меня - Тени, надежно спрятанные на том берегу быстрой речушки. Я поняла это ещё в первый свой приезд, но не посмела вернуться, и только вчера шестеренки в моей голове сщелкнулись каким-то новым, неожиданным образом. Я даже рассмеялась от облегчения - так легко все встало на свои места...

Сегодня прошлась и туда - даже не так, туда - в первую очередь.

- ...Don't be afraid in the dark and cold, - задорно закончила цитировать я припев песни. - Я принесла тебе отдарок, слышишь? Ты подсказал мне слова, которые я хочу услышать перед смертью.

И отпечатать у себя на руке - если повезет.

Озарение третье.

По факту скорее не озарение, но ощущение. Когда меня нет - что остается валяться со страдальческим лицом на диване?

Давай с тобой попричитаем,
О том, что все давно прошло,
О том, что льдинка все не тает,
И все не рвется полотно,

Попричитаем, как над гробом,
Как над погибшею судьбой,
Как над невысказанным словом,
Как над бессмысленной борьбой.

Давай на пол часа погибнем,
Умрем мгновенно, на бегу,
Крича, молясь - пусть это сгинет!
О боже, Больше не могу!

Давай отступимся от правил,
Давай...

Потемки, темный лес
Душа чужая. Переставил
Бог фишку нА слово "Воскрес"

Дед Мороз, который в детсаду-школе-и-даже-Великом-Устюге - он ненастоящий. У него отклеивается борода и совсем не по-настоящему шевелятся слишком белые и слишком блестящие усы. Но я всегда читала стишок, и честно получала конфетку. И тянула руки к бархатной, такой красивой красной варежке у него на руке.

Настоящего Деда Мороза я не видела никогда. Никогда-никогда - но именно он, настоящий, приносил мне на Новый Год книжки, которые я так хотела, и чудный Личный Дневник, лежащий в своей собственной коробочке. А ещё - он обязательно забирал то, что я ему оставляла. Оставляла, по совести, то стакан молока, то горсть леденцов, то записку, а то и вовсе - просто пыталась подкараулить самого-лучшего-дедушку-на-свете.

Я и до сих пор в него верю. Просто когда мне было пятнадцать, он сказал, что я уже взрослая девочка, и подарков больше не будет. Я тогда плакала. Мне это матушка от него передала.

Но я знаю - все мамы когда-нибудь встречают НАСТОЯЩЕГО Деда Мороза, ведь должен же кто-то отдавать ему накарябанные детской ручонкой письма...

И значит, я его обязательно увижу....

Я помню - схлестнулись, и грохот, и звон,
Клинки, алебарды, шлемы...
А я - наверху, словно вставши в проем,
На край, где исчезли стены.

И помню - стрела за стрелой, на излете,
Касались поднятых щитов.
И кто-то ещё закричал - постойте!
Но не было слышно слов.

Я помню, как ветрено было в тот день,
Когда поднялись клинки
Кидая на землю рваную тень,
Налипшую на сапоги.
_____

И в самый последний, крайний миг,
Движеньем отточенным,
Опустил оружие Жуков Клим
И крикнул: "Маневры окончены!"

Хандра. Она настигает всех без разбора, в трамвае,
автобусе,
метро,
ванной,
за компом,
за книгой,
ночью,
днем,
вечером,
когда один и когда -
нет.

Хандра бывает - сильная,
слабая,
бесполезная,
неизбежная,
от усталости,
от сигарет,
бывает как отходняк,
бывает после
феста
игры
диалога
звонка
переписки.

Но самое дурацкое -

она НЕИЗБЕЖНА.

я не буду долго разглагольствовать на эту тему, слишком мало пока знаю сама. Но если раньше я спорила с Уолшем, утверждая, что в основе мира лежит дуализм, то сейчас все больше склоняюсь в сторону триад, в сторону триединства. Нет, без парности тоже никуда, но она второстепенна.

Самый примитивный пример - это христианство. Бог Отец, Бог Сын, Бог Святой Дух. Для меня, тогда ещё вполне себе ребенка, христианство имело некий такой маленький пантеон: Господь, Иисус Христос, Дева Мария. А сев недавно писать про Мелиссу я (не без помощи Хэла) вдруг поняла, что в основе лежит история трех героев.

Гонец, Охотник, Гончая. Разум, Сила, Верность.

Вот, как-то так. Пока без вывода.

Холодным клинком осока
Живую пробила грудь,
Как дланью холодной Рока
Сдавила - не продохнуть...
И тихо волна сменялась
Сестрою своей волной.
О чем-то шептал, прощаясь,
Ленивый морской прибой.

Мне видно Судьба велела
Уснуть на песчаном дне
Не срезав цветок омелы,
Не встретив тебя во сне...
Не в пьяной горячке боя...
Не в старости, у огня...
С Судьбой кто посмеет спорить?
Но ты вспоминай меня.

Но только не мертвой ночью,
Когда все не клонит в сон,
И ты, неизбежно-точно,
Идешь на пустой балкон...
А летним погожим утром,
Когда упадет роса,
И птичьи в ложбине сонной
Послышатся голоса...

Как тихо волна сменялась
Сестрою своей волной!
О чем-то шептал, прощаясь,
Ленивый морской прибой.
Мне видно Судьба велела
Уснуть на песчаном дне.
И только шепнуть успела:
Ах, вспомнил бы обо мне....

Первая эмоция: аааааааа!

Первое впечатление: смотри первую эмоцию.

Послушала Сашку, Даина и ещё одного прикольного мальчика (ещё бы вспомнить, как его зовут), в обмен на "Арбатскую флейту" танцевала на столе и наконец чувствую себя живым человеком. Было много песен, много хорошего народа, один вкусный коктейль и две невкусные сигареты. В общем, вечер удался на славу, а шестого будет рождественский концерт Иллет, и я окончательно уверюсь в том, что жизнь удалась))))))))))))))))))

Когда меня спрашивают о религии я уклончиво отвечаю: крещена в христианстве. И не придерешься вроде. Действительно ведь крещена.

Да какая из меня язычница, смеюсь я вместе с редкими полу-знакомыми, которых и не увижу больше. Я не знаю ни праздников, ни обычаев, ни легенд... Ничего. Просто ношу на шее вместо крестика кулон с лицом Световита. И напеваю себе под нос Бергтору и Сураварг. А потом иду и клею себе эльфятные уши.

Какая из меня язычница? Но мое язычество - это просто какое-то подспудное понимание того, что Боги все-таки есть. Что они все-таки слышат.

Так-то.

Для начала об экспозиции.
Сегодня в музее Современной Истории последний день водили экскурсию по экспозиции, посвященной жизни Чехова. Скажу я вам - это было великолепно.
Экспозиция была оформлена в черно-белых тонах, и, непривычное дело, содержала в себе только фотографии. Но фотографии какие! Это... Описание получится странным, ну да ладно.
Фотографии во всю стену. Фотография рояля со стулом около него, на отдельных листах распечатаны фотографии стульев, этажерок... Пахнет сосновыми досками. Пол - черные сосновые доски. Ходишь - как по лабиринту. Видишь перед собой вещь, подходишь, что бы дотронуться.... а это фотография. Так-то. И потом выходишь - и замираешь облегченно от того, что наконец видишь вокруг привычное засилье цвета, привычный шум-гам-голоса-звуки. Потому как через двадцать минут этого черно-белого очарования кажется, что больше нет в мире ни звуков, ни иных цветов...

А карнавал... Карнавал оказался просто школьной дискотекой. Хоть и ходила я с мечем и с эльфийскими острыми ушами.Самое веселое, что там было - это подготовка и короткий час до начала официальной программы. Все бегали, фотографировались... Не знаю. Атмосфера такая. Атмосфера предчувствия Нового Года. Фотографии будут потом)

Завтра мне 18 лет.
Боги вы мои, завтра мне 18...

Открыты горные дороги,
Открыты тропы-перевалы...
Цветы горчат последним медом,
Горчат слезой лесные травы.
Виденьями зрачки полнЯтся,
Журчит ручей в камнях искристых.
А я влюбилась в это лето
И в мед прозрачно-золотистый...

Те, кто приходит сдавать экзамен, всегда чисто психологически поделятся на группы. Часть из них явная, часть нет. Но выглядит это в общей сложности так.

Самая малочисленная группа - это супер-пупер отличники, которые знают всю программу, и в душе недоумевают, зачем вообще приперлись на зачет, когда могли получить автомат. Такие сидят и с независимым видом перечитывают учебник. причем половина из них выделяется в особую подгруппу - отличники-паникеры. Эти тоже знают всю программу, тоже недоумевают, тоже шуршат учебниками, но у них на лице откровенно проскальзывает паника. Боятся каверзного вопроса или забыть дату/формулу/определение.

Вторая группа - это люди которые пришли на зачет с твердым запасом знаний. Они обычно спокойны как танки, учебники не листают, морально готовы к своей твердой красивенькой четверке, а иногда и пятерке. На остальных поглядывают свысока, мол, нервничайте, а я и так все знаю.

Дальше следуют те, кто выше четверки ну никак получить не может. Они всегда немножко нервные. Сидят с тетрадями/пособиями и спешно пролистывают формулы/определения/даты. И - тадам, фанфары! - среди них обязательно есть паникер. Тот самый, который, зная на свою четверку, радостно выдохнет, когда выяснится, что зачет переносят или - о счастье! - у него автомат. Паникеры - это зачастую эдакая душа компании, в мирное время тщательно пишет лекции, в перерывах травит анекдоты, а на парах старательно рисует портрет препода на парте.

Дальше группа двоечников. Тех, кто нихрена не учил, но что-то помнит. Их тоже две группы (хотя трясутся меленько, в принципе, и те и другие). Это те, кто сидит с независимым видом, иногда "безпалевно" косясь в тетрадку - а вдруг что-нибудь да запомнится? - и тихо молятся, что бы выпал вопрос, про который они помнят. Из всего курса лекций такой вопрос обычно только один. Вторая подгруппа - это те, кто трясется не меленько, в тетрадку не пялятся, а съесть её готовы, лишь бы ХОТЬ ЧТО-О ЗАПОМНИТЬ и громко молятся, что бы выпал вопрос который они знают. Он тоже из всего курса лекций обычно только один. Вернее, наверняка.

Ну и последние - это группа, которая просто не я вилась.
Болезнь там, или автомат, или из последней группы.

Пы. Сы. Я вот, к примеру, тот самый, который анекдоты травит)

Кусочек последней трети восьмой главы "Мелиссы".

"Оградой храм был обнесен чисто символически, демонстрируя не то бесконечную веру в Божью милость, не то крайнюю степень небрежности, граничащей уже с полным идиотизмом. Назвать забором редкие жердины, соединенные между собой кривыми продольными перекладинами язык не поворачивался.
- Если что, ты - моя жена, - в пол голоса предупредил Гонец. Мелисса кивнула, не высовывая носа из воротника.
Игнорируя насторожившихся слуг Гонец спешился, передал поводя последовавшей за ним Мелиссе, и, старательно отряхнув сапоги от налипшего снега, забарабанил в дверь.
- Эй, там! Оглохли, что ли? Открывайте!
После короткой паузы в двери открылось маленькое окошко, в котором, в свою очередь, возникли два настороженных глаз. Судя по разрезу и длинющим ресницам - женские.
- Что орете, как оглашенные? - раздался из-за двери недовольных и действительно женский голос.
- А что не открываете? - с готовностью парировал Гонец.
Женщина (точнее, судя по тембру голоса - баба) на секунду растерялась а затем ещё недовольнее (трудно представить, но и это возможно) ответила:
- Господин настоятель принимает гостей, и велел никого не пускать.
- А если я, - Гонец демонстративно повертел перед окошечком сложенными в Охраняющий Знак пальцами. - Святой какой-нибудь? Или бедный путник, который помирает, как есть хочется?
- Не богохульствуй, - сурово велела баба. - Сказали - не пускать, значит, не пущу.
... Захлопнуться окошечку помешала рука Гонца. тому видимо наскучили и пререкания, и стояние на морозе. С силой отодвинув заслонку на окошечке обратно он спокойно поинтересовался:
- Вам дверь выломанная зимой не помешает? Ну, сквозняки там, снежок на полу... А?
Женщина заметно стушевалась.
- Господин настоятель...
- ... куда охотнее накажет тебя за то, что ты меня не пустила.
После короткой паузы дверь открылась"