Что такое сила?
Настоящая, нутряная сила?
Сейчас я думаю - умение никому не сказать о своем горе и пережить его. Умение кроить протсранство, как отрез ткани, перешивая его под себя.

Прошло пол года. За пол года я поняла, что всю свою жизнь человек проводит в одиночестве. Запертый в своей черепной коробке. По началу это было не страшно - жутко до потемнения в глазах. Потом я привыкла к этому. Даже сжилась с этим. И вот теперь я со зримой легкостью разворачиваюсь, собираю вещи и ухожу...

А начало ночи я встретила на ВДНХ с колодой в руках, что бы потом, грея пальцы о стакан с кофе, размеренно, как-то бездумно шагать к шпилю Останкино. И снова было то, странное чувство удивительной никому-не-нужности.

Мне казалось, что я могу идти так тысячу лет, и ещё одну.

И, может статься, это и есть - Путь.

Не трать на меня слов
Не трать на меня дней,
Укроет и твой кров,
Хоть колья в нутро вбей.

Войду и под твой стяг,
Вступлю и в твою рать.
Найдет под луной враг -
Родне не давай знать.

В охоте или в войне -
Не стану просить, знай -
Не вспомнившим обо мне
Меня схоронить дай.

Да, мне страшно. Страшно до боли в коленях, до судорог в глубине нутра, до тряских пальцев. Но, но, но.... А не этого ли ты, дурная, искала двадцать лет подряд? Не этого ли ждала? Не в этот ли мир стремилась попасть с такой исступленной жадностью?

Ну так иди. И постарайся не умереть.

А я тебя прикрою.

За минувшую неделю мне раз шесть или восемь хотелось плюнуть на все, сорваться, приехать, забиться в кресло и пить чай. И спать.

Все эти разы я хватала себя за шкирман и спокойно рявкала: нет. Стоять. Было велено - не трогать. Был, если хочешь, приказ - не трогать. Не приезжать. Не появляться.

Сегодня, прыгая среди ночи в метро и в последний момент разворачивая себя на Третьяковской, и потом, едучи домой, почему-то в камуфляже, и ещё позже, нагружая продуктами тележку в магазине около дома, я вдруг подумала, что это - тоже урок. Тоже испытание. Я многовато вещей называю уроками, но, черт возьми, я учусь держать себя в руках. И это показательно.

Стали сниться прекрасные красочные сны. Сегодня созерцала на крыше дома ошизительно-прекрасный вертолет, матово-серый, в черноту. И куда-то мы шли с Багирой и Отче.

А я тут однажды подумала, что я ведь не только никогда не летала на самолете, но даже вблизи не видела ни их, ни вертолета... И выходило так, что вот есть она - бескрайняя любовь к небу, а за 21 год жизни мне так и не довелось хоть кончиками пальцев коснуться стальных перьев рукотворной птицы....

"Будем исправлять"

Ненавижу посторонних. Ненавижу захламленность. Закрываю глаза - и вся комната заляпана мутной черной паутиной, с лохмотьями пыли - повсюду, даже алтарь потускнел.... И ни мыслей, ни стихов - вчера отблеском, реакцией на нужное слово в нужную секунду, пробился отблеск Маяка - и тот гаснет.

Нет уж, тварюшки. У меня нет цепей для вас, но хватит полынной горечи.

Что ж, пора ужесточать правила и учиться вышибать людей пинком под зад.

Я, наверное, недаром взялась писать про альтеров.

Иногда я начинаю бояться. Думать о том, что все, что я делаю сейчас - это собственными руками убиваю ту девочку, что живет внутри меня. Гоню её, не давая остановиться, марш-броском по слякоти и мути, сую в замерзшие дрожащие руки то автомат, то нож, то пистолет, не жалея подзатыльников, если мне кажется, что она не достаточно расторопна.

Но то с одной стороны. С другой же - я учу себя жить. И стоять за себя. А значит, и её учу тоже. Я склонна, глядя в заплаканное её лицо, сказать: однажды ты поблагодаришь меня за это. Потому, что однажды я сама себя за это поблагодарю. И не смерти нужно бояться на этом пути - а провала.

Потому, что, может статься, её смерти на этом пути все-таки нет.

А иногда - очень редко - я начинаю бояться. Я избавилась от иллюзии поводка в руке мгновенно и остро, и отчетливо помню это чувство, и теперь вспоминаю, что боялась и раньше. До того. Даже когда иллюзия ещё была. Потому, что руки могут чувствовать все, что угодно - но глаза видят, что рычащий от бешенства пес не прикован цепью, не привязан даже веревкой. И я боюсь. На секунду, на короткое мгновение, которое требуется, что бы сделать шаг вперед, зарыться лицом и пальцами в черную короткую шерсть и дышать - просто дышать. Вдох за выдохом и снова вдох. Иногда я тешу себя надеждой, что это помогает не только мне.

Днем было странное. Мучительное непонимание на выходе из универа - куда? зачем? домой, или..? - и золотая середина, "Арбатская" синей ветки. Я приезжаю, сажусь на пустую лавку, вынимаю из сумки колоду таро и начинаю рассеянно тасовать, зная, что станция надежно скрывает меня от чужихн глаз... Я вздрагиваю, когда напротив меня садится девочка с отчаянными, молящими глазами, растрепанным каре и проколотой левой бровью. "Сними наушники" - жестом показывает она и просит у меня пять минут времени. Её зовут Олеся, лучший друг уехал в Питер, а ей ужасно нужен совет. И я слушаю её, и делаю на неё расклад, и говорю немного даже от самой себя. Она благодарит меня, уходя, а у меня за глазами на мгновение вспыхивает ослепительная белая вспышка, от которой вкруговую расходятся такие же ослепительные отблески, словно импульс по нейронной цепи. Я еду в вагоне и внезапно, остро, почти больно ощущаю себя Дорогой. Чьей-то Дорогой...

...А на сумке у меня теперь нашивка, которую я и не думала когда-нибудь получить.

И мир неуловимо меняется под пальцами, а я думаю о том, что я ещё не разучилась петь, и значит - справлюсь. С чем бы то ни было...

Таким был этот день.

На днях заходил младший. Тискался с кошкой. Мальчик обгоняет меня семимильными шагами, и почему-то отчаянно хочет оставить что-то от себя на алтаре. Кольцо я с него не взяла - рано. Не время.

Карты прижились и работают. Помню - два дня назад - изумленно вскинутые брови: "Ты даешь их в руки?", и потом ещё "На этих может получиться".

Опять пытаюсь рисовать.

То, что сказал Нерг

А так, как есть вещи, которые сложно оставить без ответа - вот то, что сказала я.

- Из нас двоих, - Руж нетерпеливо тряхнула головой. - Генрих рожденный, а я - альтер, явившаяся. Теоретически альтеры - самые обычные люди, со своей собственной судьбой и жизнью. У нас есть дата появления на свет, семьи, родители... Я тебе даже больше скажу - альтер и рожденный могут за всю жизнь не пересечься ни разу. С большей частью гражданского населения так и происходит...

- Но почему? - перебила я. - Если ты говоришь, что альтер - лучшая пара для рожденного, то...

- Потому, что ты неправильно понимаешь слова "лучшая пара для". Речь не идет о личной жизни. Во-первых, они запросто могут быть однополыми. Во-вторых - альтер и рожденный скорее "идеальная двойка". Боевое отделение из двух человек, которое понимает друг друга, как самих себя. В некотором смысле у нас с Генрихом общее сознание, если тебе так проще понять.

Руж подхватила со стола тяжелый стеклянный шар в пол кулака размером и не глядя швырнула в сторону Генриха. Маг довернул корпус, вытянул руку и легко поймал летящий в голову снаряд. Все это - не отрываясь от письма.

- Это одна из причин, - продолжила Руж. - По которой магическую боевую двойку создают всегда из рожденного и альтера. Мы не способны не понять друг друга. И потому почти не способны ошибиться.

Иногда я начинаю задумываться вот о чем: а были ли отказники? Были ли те, кто ощутив в себе эту силу, эти умения, закрыл лицо руками и сказал: нет?

Однажды нам довелось разговаривать об этом с матушкой, и я в сердцах бросила ей: оглохни и поживи. Сможешь?

Я иногда думаю, что не будь этого изначально - я бы смогла жить... Но отними сейчас...

Не повешусь.

Но будет слишком тяжело.

Мне как-то написали стихи - в ответ на мои собственные. И были там такие строчки:

Все поправки сделаны - так стреляй.
Дальше пуля сделает все сама.
Ты поставишь точку, и ты поймешь
Что она не станет огнем клейма.

Ответ на стихотворение, которое было почти мучительной молитвой, ответ на стихотворение, в котором я просила научить меня стрелять в людей... А потом, на днях буквально, мне довелось стрелять из карабина. Читай - довелось впервые в жизни взять в руки огнестрельное оружие.

В овраге было темно и пусто. Речка, звеневшая в русле выше, в этом месте разливалась неторопливым, промерзающим озерцом. Первый выстрел - ещё сделанный чужими руками - оглушил, ослепил, заставил замереть на долю мгновения целиком - я готова поклясться, что ни единый микрон в теле не двигался, чего уж говорить о крови и сердце... А потом я взяла его в руки сама. Тяжелый, черный, остро пахнущий чем-то знакомым. И, встав на колено, легкомысленно положила палец на спусковой крючок...

Я и сейчас легко могу вспомнить весь сонм ощущений тех секунд. Мгновенная, неожиданная глухота - ватная, не пропускающая звуков, вместе с ней - коротки толчок приклада в плечо. Следом шелестящим плеском, двумя волнами, приходит эхо звука. Карабин забирают у меня из рук. Выщелкивается магазин, клацанье затвора - не отстрелянный патрон оказывается в ладони - щелчок предохранителя.

Всё.

Я мелко, ошарашено дышу, и вдруг понимаю, что руки у меня дрожат, а в правой судорожно зажата ещё теплая гильза. А потом понимаю, что хочу ещё, и, может, ещё раз, потому, что эта мощь не сравнима ни с чем. И неповторима. Ничем другим.

Но времени мало и нужно уходить.

- Слушай, - говрю я, чуть отдышавшись. - А ведь в человека, наверное, страшно...

Но ещё до того, как ответ будет сказан, я понимаю глупость своего вопроса. Потому, что все, что есть во мне, спокойно отвечает ещё раньше.

Нет.
Не страшно.

Пожелайте мне удачи - кем бы вы ни были.

Завтра один из бесчисленных вопросов-ожиданий наконец решится.

Стук в дверь раздается внезапно - вспарывает напряженную тишину дома, и из раны этой тишины начинает медленно сочится свист вьюги за окном. Стук в дверь. Обычный стук в дверь. Его не испугается даже ребенок.

Но только не сегодня.

Время к полуночи. Время к излому.

Скрип петель.

Он стоит на пороге и смотрит на меня пронзительными глазами арлекина: левый - карий, правый - серо-голубой. Тонкие губы растянуты в улыбке. Бледные черты лица обрамлены тонкими прядками волос.

Он был бы красив, если бы мне не было так страшно. Он случаен. Вся эта ночь случайна.

Запертые двери других домов. Плотно - ни щелочки - подогнанные ставни. Люди за ними не спят - этой долгой зимней ночью ни один из них не создан для сна. И ни один из них не создан для зимы, боже мой, пресвятая Дева Мария, убереги...

Метель стихает мгновенно, и в открывшейся кристальной ясности виден единственный отблеск света - огни в старом амбаре, запертом на засовы снаружи и изнутри.

...Дева Мария, матерь Божья...

Он протягивает мне руку - и лезвие ножа, нацеленного ему в грудь, раскаляется, тягучими металлическими каплями оплывая вниз. Он улыбается. Он мог бы быть обычным пешеходом - обычным человеком, он как будто и есть - не мертвец, не наваждений, а обычный путник...

Но от ножа в моей руке осталась только рукоять, и капли раскаленного метала черными кругами остыли на полу.

...Дева Мария...

И я делаю шаг. Всего один шаг. И беру протянутую ладонь. Он молча переводит взгляд на небеса, и я повторяю его движение. В черной синеве ночи горят огни - тысячи огней неземной, удивительной красоты, и мы смотрим на них - долго, пристально, пока синева не начинает меркнуть.

Он поворачивается ко мне - глаза в глаза, дыхание сливается в единый ритм, и, клянусь, если нам открыть клетки ребер, то можно увидеть, как слаженно бьются сердца - и спустя мгновение ослепительная вспышка обращает меня - нас! - в ничто... и во все сияние мира.

Но прежде, чем стать солнцем, я ещё успеваю увидеть, как над горизонтам горят огни Самайна.

Среди новоприобретений ещё прошлого, 13-го года - отличный кулон с хрусталем и кольцо в виде ящерицы. Кольцо пришло кстати - давно искала что-то, что может послужить воплощением ящерино-драконьей сущности столицы. Кулон купила внезапно, хотела попытаться переработать на маятник, но вдруг начала носить. Для меня, как для человека, никогда в жизни не работавшего с камнями, это было довольно любопытным оптом. Хрусталь оказался прекрасным до идиотизма накопителем - потребность проводить чистку по два раза в день в итоге привела к тому, что на пару дней я попросту забыла его. Пригодилась висюлька неожиданно - за то от слитого в хрусталь бешенства пополам с непойми-чем даже нагрелась вода... Такие дела.

О сказках же - чужими словами.

"Сказки - это то, чему не нашлось места в истории"

На взятие Крысиной горы. 29.12

Нет мыслей. КрУгом тишина
Свой кокон оплела.
Паучья ловкость у секунд
Дробящихся от сна
До сна и от команды: лечь!
И до команды: встать!
Крысиный холм
Молчит в эфир.
В канале шелест:
"Взять".

И в полный рост,
И гулкий шаг,
Гудит в запястьях боль.
Они - втроем! -
Нас - восемь рыл! -
К подлеску жмут огнем,

И гулкий шаг,
И тяжкий бег,
И не свернуть назад...
Когда с холма
В канал прошел
Короткий выдох:
"Взят"

Сны - это такая часть жизни, которая идет в моей жизни где-то не совсем вплотную ко мне, но очень рядом. Посему быстренько, ибо убегать через пол часа, но все-таки опишу, что бы не забыть.

Я нахожусь в каких-то подвалах. Подвалы эти минимум двухярусные и очень запутанные - сейчас, но исключительно задним числом понимаю, что они совсем-совсем-совсем чуть-чуть напоминают подвалы на Октябрьском. Я иду по этим подвалам с каким-то парнем (во сне я его знаю, в реале - нет, разве что, опять-таки задним числом, он смахивает на Белого из 13го). Оба мы умеем превращаться в какую-то мелкую вредную живность - нето в мышей, нето в тараканов. О чем разговариваем - в упор не помню.

Происходит несколько сцен с участием разных людей. Подвалы частично обжиты, ближе к выходу помещения переделаны даже под учебюные классы. Сижу с какими-то ребятами, вроде как моими однокурсниками. Узнаю только Толю, ему рассказываю, что кормят здесь отлично, на убой, но мне несложно оставаться в форме - мол, бывает на три дня по подвалам заплутаешь, так и бродишь в поисках выхода - на голодном движке.

Потом в поле зрения появляется Нерг. После непродолжительного разговора мы решаем сыграть в эдакие прятки - он скрывается в подвалах, а я должна его найти.

- Нет, ну если ты так уверенна, - пожимает плечами Нерг. Я фыркаю.
- Я эти подвалы знаю, как свои пять пальцев!
- Ох, сколько всего про них ты ещё НЕ знаешь..

Я рзворачиваюсь, что бы идти к выходу, откуда и должна начать поиски, и тут же начинаю испытывать нехорошее беспокойство - я уже вышла не туда, куда должна была...

За деревянными панелями одной из стен (она такая одна, все сотальные - бетон, подсветка длинными желтыми лампами) со вставками матового стекла не скрываясь ходит Нерг. Я прикидываю направление, в котором нужно выходить, и вдруг вижу по левую руку комнату. Раньше я почему-то её здесь не замечала. В комнате стоят рядами тяжелые старинные комоды (трюмо? столы старнной конфигурации? во сне я их называю комодами, но хз...), по четыре ящика в каждом. Комната довольно большая, между комодами навален разный хлам. У дальней стены - книжные полки. Я чувствую, как у меня загораются глаза...

- Можешь не искать. Там только хлам, - через стену комментирует Нерг. Его шаги хрустят по бюитому стеклу. Он как будто не спешит прятаться.
- А я поищу, - я отвечаю что-то в таком роде и подскакиваю к ближайшему, левому комоду. На нем четыре книги - одна из них, как и многие из присутствующих в комнате книг старая, потрепанная, советского периода. На обложке яркими радужными буквами написанно "Хиппи". Лежащая за ней фэнтезяшка (равно как и фэнтези у дальней стены в ряду остальных книг) интересует меня куда больше, но я почему-то сначала лезу в ящики. В верхнем - почти весь объем занимает коробка с белой, мягкого металла (жесть? аллюминий?) крышкой (вся коробка из этого сделана?). Сбоку, между ним и стенкой ящика, нитки - цветной капрон, блескучий такой, моток.

В нижнем ящике стопки бумаг и опять нитки, мотками.

Я собираюсь взять наконец книгу (а заодно думаю, что нужно расковырять коробку в верхнем ящике), но меня будт телефонный звонок.

Досмотреть бы сегодня.

Шальный ноги занесли меня сегодня в антикафе "Зеленая дверь".
Ну, что я могу сказать...
Места более мерзкого мне посещать недоводилось ни разу. И дело даже не в огромной толпе народа, хотя и в этом тоже. Мерзким было именно... место. Комнаты, двор, дома, выходящие в этот двор, подсветка дорожек, один из администраторов, грязный снег во дворе, темные стволы деревьев...

Я долго думала, что дело в Севкином Сэме. Потом Сэм ушел, Севка зависла на кухне разбираться с кофемашиной, и я поняла, что п-дец настиг меня на полном серьезе. Это было не чувство опасности в привычном понимании, но чувство неприятности, гадкости. Раза три я дернула Севку, мол, пошли, когда выяснилось, что ей нужно зависнуть по работе ещё немного, я уперлась в дальнюю комнату и уселась в углу на пуфики читать Сапоквского, но читалось тоже плохо. К девяти я не выдержала, оделась, дернула Севку, что буду ждать на улице, оделась и вышла.

И искренне надеюсь, что больше там никогда не появлюсь. Уж не знаю, что стояло на этой земле раньше, что происходило раньше в этом доме - мне это не нравится.

Теперь несколько слов за Сэма.

Никаких теплых чувств я к нему не питала изначально, и в ЗД ехала с твердой уверенностью, что прийдется Севку от него спасать. Посему то немногое общение, что между нами произошло, начиналось с неприкрытой агрессии с моей стороны. Впрочем, я очень быстро поймала себя на отчетливом изумлении. Опасностью от Сэма не веяло. Он был скорее... растерян. Как будто не совсем понимал, где находится, и как там оказался. И совершенно переменился, разговаривая с Севкой. Вот там-то и началась отчетливая, едкая злость, смешанная с недовольством.

Я смотрела и видела, что он злится не на Севку и не на меня. Он злится на мироздание, на то, что все складывается не так, не так, не так...

Пожалуй, больше всего я жалела о том, что не смогла и не успела выцепить его для разговора.

Заметка на полях: про метро и маятники.

По мимо прочего сегодня мне пришли две интересных вещицы, но об этом я напишу завтра, ибо ужасно хочется спать.

Мирной ночи.