ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ВВЕЛ МОДУ НА СТАРОСТЬ
Разговор с рыцарем на поле для гольфа

– Ну что? Сыграем? – предложение Шона Коннери застало меня врасплох. С одной стороны, я точно знал, что партию в гольф проиграю, причем проиграю с разгромным счетом – а делать это на глазах пусть и не многочисленных, но все же зрителей, мне не совсем хотелось. С другой стороны, я прекрасно понимал, что второй такой возможности поговорить со знаменитым британским актером может не представиться больше никогда (и, к сожалению, оказался прав). Так что предложение я принял.
Игру я действительно проиграл. Зато значительно повысил свой рейтинг в глазах игроков в гольф: стоит упомянуть об этом факте, как в глазах соперников появляется уважение – всем известно, что сэр Шон Коннери партнеров себе подбирает очень тщательно. Вот только клюшку для гольфа я больше не беру в руки уже несколько лет: игрок я совсем неважный (чтобы не сказать «никакой»), а подрывать репутацию, которую нечаянно сделал мне агент 007, совсем не хочется…

– Вас журналисты часто называют сэром Шоном О’Коннери…
– Я уже устал от этой ошибки.
– А где здесь ошибка? Разве вам не было пожаловано королевой рыцарской звание?
– Звание пожаловано было, – едва заметно улыбнулся Шон. – Так что ошибка не в титуле, а в фамилии. Я никогда не носил фамилии О’Коннери, да и не мог ее носить, если честно. О’Коннери – это ирландцы. А я… – Он обнажил предплечье, на котором была видна татуировка «Шотландия навсегда».
– Давно она у вас?
– Почти всю жизнь. Я ее сделал в 16 лет, когда поступил служить в королевский военный флот. Жаль, что в 20 мне пришлось оттуда уйти: врачи нашли у меня туберкулез. Сказалось, видимо, военное детство.
– Многие потом, став известными людьми, стараются вывести подобные татуировки, считая их «ошибками молодости». Вы не пытались?
– Я?!! Никогда. И ни разу в жизни я не пожалел о том, что сделал себе ее. Я – шотландец. И это – навсегда.
– Говорят, ваш путь в кино был непростым…
– Непростым – это не совсем то слово. Точнее, совсем не то. В тринадцать лет я вынужден был бросить школу и вступить в профсоюз на молокозаводе, где работал уже полный рабочий день. Затем перешел на другой завод: в военное время мальчишки взрослеют быстро и рано начинают выполнять мужскую работу.В шестнадцать лет на целых четыре года я стал матросом королевских военно-морских сил и остался бы там еще, если бы не открылся туберкулез. Я сменил множество профессий - был спасателем в бассейне, каменщиком, натурщиком в Эдинбургском колледже, даже полировщиком гробов. Кстати, тогда я даже спал в гробах, над которыми работал – на то, чтобы снять квартиру, просто не хватало денег.
– Но отсутствие денег не помешало вам всерьез заняться бодибилдингом…
– Это, наверное, прозвучит странно, но, если называть вещи своими именами, именно бодибилдинг привел меня на сцену – и, в конечном счете, в кино. В 1953-м году я занял третье место в конкурсе «Мистер Вселенная». И в том же году в машинном зале типографии, где тогда работал, увидел объявление о наборе хористов для гастрольной поездки. Это объявление и стало переломным в моей судьбе.
– Так вы еще и поете?
– До пятьдесят третьего года я не пел и не танцевал. Никогда. Но когда меня взяли в труппу, пришлось и петь, и танцевать – целых полтора года. Кстати именно тогда я окончательно превратился из Томаса Коннери в Шона – специалисты из театральной труппы решили, что так звучит гораздо лучше. Зато за время этих нескончаемых гастролей я скопил достаточно денег, чтобы отправиться в Лондон и даже для того, чтобы искать работу в театре.
– В вас сразу увидели талантливого актера?
– Мне в жизни ничто не давалось легко. Работу я искал целых полгода. Но в лондонских театрах места мне не нашлось. В итоге, когда деньги, заработанные на гастролях, подошли к концу, меня все же приняли в театр. Но не в Лондоне, а в маленьком городке Кью. А через три года я уже работал в Уэст-Энде. Тогда и начался мой роман с кино…
– Ну, роман с кино у вас явно был взаимным. Один Джеймс Бонд чего стоит…
– Прямо скажем, сначала Бонд не стоил почти ничего. Когда в 1961 году решили экранизировать романы Флеминга, на именитых звезд просто не хватило денег. Мне отчаянно повезло. А после выхода фильма я узнал, что это такое: популярность. Письма от женщин стали приходить мешками.
– Как вы к этому относились?
– Если какой-нибудь мужчина расскажет вам, что он равнодушен к женскому вниманию, – не верьте. Конечно, мне не могло не нравиться такое положение дел.
– Но, помнится, в свое время вы во многих интервью заверяли, что ни одна женщина в мире не в состоянии сделать вас счастливым…
– Было дело, – улыбнулся Шон. – На самом деле все очень просто: в тот момент я снимался в фильме «Доктор Но» и по контракту обязан был поддерживать имидж одинокого мужчины.
– Вы, похоже, вообще не слишком любите Джеймса Бонда. Почему?
– Пожалуй, агент 007 – это тоже кусочек моей личной жизни, – Шон искоса взглянул на меня, и мне показалось, что сейчас я услышу знаменитое «Меня зовут Бонд». Читать далее...

О чем молчат космонавты…
Космос полон тайн и не все они доступны даже сегодняшней науке. Одна из таких загадок – фантастические сновидения-состояния, которые бывают у людей в космосе. О них ни наши космонавты, ни американские астронавты предпочитают не рассказывать никому.
«Я говорил с Богом…»
К исходу дня я его, похоже, достал своими вопросами.
– Ты когда-нибудь лунный камень видел? – в его голосе неожиданно прозвучал металл, и я воочию увидел, наконец, не священника и проповедника, а полковника американских военно-воздушных сил, астронавта Джеймса Ирвина, восьмого землянина, побывавшего на Луне.
– Откуда? – пожал я плечами. Да, на Земле есть несколько сотен килограммов грунта со спутника нашей планеты, вывезенных оттуда американскими пилотами и советскими беспилотными станциями. Но вот видеть образцов мне не приходилось.
Джеймс открыл чемодан и достал из него нечто. Я с недоумением поглядел на здоровый, в ладонь, кусок прозрачного пластика, в который был замурован невзрачный и почти незаметный камушек.
Джеймс мое недоумение заметил. И его как прорвало:
– Да что ты понимаешь?! Как только я ступил на Луну, я ощутил явное божественное присутствие. Я говорил с Богом и он вел меня по ее поверхности. Он и к этому камню меня привел. И вообще – там меня посетило просветление. И более святого места я не знаю…
Впрочем, через пару мгновений Ирвин остыл. И стал таким же. Каким был весь этот день – открытым, доброжелательным и даже чуть многословным. Во всем, кроме одной темы: стоило мне спросить, что же все-таки он чувствовал во время исторической экспедиции на Луне, как он или замыкался в себе – или неуклюже пытался перевести разговор на другую тему.
Мне это показалось странным – и я решил выяснить для себя, что же произошло на самом деле. Что заставило астронавта и национального героя Америки уйти из НАСА и ВВС и стать руководителем одной из евангелистских церквей под говорящим названием «Высокий полет»? Впрочем, как выяснилось, ушел из армии и из космоса не он один…
Наша встреча состоялась почти двадцать лет назад, и тогда, в разгар горбачевской перестройки, уже можно было найти некоторую информацию. И эта информация оказалась абсолютно неожиданной.
Земляне на Луне
…Судьбы землян, высаживавшихся на поверхность Луны, сложились неординарно. Впрочем, возразят мне, и люди были неординарными. Согласен. Но…
Нейл Армстронг, первый человек на Луне, после возвращения из экспедиции перестал давать интервью, ушел из семьи и впал в глубокую депрессию.
Эдвин Базз Олдрин имел серьезные проблемы с алкоголем, долго лечился в психиатрических клиниках.
Эдгар Митчел ушел из космонавтики, организовал Центр по исследованиям сверхъестественных возможностей человека.
Алан Шепард, первый американский астронавт, вернувшись с Луны, подал в отставку. Он испытывал серьезные проблемы со здоровьем, в том числе, психическим. Есть свидетельства, что стал искренне верить в Бога. Одно время помогал Митчелу в работе его Центра.
Алан Бин стал художником, рисовавшим картины исключительно на мистические темы.
Джон Янг подал в отставку. Затем вернулся в НАСА, где и оставался в штате в странной должности астронавта-менеджера, созданной исключительно для него. Неоднократно впадал в депрессию, сторонился окружающих и особенно журналистов.
Чарльз Дьюк сразу после завершения программы «Апполо» ушел из НАСА и стал разъездным проповедником.
Дэвид Скотт уволился из НАСА и вооруженных сил, имел серьезные проблемы с алкоголем и психическим здоровьем.
Джеймс Ирвин возглавил одну из евангелистских церквей Америки, шесть раз организовывал экспедиции на гору Арарат в поисках остатков Ноева ковчега, в итоге был обвинен турецкими властями в шпионаже…
Восемь из двенадцати – лучших из лучших, специально отобранных, проверенных по всем медицинским показателям, в том числе и по психической и психологической устойчивости. Согласитесь, это уже не случайное совпадение. Это закономерность. Так что же произошло с ними на Луне?
Таинственная встреча
Со всеми, если верить документам, происходило разное. А суть была одинаковой: каждый из них увидел – или почувствовал кого-то. Или что-то.
Первым, как и положено, был Армстронг. Сначала он увидел инопланетян. Первый его доклад с Луны звучал так: "Эта штука – огромная, сэр... невероятно огромная... О Боже, вы не поверите. Я вам говорю – другой космический корабль... на дальнем краю кратера. Они на Луне наблюдают за нами..." Это сегодня известно всем. Гораздо менее известно продолжение этой истории, правда, официально никем не подтвержденное, но и не опровергнутое. Выйдя из посадочного модуля, Нейл Армстронг услышал фразу на неизвестном ему языке. Он запросил Центр управления в Хьюстоне, откуда ему сообщили, что по его каналам связи никаких передач не было. И вот, уже вернувшись на Землю, и приехав в Египет, он вновь услышал ту же фразу: так звучит призыв муэдзина на молитву.
Алан Шепард умудрился заблудиться в лунных горах и вернулся только тогда, когда, по расчетам Хьюстона, запас кислорода в его Читать далее...

С ума сойти можно... И что я тут в новый год делал - не представляю)))

И пусть он для вас будет лучше предыдущего...

Сам себе не верю - я вернулся в дневник. Через два года...
Рад, что еще есть куда возвращаться....

Сначала даже не понял, за что прощения-то прошу. А потом осознал: я же всех вас обидеть собираюсь - пользуясь, что ничего-то вы мне за это сделать не сможете.
Сначала я был здесь каждую ночь. Писал, читал - но никак не проходило ощущение, что что-то происходит не так. Мне очень хотелось быть здесь своим. Или, хотя бы, казаться...
Вот в этом-то и все дело.Мы здесь все играем. Кто-то старается казаться лучше, чем есть, кто-то хуже, большинство пытается быть умнее - но не все, часть пытается сыграть грубиянов и пофигистов, не замечая при этом, как в совершенно неприспособленных для этого местах вылезают ненадежно спрятанные уши интеллекта...
Не скрою, это даже интересно - разгадывать ребусы: кто на самом деле сидит за каким ником. Но - только недолго. Надоедают надуманные переживания и высосанные из пальца проблемы.
И что больше всего раздражает - местные властители дум. Они делятся на две части: массовики-затейники и графоманы. Правда, и здесь есть довольно смешные вещи: забавно смотреть, как они ссорятся между собой, при этом периодически меняясь сторонами - графоманы вдруг тсановтся массовиками, а затейники начинают грешить окололитературными опусами.
Дневник для всех - нонсенс. Страшная придумка графоманов, маскирующих таким образом свое извечное желание ознакомить всех и вся со своими творениями.
У меня - довольно давно, правда, лет около двадцати назад был один такой знакомый. В течение двух лет он засыпал редакцию, где я тогда работал, стихами - убогими и тоскливыми (почти такими же, как в моем дневнике). Главным его козырем, помнится, было: "Но ведь газета же для нас, трудящихся". Жаль, тогда инета еще не было, отправил бы его в "Дневники" - и всех проблем. Но мне пришлось два года объяснять не только то, что его виршей мы не опубликуем, но и - почему. Итог был потрясающим: в очередном своем письме товарищ (господ тогда, как и инета, не было) сообщил, что он вообще-то не поэт, а композитор. И может прислать ноты...
Вот и вы здесь - в большинстве - такие же. А если еще и систему "звездочек" учесть - так просто улет получится.
Еще раз говорю: простите. Это искренне. Потому, что вспомнил я все, что писал в дневнике - и понял, что я - такой же. Только лет мне побольше. Наверное, поэтому вирус графоманства действует на меня слабее. Я уже свое переболел. Какой-никакой - а иммунитет.
Но я буду иногда заходить и писать. И постараюсь писать правду, не думая, как на это отреагируете вы. Но будет это не часто. Часто такое не получится. Если получится вообще.
Глубина, я - не твой!:kngt:

Все проходит. И я прошел.
Сегодня - мимо. Почему?
Да очень просто: садиться на наркотик нужно медленно, максимально ограничивая себя - с целью получения максимального кайфа.
Потому сегодня я на диете. Появлюсь ночью.

Стужа. Но тепло в квартирах,
где закрыты плотно двери.
Достучаться я не в силах:
кто не слышит, кто - не верит,
этот спит, а тот - в отъезде...
Очень холодно в подъезде.
А в дому - жильцов полтыщи,
но у всех - свои потери.
Как слепой котенок тычусь
вечно в запертые двери.

Вот ведь какая штука интересная: ничего не хочу. Работать не хочу. Есть не хочу. Пить тоже не хочу. Спать, правда, хочу, но не сплю.
И вообще, становлюсь похожим на Ленина из старого анекдота: сказал жене, что пошел к любовнице, любовнице - что пошел к жене, а сам работать, работать и работать. С женой и любовницей - про меня. Только вот вместо работы я зачем-то этот никому, кроме меня, непонятный (да и мне самому, если честно, понятный только отчасти) бред пишу.
Про то, что коллективных глюков не бывает, я знаю. А что вы думаете о коллективном бреде?

А может, хрен с ним, с хлебом? Здесь веселее. Тунеядцы - они интересне работяг. Говорят красивше. И больше.
И я такой же...

Жаль, что в инете питаться нечем, кроме духовной пищи. Пошел зарабатывать на хлеб насущный.

Я вернулся. Я понял, почему мне здесь хорошо. Просто здесь ни мне, ни от меня почти ничего не нужно. И это отчего-то греет.

Ладно, дайверы. Я попробую вынырнуть. Если не смогу - буду жить здесь. Пусть даже нерегулярно.

Интересно девки пляшут... Если собрать все, что я за свою жизнь написал, никакого дневника не хватит. А тут вдруг что-то абсолютно непонятное: вдруг поймал себя на том, что в одной половине случаев я несу абсолютный бред, а во второй - со страшной силой кокетничаю. Причем, что самое смешное, пользы от этого исключительно никакой. А тогда зачем это, кто скажет?

Это потихоньку становится похоже на Лукьяненко: мне надоел инет и монитор, но я все время возвращаюсь сюда. Может, хочу побыть самим собой. А может, совсем наоборот - тем. кого я только что придумал. Пока что сам не знаю. Не понял пока...

Ни хрена не понимаю. Не мальчик - сороковник скоро, чего я-то отсюда жду, мальчики и девочки?
А ведь жду чего-то. Иначе не полез бы просто. Забавно.
Интересна сама мысль - дневник напоказ. Всем хочется немножко раздеться на потеху остальным. И безопасно вроде абсолютно, и мыслишка нервы шекочет: а вдруг, да и узнает кто. И хочется, чтобы узнал. И стыдно немножко, и дух замирает, и гордость - вот, мол, я какой смелый. В общем, все как в подростковом возрасте, когда онанизмом занимался.
А впрочем, это ведь и есть онанизм. Только виртуальный и почти интеллектаульный.
А ведь все равно интересно. И тянет сюда.

Долго думал: а на хрена мне это надо? Понял: не надо. Но пусть будет. Обычный вариант.
А вам-то зачем? Тем, кто не играет в детский сад? Выговоритесь - легче станет?
Не станет.
Не будет.
Не надо.
А все же: на хрена?

В последний час, когда сгущалась мгла,
когда к концу вела моя дорога,
не раз меня спасали вера в Бога
и женщина, которая ждала.

Я вылезал с разбитым в кровь лицом,
гордясь, что не остался подлецом...

Но, видно, исчерпал лимит удачи,
бродя по краю и судьбу кляня.
Мой Бог устал. Ему не до меня.
А женщина уехала на дачу.

Я вылезаю. Душу рву, как жилы - в клочья.
Я выжил. Но - я умер этой ночью.