Был на утреннем сеансе в кино.
- Вам за пятьдесят или за восемьдесят, - спросила кассирша
- Давайте за восемьдесят. И вскоре я уселся в кресло с золотыми буковками "VIP". Фильм "Халк", которому в журнале "Досуг" поставили пять звезд. Я же в свою очередь оцениваю меру слабоумия рецензентов как разницу в наших оценках. Сегодня случился максимальный результат. Одно меня все же порадовало - фильм длился 130 минут. Убить 130 минут за восемьдесят рублей - совсем неплохой результат. Вскоре я понял, что это скорее я продал два с лишним часа своей жизни за эти деньги, с другой стороны часы своей нынешней жизни я бы охотно продал и дешевле.

Турки как выяснилось пришли в эти жаркие края с Алтая, откуда родом наш бухгалтер, о чем я его тут же и уведомил. «Когда обратно собираются – не говорили?» - пришел ответ.

Пяти минут наблюдения за парочкой немцев мне хватило, что раскрыть секрет каким образом турецкие продавцы почти безошибочно определяют национальность отдыхающих. Мне кажется, что у русских иная мимика. Все мышцы лица у европейцев как правило расслаблены. Я даже провел небольшой эксперимент: полностью расслабил лицо, отчего немного приоткрылся рот, почти как у Бельмондо в фильме «Чудовище» и вяло побрел вдоль торговых рядов. «Гутен абенд» раздалось к моему полному триумфу.

Отдых по системе «Все включено» все же не для меня. Через три дня волей-неволей ты превращаешься в животное. И вот уже море для тебя – это просто море, горы – просто горы, а турки – это просто турки. На четвертый день ко мне пришла последняя на отдыхе мысль, которая вскоре разбухла словно мюсли в молоке заполнив собой оба полушария: О чем думают люди, когда лежат закрыв глаза на пляже. Всю последующую неделю я лежел с закрытыми глазами на пляже и думал, о чем же все-таки думают люди, когда лежат закрыв глаза на пляже.

В поселке Кумлуджи, близ Кемера, не так давно избрали нового мэра и он решил урезонить турецких гонщиков распорядившись установить 60(!) новых светофоров. Что и было вскоре в точности исполнено – на въезде и выезде из поселка установили по 30(!!) светофоров. Единственное приемлемое для меня из услышанных объяснений этому удивительному факту звучит так: А когда вечером едешь – знаешь как красиво!

Райком временно закрыт - все ушли в отпуск.
До свидания, счастливо тебе отдохнуть, возвращайся скорее, желаем тебе набраться сил...новых впечатлений, вы всей семьей едите? - тогда только сил.

Сначала я вспомнил его ЛИЦО, его лицо смеялось, потом с жаром заговорило. Без очков он казался ТРАГИЧНЫМ, часто смеялся, выпивал и говорил исключительно с матом. «Если хочешь найти Рубилова в семинарии – иди туда, где грязно ругаются » - сказал мне один товарищ. Иногда он был горд и дерзок. На одном судьбоносном собеседовании высокий духовный сан, просмотрев список взысканий, спросил: «Вы, стало быть, молодой человек – грязнуля, прогульщик и пьяница?» «Вы ничего не перепутали, святой отец, моя фамилия – Рубилов» - как и многим талантливым людям, ему все сходило с рук. Теперь – УЖЕ НЕ ВСЕ. Он немного прихрамывал: «Не сомневался, что меня возьмут в академию – у нас любят убогих» Он был очень ПОДЛИННЫМ человеком и поэтому я чуть не заплакал, когда узнал, что его убили. Как-то в привычной для него манере он рассказывал о книге Иова: « И тогда Иов взмолился – А ХУЛИ, ГОСПОДИ?» Глупо, конечно, но тогда это казалось смешно, и даже человек, который в подобных случаях морщился, кажется, улыбнулся. Я вспоминаю с каким азартом он еще пару раз повторил эту казавшуюся удачной фразу и улыбаюсь. Я улыбаюсь и мысленно задаю Господу тот же вопрос.

Когда я почти уже приехал к дому и припарковался у какого-то овощного ларька, то вдруг понял, что мне грустно и даже очень. Грустно от того, что за три дня в этой развеселой компании, я так ни с кем и не поговорил, что называется «по душам». А ведь мог бы, и много с кем. Или мне только кажется?
Кроме, пожалуй, одного очень короткого и неожиданного момента. Мы уже ехали к дому и остановились возле рыбного рынка. Ненадолго я остался в компании подружки моего приятеля, которая в очередной раз призналась, что ненавидит рыбу, а потом вдруг заговорила со мной обо мне.
«Так значит, Андрюха, - сказала она – в 32 года наступает кризис» Я совсем не говорил, что переживаю кризис и, более того, вообще ничего не говорил, но сразу понял, что это продолжение бессмысленной, как мне казалось, вчерашней беседы. Ничего особенного я тогда не сказал, кроме того, что в последнее время почти не смотрю спортивные трансляции. «Но футбол-то у тебя по-прежнему вне конкуренции», - спросили меня.
«Нет, и футбол я тоже почти не смотрю»
«Зато ты много читаешь», - вставила подруга моего приятеля, а теперь вот выяснилось, что у меня кризис. Трепетное внимание к моей персоне – тронуло и я не стал отпираться, правда я не понял какие новые формы мне посоветовали искать и почему я вообще должен что-то искать, к тому же фраза «нужно искать новые формы» - звучит слишком формально, но это у нее такая манера – формально говорить о серьезных вещах. Кто-то говорит о них иронично, кто-то цинично, кто-то утрированно казенным языком. А она – формально. Ведь говорить о серьезном – серьезно – явно моветон.

Поеду я, пожалуй, на природу...

Знаете ли вы, что есть такая наука – скалология, которая изучает ступени и даже институт Ферми не смог дать ответ об оптимальном соотношении их высоты и длины.
В Малом театре лестницы очень неудобные, по ним трудно спускаться и подниматься, зато легко споткнуться и свалиться вниз. Спектакли здесь точно такие же.
«Дядя Ваня» - что может быть понятнее - в антракте я посчитал эту постановку проходной. В итоге стареющий Додин сделал все же свой юбилейный подарок горожанам. Господи, люди, как мы несчастны. Все здесь живут бессмысленно: праздно или деятельно, отвлекаясь лишь на интрижки, неразделенную любовь и бесконечные разочарования, снова и снова возвращаясь в эту,(….), нескончаемую работу – этот последний уход от действительности. Заключительный и всем известный монолог со звездами и небом…в алмазах – это гипноз и нет больше никакой надежды. Хочу понять одно – чему мы столь искренне аплодировали, ведь аплодисменты – это спасибо. За что? За то, что вы везде уже опоздали, сами предали свою судьбу и вечно теперь будете несчастны? Или за то, что мы такие же? И когда вы пытаетесь вновь обрести себя, бросаете все к черту и желаете измениться, то вдруг выясняется, что вас уже нет – это пугает, а вдруг я лишь сгусток общественных отношений.
Бразилец Коэльо говорит – идите и, узрев Божьи знаки, творите. Додин не согласен – делайте что хотите – в этом нет никакого смысла и только этот судорожный,(…), труд приносит забвение,(…).
Додину – 59, дяде Ване – 47, мне –32. Странный подарок на трехсотлетие.

Такой вот со мной вчера случился сон. Солнечным днем вдоль берега моря по извилистой дороге, часто именуемой по-новогоднему – серпантином, вместе с девушкой, лица которой я не видел, в каком-то очень маленьком автомобиле, мы убегали. Не знаю от кого и почему, но один из преследователей оказался в нашей машине. Я проткнул шею этого очень крепкого на вид человека шилом, пошла кровь и он умер (во сне))), не оказав отчего-то никакого сопротивления. Девушка была за спиной, и я вновь не увидел ее лица, как и позже, когда она была немного сбоку, и мы должны были в чуть освещенном гроте разгадать загадку одного ассирийца – придумать новое название для Библии. В моем варианте было три слова, кажется на букву «К» и оно показалось мне удачным. Больше я ничего не помню.

От имени всех дачников и особенно безвинно замученных оными, хочу выразить свой восторг Адмиралу моря-океана, бывшему вице-королю и правителю открытых в стороне Индии островов и материковой земли, дону Христофору Колумбу по поводу внедрения при его горячем содействии в скучный крестьянский быт чудесного плода картофель.

Когда мало спишь - иначе мыслишь. День начинается как-то по вечернему и самые бодрые мероприятия (типа утренника, посвященного окончанию начальной школы) обволакивают тебя усталой, задумчивой, но все же светлой грустью.
Не так то просто найти слова для этого, в сущности, чужого мира у входа в который ты каждое утро оставляешь своего ребенка.
Слова так и не нашлись. Даже те, что звучали со сцены, упорно летели мимо. Напутствия, стихи, грамоты, стихи, сценки, танцы, стихи – все мимо. Я улыбался, аплодировал и в нужные моменты понимающе кивал. Но детям… детям - это было очень важно. Это умиляло, как обычно, когда происходит нечто важное. Пустые и бесцветные для тебя фразы, им иногда казались подлинным откровением, даже «Пожалуйста, садитесь» для пришельцев и школьников звучит по-разному. Не все родители были пришельцами.
Я видел несколько счастливых, растворенных в жизни своего чада, матерей, их неподдельную радость за лучших учеников класса – победителей и лауреатов и слова, что летели мимо меня, попадали им в яблочко.
И тут меня накрыло: я чувствовал как это здорово – жить не своей жизнью: дочкой, мужем, хоккеем, театром и даже телевизором, знать ее ухажеров, его проблемы, календарь чемпионата и даты премьерных показов. Скользить по этой жизни, как по сказке: ягодка за ягодкой… Это было так легко, что я, сославшись на занятость, ушел.
Не выспался, наверное.

Когда я приезжаю на дачу, выхожу из плотно прижатой к кустам смородины машины и захлопываю погрустневшую дверцу, то всегда говорю себе: «Считай, что это никогда не кончится».
Теперь я ничего не жду. Главное поскорее найти лопату и начать копать под строгим хозяйским взором, говорящим: «Нет, никогда этот человек не посадит дерево, не вырастит сына и уж тем более, не построит дом».
Дача как-то невольно ассоциируется у меня с молчанием. Если я сяду на веранде с книгой, да еще и в кресло (которое, кстати, я подарил хозяевам в прошлом году, дабы разбавить спартанскую обстановку.) И вот, стоит мне сесть в кресло. И эти же пары глаз глядят уже не с сожалением, а с гордой и молчаливой укоризной. Бросаю книжку, ищу лопату.
А ведь я ни на кого и никогда не смотрел с молчаливой укоризной. Даже в памятный мне зимний, плавно перетекший в ночь, вечер на заре моего автомобилизма, когда с одним действительно хорошим человеком мы пытались понять почему: «Бензин,(…), есть,(…) искра есть,(…) и давление,(…), есть,(…), а она – (…) – не заводится». Теоретические посылки исходили от мастера, а на практике их проверить должен был я. Было 23 февраля и на моей работе «теплые» люди веселились за теплым праздничным столом. А я затыкал шланги, прикреплял манометры и накручивал бесконечные круги по незнакомому району, двигатель бесконечно глох, я стучал по нему гаечным ключом, откручивал шланги, дул, крутил ключ зажигания и толкал машину. Шел снег , было холодно, я курил и думал, что вторая мировая война не закончится, пока по нашей земле бегает хотя бы один «Опель-Кадетт». В какой-то момент силы почти оставили меня. И даже тогда я ни на кого не смотрел с молчаливой укоризной, потому что вокруг уже никого не было – ни людей, не машин и где-то в километре меня ждал этот действительно хороший человек в автосервисе. И тогда я сказал: «Послушай, мессершмидт, я понимаю, что тебе здесь худо живется и что хочется домой – пить неразбавленный немецкий бензин на недеформированных немецких дорогах, но я твердо обещаю тебе, что другой жизни у тебя уже не будет, и если прямо сейчас ты не объяснишь мне почему: «Бензин у тебя есть,(…) искра есть,(…) и давление,(…), есть,(…), а ты,(…), не заводишься», то завтра для тебя уже не наступит. Завтра ты на унизительном ошейнике поедешь на разборку, где умрешь в муках, а деньги, вырученные за твои органы, я с чистой душой пропью». И мы поехали, избежав укоризненных и молчаливых взглядов.

А день все не кончается. Настает священное время обеда. Время щей и салатов из овощей. Овощи, непременно, нужно нарвать самим – ведь нам безумно интересно как это все растет. Трудотерапия, к тому же. Совсем уже скоро мне трижды предложат выпить стопку водки. Я трижды соглашусь. Затем хозяин закроет бутылку, уберет в холодильник и уйдет на послеобеденный отдых, снова оставив меня в расстроенных чувствах. Водка, с ее способностью торопить течение времени – была бы неплохим выходом. Дальше чай и обзор садовых новинок в компании хозяйки. Три рюмки – это все же три рюмки. Я становлюсь словоохотлив, пытаюсь запомнить бредовые названия растений и несмешно шучу.
Потом еще будет баня, после которой я должен сказать волшебную фразу: «Да…пар сегодня – как никогда». Если наложить все эти «как никогда» один на другой, то должен был бы получиться такой немыслимый пар, что…слов нет. Еще рюмка водки – «Да», но я уже запасся пивом и голыми руками меня не возьмешь.
Крестьянский быт предполагает ранний сон и я буду сидеть в одиночестве на деревянных ступенях глядя на безнадежно напоминающие сказку про Чиполлино участки.
Какая, все-таки, гадость этот родо-племенной уклад.

В субботу был на так называемом футболе – «Зенит» играл с «Торпедо». Впервые на моей памяти при входе на стадион болельщикам раздавали пакеты, видимо, на случай если все будет также плохо как с «Динамо».
Невольно сравнивал наших и испанских болельщиков. Пришел к выводу – это разные и даже несравнимые вещи.
Что я видел в Барселоне. Двенадцать тысяч прыгают, поют, машут шарфиками, флагами и националистическими плакатами. Причем, если я говорю – двенадцать тысяч, то это не десять, а именно поголовно ВСЕ: от детей до старушек – без преувеличения. С виду все как у нас, только более мелодично, масштабно и организованно. Но стоит взглянуть в их по-матадорски безумные глаза и уже неясно где ты находишься: в компании танцующих кришнаитов, выплясывающих свои ритуальные пляски папуасов или впавших в транс рейверов. По правде сказать, было жутковато.
Заключение.
Можно сказать, что я побывал в удивительно красивом доме, где недовольные моим появлением хозяева показали мне несколько подлинных чудес.

Один монах вошел в склеп к покойникам и крикнул:"Христос воскресе!" А они ему все хором:"Воистину воскресе!"
Хармс <1933>

Лет 30-35 назад в барселонском порту перевернулся контейнер с попугаями. Птицы разлетелись по городу, расплодились и живут теперь на пальмах. Я правда, не видел, ни одной, но и цели такой перед собой не ставил.

Идея метро в этом городе доведена до абсурда. То есть, метро – есть, а ларьков поблизости – нет. Не совсем понятно: зачем им тогда метро.

Посетил широко разрекламированный бульвар Рамбла, видел много развлечений для идиотов, включая наперстки.
Два слова об Эшампле – районе без перекрестков. Фасады угловых домов скошены под 45 градусов таким образом, что каждый перекресток превращается в небольшую восьмиугольную площадь. Ощущение открытости и красоты тоски. Точнее, открытости красоты тоски – так я понял модерн. Два дома Гауди. Один очень нежный – называетя дом Батльо и принадлежит хозяину производства всех Чупа-Чупсов. Вот уж, насосался – иначе не скажешь. Другой – дом Мила – представляет собой окаменевшие волны. Ничего, даже отдаленно похожего на эти здания, я не видел.

Мобильная связь, безусловно, великая вещь. Но в дальние странствия я бы все же брал игрушечные телефоны – выглядят как настоящие, абонентская плата отсутствует, тариф безлимитный и бесплатный. В любом случае не помнишь кому звонил и о чем разговаривал. Я-то не сильно пострадал – перед поездкой даже деньги не стал докладывать. В итоге – на второй день меня отключили и мои on-line трансляции из Palau San Jordi закончились. Многие соотечественники пострадали сильнее.