ОНТОЛОГИЯ НЕБЫТИЯ :
ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ ТВОРЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ
ПОСТМОДЕРНА
Изначально категории пространства и времени относятся к основным категориям бытия. Трансформация в понимании этих категорий связана с соотнесением так называемой постмодернистской реальности с расширенным ее пониманием как бытия и небытия в целом. Полнота реальности в восприятии сознания художника эпохи постмодерна неразрывно связана с антиномией бытия-небытия как цельной структуры существующей и создаваемой в процессе творчества действительности.
Данная структура не связывает себя условностями в относительности своего определения через вышеназванные категории пространства и времени, и тем не менее использует ее в общем полотне дискурса. Достаточно вольное обращение с понятийным аппаратом бытия обеспечивает новой структуре возможность толерантности в отношении с неопределенностью самого небытия как части и действительности, и самого сознания интерпретируемой реальности.
Само небытие воспринимается как позитивное качество, как нечто более реальное, чем сама действительность, а даже скорее как само бытие, только рассмотренное под иным углом, с другой стороны куба, из другого измерения. «Ничто - это всегда стильно. Всегда в хорошем вкусе. Ничто идеально - в конце концов, Ъ, совершенно ничто ему не противоречит.» (Уорхорл Э. Философия Энди Уорхорла: От Э к Ъ и обратно.) Кроме эстетических черт небытию приписываются и чисто онтологические качества. Так как реальность для сознания модернизации мыслительного творчества становится лишенной действительного смысла, то в результате смыслом наполняется ниша реальности несуществующей, а именно небытия. Ощущение пустотности бытия – черного океана отмирающих идолов старых ценностей – основной признак критического состояния меняющейся в аксиологическом вакууме действительности. И это ее переходное состояние и можно было бы охарактеризовать как культурно-ценностным небытием, небытием ушедших в прошлое традиций и ориентиров, оставивших после себя только пунктирные следы старых кумиров, старых идеалов: «Кое-что в жизни моих старых идолов вызывает у меня слезы: их долгое молчание, их безалаберность, их неистовство и эта ненависть, которую они пробудили. Когда я думаю об уродстве, претенциозности и скуке их произведений, о чудовищности их стиля, о хаосе и путанице, в которой им пришлось барахтаться, о сетях, которыми они себя опутали, я впадаю в экзальтацию» (Миллер Г. Тропик рака. – М.,2001.-С.232)
В конечном счете целью художника в данной ситуации видится слом иерархии существующих ценностей, суще6ствующих понятий о прекрасном, чтобы затем по-своему упорядочить окружающий их хаос, чтобы «через эмоциональное освобождение воскресить мертвых» (Миллер Г. Там же.)
Чтобы вновь придать импульс движения «остановившемуся колесу творчества» и стать художником, вовсе нет необходимости в том, чтобы быть человечным. Художник ставит себя вне человечества, вне его реального бытия. Он творит собственное бытие, построенное из противоречий саморазрушающейся действительности, и образующаяся реальность напоминает скорее изнанку действительности, чем новую реальность. « Я – часть земли! Я не хочу скрипеть вместе с человечеством… Среди народов земли живет особая раса, она вне человечества – это раса художников».
Художник как сидящий вне человеческой расы может «грызть собственные внутренности» - и это не будет выглядеть неестественным, омерзительным, ибо он стоит вне его. Это самая искусная подделка под реальность, ибо примиряет « жизнь и безжизненность» (Миллер Г. Там же.-С.235.)
Так художник творит новую – вневременную историю – « через самые последние пределы пространства и времени, где нет ни людей, ни фауны, ни флоры, где ты сходишь с ума от одиночества, где твой язык – это просто набор слов, где время разъединено, выключено и отобрано у бытия» (Там же.С.236.) Чтобы реальность тонула не в реальных реках, морях, терялась в лесах – а терялась в пространстве и времени вообще. Чтобы реальность наконец распалась и создала миллион существующих возможностей реальных миров: «Я мечтаю о реках, которые создают такие океаны, как Шекспир и Данте. О реках, которые не пересыхают в пустоте прошлого». В таком контексте «Все течет» обретает совершенно иной смысл. Текучесть должна обрести сама реальность. Она должна стать такой же пластичной, как материал, из которого ваяет художник, стать материей в изначально заданной ей смысле, материей, из которой творят.
Художник останавливает время, выворачивает его наизнанку, чтобы удостовериться в том , что реальность все-таки существует, или напротив, усомниться в том, что эта действительность – единственная возможная: «Тишина сместила мое представление времени, как слова команды, вдруг раздавшейся в наушниках летчика; я вынужден был схватить газету, чтоб удостовериться, что сегодня - это сегодня, а не вчера.» (Брэйн Д. Жизнь наверху).
Вопрос о том, что есть время, должен был бы решать в
Читать далее...