Уже через 3 месяца Фернандо Льоренте официально станет игроком Бьянконери. Ну а пока его можно считать первой стратегической добычей Джузеппе Маротты, который прошлым летом отказался отдавать за форварда 16 миллионов евро
это у меня трубка вырвалась: ладони сразу взмокли. Вы меня уже ждете? Скажи, как ехать.
- Ты где?
- В парке Горького.
- А еще точнее?
- Завтракаю — пльзенское пиво пью в деревяшке.
. — Слушай меня внимательно: сиди в этой деревяшке и никуда не уходи. Сейчас я возьму такси и приеду.
— А Гуров где?
Я не знал, что ответить, и молчал.
- Один приедешь? — недоумевал Ванечка.
- Сиди на месте и — никуда! Понял меня?
- Понял... Ну, я пошел сидеть, — и он повесил трубку. Верочка немигающим взглядом снова уставилась из
своего угла в дверцу /maestro-janik.ru/chesnok_marinovanniy.html" target="_blank">http://maestro-janik.ru/chesnok_marinovanniy.html ">холодильника.
— Едешь? — спросила она тусклым голосом.
— Да. Нужно еще заехать в "Вечерку", — я взял со стола серую папку. — Если понадоблюсь, звони мне домой. Мы сейчас же поедем с Сиротой ко мне. Поняла?
Верочка кивнула и, не поворачивая головы, попросила:
— Присядь на минутку.
Я сел и положил папку на колени.
- Скажи, Павел, только честно: ты ничего от меня не скрываешь?
- Что ты имеешь в виду?
- Ты прекрасно знаешь, как мы жили. Георгий тебе наверняка обо всем рассказывал. Всякое было, особенно когда жива была мама. Но после того, как она умерла, у нас почти не было ссор. Он делал свое дело, я — свое. Мы друг другу не мешали, и, честно говоря, если нас что и связывало, так это наш сын. Но между нами не было такого, что могло бы... что заставило бы его... Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать.
Я понял, что она хотела от меня услышать, и постарался успокоить ее.
— Можешь не терзать себя, — я старался говорить как можно убедительнее. — Никакой твоей вины здесь нет и не может быть. Да уж если говорить до конца, ничего необычного и не было в ваших отношениях, и ты это прекрасно понимаешь.
— Ну тогда что? Что?.. Ведь должна же быть причина!
Я не могу поверить, как это можно: быть близким с человеком почти пятьдесят лет и не знать его как самого себя!
- А вот здесь ты ошибаешься, — мягко возразил я. — Даже для того, чтобы познать самого себя, человеку порой не хватает жизни.
- Опять ты со своей философией, — поморщилась Верочка. — Я ведь тебя по-человечески спрашиваю, как старого друга Георгия.
- А я тебе по-человечески и отвечаю. Эта философия, Верочка, и рождена жизнью, и проверяется ею. И, кстати, — решил я все же закончить свою мысль, — я думаю, познать самого себя иной человек не то что не может из-за лености ума или за неспособностью, а не хочет. И знаешь, почему?
- Почему же? — Верочка посмотрела на меня как на хныкающего пациента, который мешает ей приступить к делу.
- Потому что боится.
- Кого?
- А мало ли! — я поднялся. — Впрочем, я это и сам хотел бы узнать. Ну, звони.
В соседней комнате тонко попискивал электронный зуммер. Я остановился в дверях. Вава лежал на диване, задрав ноги на валик, и сдвинув брови, сосредоточенно давил на черной пластиковой коробке кнопки, помогая электронному волку ловить мячи. Он был так увлечен, что не сразу и заметил меня, а заметив, с трудом скрыл свое неудовольствие под маской покорного безразличия. Лениво снял ноги с валика и сел, глядя в пол.
— Ты бы спросил мать, может, ей нужно в чем-то помочь.
Вава шмыгнул носом, а Верочка осторожно дотрону-н.1сь сзади до моей руки.
— Оставь его, Павел, — и проводив меня до входной ЦВери, добавила: — Ему сейчас тяжелее, чем мне. Он был 1.1 к привязан к отцу.
Я молча поклонился и вышел.
Икакого черта я лезу не в свои дела! Да кувыркайтесь ВЫ, как хотите, мне-то
- Видишь! — Гуров даже не заметил моей язвительности. — Вот и с первым мужем у нее так было... — Поняв свою оплошность, он смутился. — Я хотел сказать...
- То, что она тебе рассказала, — перебил я его, — мне давно уже известно. Он оказался пьяницей, эгоистом и вдобавок ко всему — импотентом. Верно?
Гуров вскинул голову и тревожно посмотрел мне в глаза.
- Послушай, а откуда ты это знаешь?
- Слышал, — уверенно сказал я и, чтобы не обидеть товарища, не стал распространяться на тему нечистой совести, имеющей необычайную способность к нравственной мимикрии. — Слышал ее внутренний голос.
- Телепат-самоучка, — усмехнулся Гуров и задумался. — Да, к сожалению, так оно и случилось, — и вдруг взорвался: — И не нужно большого ума, чтобы предугадать судьбу всякой доверчивости! Так что заткнись со своей прозорливостью. — Он засопел, но обиды хватило не надолго: его просто распирало от желания выговориться. — Я даже не представлял себе, как человек может полюбить... вообрази себе: бросить город, в котором прожила всю жизнь, друзей, родных, любимую работу — и все ради меня, а? Я и подумать не мог, что она решится на такое!
- А теща?
- Что теща?
- Теща тоже решилась? Не каждый рискнет...
- Теща пока поживет у нас, а понравится — пусть остается, внуков нянчит! — Он рассмеялся и хлопнул меня ладонью по коленке. — Ведь будут у нее внуки, а? Бу-дут!
Тебе, закоренелому холостяку, этого не понять... а может, тоже решишься, пока не поздно? Чего тебе терять?
Терять мне в самом деле было нечего. Разве что — кроме памяти. А память коварная штука. Она не прощает тем, кто пытается освободиться от нее. Без памяти человек превращается в жвачное животное, в нравственного урода, недомерка. Ему, человеку, только кажется, что он живет нынешним днем. Черта с два! В нем самом тяжело ворочается, вздыхает, пыхтит, ежеминутно напоминает о себе прошлое как совесть, как опыт, как предостережение. И будущее — тоже живет в нем. Оно — в неродившихся детях, в честолюбии, в неистребимом отчаянном желании достичь того, чего достичь, увы, невозможно. Если б человек стремился только к возможному, как бы он упростил себе жизнь! Но в том-то вся и загвоздка, что он всегда пытается откусить больше, чем может проглотить.
Я покосился на Гурова. Он запрокинул голову и, улыбаясь, смотрел на далекое синее небо. Сейчас он был, несомненно, в будущем, и оно представлялось ему, наверное, таким же ясным и безоблачным, как это небо, но, конечно, не таким далеким. Думаю, ему казалось, что в этот момент его лучезарное будущее счастливо слилось для него с его безмятежным настоящим. Опасная иллюзия! Каждое время, каким бы заманчивым оно ни было, должно занимать в глобальной стратегии человека свое место. Это уж как дважды два — четыре. Одно должно вытекать из другого, и не следует торопиться опережать время и бездумно рвать штаны в "шагах саженьих" — может ведь случиться так, что другие-то и не купишь.
Ах, память, память!.. Ее надо беречь, холить, лелеять. Она твоя, только твоя и никому больше не принадлежит, и ни на кого ты ее, родную, больше не повесишь: у всех хватает своей — и злой, и доброй, — и лишней никому не надо. Да и очень ревнива наша память — рядом с чужой трудно уживается, а если и примет, то постарается обратить в свою веру.
Я знал, куда повела меня моя память, и послушно пошел за ней. Я закрыл глаза и сразу же увидел перед собой этот тихий укромный уголок, окруженный жесткими кустами барбариса и чахлыми тополями с бледно-зелеными съежившимися листьями. Здесь мы и встречались вот уже более двух десятков лет. Мы сметали с покосившейся, облупленной, а когда-то синей лавки изъеденную гусеницей листву, садились так, чтобы можно было дотянуться друг до друга рукой, и улыбались, довольные встречей.
За кустами барбариса высилась трехметровая обшарпанная кирпичная стена. С другой ее стороны часто доносились приглушенные трамвайные звонки. Стена тянулась вдоль трамвайной линии, потом сворачивала в переулки и замыкалась на другой стороне массивными железными воротами, охраняя покой этого грустного приюта скорби и печали.
— А ты все хорошеешь, — говорил я из года в год одни и те
стратегическое направление нашим умам, не более того.
- "Наполеон"? — переспросил он снисходительно, однако ж не настолько, чтобы смутить нас нашим невежеством. — Могу предложить "Двин".
- А... — хотел было вклиниться я, вспомнив, что в последний раз пивал этот коньяк лет этак тридцать назад и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу, но Гуров больно наступил мне на ногу, и я только молча кивнул. — Нуда... Конечно, — и больше уж не пытался лезть в калашный ряд.
Теперь я только надеялся с несвойственной мне мстительностью услышать из уст красавца такие родные и привычные моему слуху выражения, как "нету", "кончилось", "не держим" и все, конечно, "с сожалением", "к огорчению", "увы", чтобы хоть чем-то смутить этого невозмутимого и самоуверенного пижона. Но "увы" сказал я мысленно сам себе, потому что здесь, судя по всему, ничего не кончалось и все держали.
— Что будем курить? — спросил меня Гуров, когда заказ, кажется, был уже принят.
И тогда я не сдержался и выпалил:
— Только "Герцеговину Флор"! Иначе я ухожу. Красавец блеснул ослепительной улыбкой и изящным
движением вынул кончиками пальцев из кармана своего безукоризненного голубого пиджака роскошную пачку "Герцеговины Флор". Я был сражен.
— Ничего не забыли? — и опять белоснежная улыбка.
— Благодарим вас, — кивнул Гуров. — Если что вспомним, скажем.
Красавец, как-то грациозно изогнувшись, будто боялся в развороте удариться о невидимую притолоку, повернулся и показал нам спину.
— Вот! — обрадовался я. — Наконец все же выперла из него хамская сущность!
— Ты о чем?
- Мне рассказывали, в Английском клубе, знаешь, там, где сейчас музей Революции, так вот в Английском клубе гарсоны отходили от стола задом. А этот?
- Но ты же не в Английском клубе, — Гуров засопел и, кажется, серьезно обиделся. — А вообще-то, если б ты не был моим гостем, я назвал бы тебя свиньей. Но я этого не сделаю, потому что я воспитанный человек.
— А что же я?
— Если ты сейчас же одумаешься и извинишься за свое свинство, то тоже будет воспитанным.
Видно, я действительно слишком разыгрался.
- Извини, друг мой Жора, честное слово, я нечаянно, — я дотянулся до его руки, лежащей на столе, и нежно-нежно погладил длинные тонкие пальцы. — Я так думаю, что это нервное. Но истерики не будет — я сдержу себя, поверь.
- Паяц, — буркнул Гуров, все еще продолжая сердиться, — но я уже видел, что мое извинение вполне удовлетворило его.
Да и не мог Гуров на меня долго сердиться — слишком хорошо мы знали друг друга, чтобы обращать внимание на всякие пустяки. А как ему было не обидеться, если он выкладывался, как мог, а этот гарсон только что нос мне салфеткой не вытер, да и то потому, что я не попросил его об этом. И вместо благодарности — хамство! Переиграл немного, сознаюсь. Однако...
Но тут я увидел перед собой прозрачные золотые кружочки лимона под тающим инеем сахарной пудры, слезящиеся от истомы розовые ломтики семужки и почувствовал легкое головокружение от терпкого, ни с чем не сравнимого аромата наглухо забытой виноградной лозы.
— Приятного вам аппетита.
Оставалось лишь поднять рюмки и, как говорят, Господи, благослови.
— Однако за что все-таки пьем?
Честно говоря, я сгорал от любопытства. Дело даже не в купеческом размахе. Гуров никогда не был скуп, а в пору своей холостяцкой молодости даже чуть ли не щеголял своей неуемной расточительностью. На мальчишниках он первый выворачивал свои карманы и оставлял себе только на трамвай. Но всегда, во всех случаях побудительным мотивом к действию для него должна была быть какая-то причина. Сами по себе деньга причиной для него ни к чему не служили
Это исключительно для самообороны, — с улыбкой сказал он, встретившись взглядом с Никитиным. — Так что не обращайте внимания. И, пожалуйста, проходите. Чувствуйте себя, как дома.
Никитин плюхнулся в кресло с другой стороны журнального столика.
- Кто-нибудь даст мне закурить?
- Вы слишком близко сели.
- Что?
- Сядьте на диван!
Никитин секунду помедлил и подчинился требованию.
- Кажется, мне ваше лицо знакомо, — сказал он. Поймал брошенную ему пачку сигарет, спички и закурил.
- Еще бы! — усмехнулся мужчина. — Но я на всякий случай представлюсь: Павел Николаевич Арсентьев.
- Как же, как же, — покивал Никитин. — Сценарист, актер и, кажется, даже какой-то лауреат.
- Не какой-то, а лауреат Государственной премии России. Но все это в далеком прошлом.
- Прошлое всегда с нами, — усмехнулся Никитин. — Кстати, я ваш должник. Ведь это вы предупредили меня о договоренности Старика с Огоньком. Между прочим, Старик очень интересовался, откуда я узнал. Но я не счел нужным удовлетворить его любопытство.
- Я никогда не сомневался в вашем благородстве, — улыбнулся Арсентьев. — Видите, наши с: вами отношения уже имеют богатуюисторию. Мне кажется, есть смысл их продолжить...
- Под дулом пистолета?
- Я повторяю: пистолет исключительно для самообороны. Вы можете сию секунду встать и уйти.
- То есть уйти следовало бы вам. — Никитин обвел взглядом гостиную. — Как-никак это моя квартира.
- Но уделите мне немного вашего времени. Я постараюсь не слишком задержать вас.
- Ладно, валяйте, — кивнул Никитин, переводя взгляд на Молодцова. — Ну, Кира! Не перестаешь ты меня удивлять. Не думал я, что у тебя такие знакомые.
- Я принесу кофе. — Молодцов вышел из гостиной.
- Приступим к делу? — предложил Арсентьев.
- Минуточку! Я давно терзаюсь вопросом...
- Знаю, знаю. Вы уже задавали его в одну из наших прошлых встреч.
- Да. Наверно, задавал. Но не получил ответа, поэтому спрошу еще раз. На кого вы работаете?
- Что в имени тебе моем?
- Так не пойдет!
- Я могу вам назвать кого угодно. Что это вам даст? Может быть, немножко выждем? Определимся, насколько мы друг другу интересны.
- Но сам интерес решающим образом зависит от того, кто за вами стоит.
- Пока я могу вам сказать лишь то, что представляю некую отечественную финансово-промышленную группу, интересы которой резко расходятся с интересами империи Горинского.
- Что значит "представляю"?
- Ну, скажем, трастовый агент. У меня довольно широкий круг полномочий.
- Угу, — буркнул Никитин.
- Наша команда, — продолжал Арсентьев, — это тоже чиновники, финансисты, предприниматели, но несколько иной ориентации, чем в холдинге Горинского.
- Нефть?
Арсентьев пожал плечами.
- Возможно — да, возможно — нет. Я ничего не утверждаю и ничего не отрицаю.
- Это уже кое-что, — проговорил Никитин. — Послушайте, а как в вашем загоне оказался мой друг Молодцов?
- Уметь надо, — усмехнулся Арсентьев. — Мы хотели бы, чтобы и вы у нас оказались. Прямо скажу, интерес у нас к вам очень большой.
- Да? Почему?
- Видите ли... — Арсентьев на секунду задумался. — На первый взгляд, рынок переполнен предложениями со стороны самых различных силовых структур. Но это обманчивое впечатление. Туг как в поэзии — стоящего очень и очень не много.
4. Настройка диаграммы.При работе с диаграммами в BPWin4.0 может возникнуть проблема с выводом названий объектов на экран – для этого необходимо настроить шрифт диаграммы: щелкните по свободному месту диаграммы правой клавишей мыши и в контекстном меню выберите пункт – «ParentDiagramTextFont», после чего в открывшемся окне выберите шрифт поддерживающий русский язык, а затем установите флажок «Changealloccurrencesofthisfontinthismodel» в включено. Теперь все надписи к объектам, а также верхний колонтитул диаграммы, будут отражаться на русском языке. Для того, чтобы названия в нижнем колонтитуле диаграммы отражались на русском, следует проделать аналогичные действия, только в контекстном меню выбрать пункт «ParentDiagramTitleTextFont».
В верхнем колонтитуле диаграммы может отражаться следующая информация: Usedat(отражается информация о том, где родительский модуль поведения вызывается с помощью стрелки), Author(Автор модели), Project(название модели), Date(дата создания модели), Rev(дата последнего изменения модели), Notes1–10(когда модель корректируется вручную, автор отмечает каждый раз когда что-то меняет на диаграмме), Status= {Working, Draft, Recommended, Publication} (статус отражает стадию рассмотрения модели: новая модель или важные изменения или новый автор;модель достигла определенного уровня одобрения и может быть передана для оценки рецензентам;модель была оценена и одобрена и в ней не ожидается изменений;модель готова к опубликованию), Reader(имя изучающего модель), Date(дата изучения модели), Context(эскиз контура модуля поведения на родительской диаграмме. Кроме того, отражает уровень декомпозиции диаграммы. Если TOP– контекстная диаграмма, иначе – Nodenumberили номер модуля поведения, который является родительским для этой диаграммы).
В нижнем колонтитуле можно отразить следующую информацию: Node(номер модуля поведения, который является родительским для этой диаграммы), Title(название модуля поведения, который является родительским для этой диаграммы), NumberorC-Number(уникальный номер, определяющий текущую версию данной диаграммы), Nmb(номер страницы).
1.3 Исходные данные
Существует информационная система предприятия, в которой можно выделить 3 вида информации:
1. Информация, уже имеющаяся в других информационных системах организации;
2. Покупаемая информация – например базы данных по законодательству;
3. Самостоятельно собираемая информация.
В данной лабораторной работе следует исследовать сбор информации внутри предприятия, выявить недостатки и построить алгоритм принятия решения.
Информация, уже имеющаяся в других информационных системах организации (табл. 4).
Данная информация формируется для различных целей организации и формы ее представления различны.
1.4 Практическая часть
В рамках данной лабораторной работы необходимо построить модель, описывающую объект управления (ИС одного отдела из табл.4), при помощи методологии IDEF0. В процессе построения модели необходимо выявить недостатки действующей ИС и при помощи алгоритма решения проблемной ситуации, выбрать обоснованную наилучшую альтернативу решения.
1.5 Содержание
На помощь человеку приходит психолог, когда испытывает сильную душевную боль или когда у него начинается депрессия. Его тренинги являются лекарством от душевных страданий, но при этом очень важно уметь правильно воспользоваться этим лекарством. Иногда происходит так, что некоторые воображаемые о самом себе представления, проецируемые нами на реальную жизнь, сталкиваются с этой реальностью и разбиваются вдребезги. Реальность всегда будет такой, какая она есть в своей неприкосновенности.
Встреча с реальностью иногда вызывает шок, травму, депрессию. Мысль о помощи психолога приходит в нашу голову как желание найти защиту и помощь вернуться к самому себе. Некоторые симптомы — страх, депрессия, фобия и прочие по своей сути являются попыткой самолечения, попыткой, скорее не удачной. Это подобно попытке выйти через стену, но ведь существует дверь и нужно научиться ее видеть и выходить именно через дверь, а не пытаться пройти сквозь стену. Консультация, тренинги и помощь, которую старается оказать психолог человеку — это своеобразный поиск открытых дверей совместно с клиентом.
Методика психолога
Помощь психолога нельзя как товар получить за деньги, но за ней можно обратиться. Консультации и тренинги психолога можно сравнить с путешествием, целью которого является поиск нового мировоззрения, потому что от прежнего ничего не осталось — оно оказалось разрушенным от встречи с реальностью.
Как часто при встрече с реальностью нам становится страшно и больно, потому что мы сталкиваемся с бессознательным несоответствием. Мы стремимся жить по своим правилам — мы стараемся наблюдать свои проекции, выполнить свои желания, то есть построить свою жизнь по своим собственным представлениям, но когда, создавая все это, мы видим, что с нашими желаниями делает реальность, мы, просто впадаем в депрессию от увиденного. В результате возникает боль, депрессия — наше представление, наши мечты просто столкнулись с реальностью.
В этом случае психолог, который проводит консультации, тренинги, выполняет работу хорошей матери, создающей в сознании своего ребенка иллюзию исполнения желания, а потом ее разрушающей, тем самым помогая своему ребенку адаптироваться и встретиться с реальностью.
Находясь на консультации у психолога, участвуя в его тренингах, мы разрушаем свои мечты и разрушая их, мы чувствуем, что разрушение приносит нам боль. Стараясь оградить себя от боли, мы всячески сопротивляемся изменениям. Однако, мы должны понимать, что боль разрушения существует для созидания и нам не нужно ее избегать. Боль нам показывает только то, что мы выбрали неверный путь. Она демонстрирует, что необходимо стать более чувствительными и наиболее разумными, что депрессия это не выход из ситуации. Таким образом, тренинги призывают вернуться к самому себе, заглянуть в себя. Ведь любое разрушение готовит поле для нового и более совершенного, что и старается помочь нам понять психолог.
