Галина Стрелкова
А город то солнечен, то дождлив, как-будто играет осенний блюз. Во мне непогодой его болит твое равнодушное "не люблю". И тысячу сказанных раньше слов собой отменяя и все круша, оно так кинжально в меня вошло, что я не могу его продышать.
Оно во мне плавится и горит. Бессонницей рыщет в глухой ночи. И я покидаю без боя Рим, держа на ладонях его ключи.
Чтоб больше не помнить и не искать, себе повторяя: Остынь! Остынь! Следы, попадая во власть песка, становятся частью его пустынь. Где гулкое эхо забытых царств бесцельно мешает коктейль времен. /Беспамятство - лучшее из лекарств, в котором ни образов, ни имен/.
И ты не услышишь мои шаги, когда за спиною сгорят мосты. Но будешь зачем-то искать в других улыбку, движенья мои, черты... И с кем-то встречая рассвет зари, опять обожжешься: не то! не то! И выпьешь вина, проклиная Рим, и утро с пугающей пустотой.
И снова пытаясь меня забыть, лаская наложницу неспеша, ты вдруг осознаешь, что всех рабынь готов обменять на один мой шаг. Чтоб только со мной, как в былые дни, рассвет золотой по утрам встречать. И ты бы к коленям моим приник, слова расскаяния в них шепча.
Но давит пустынность огромных зал, где нет в зеркалах моего лица... И ты о любви бы сейчас сказал, но время не даст индульгенций, Царь.
Тигрица, с иллюзией мягких лап,
Чье сердце - ни бесам и ни богам,
Она слишком долго во мне жила,
Чтоб снова вернуться к твоим ногам...
Шарль С Патриков
утро…
обычное солнечное утро…
на небе ни облачка…
выходя из дома
он
берёт в прихожей зонт
зная
что ливануть может в любую минуту…
в лифте
нажав на затёртую до бесцветности
кнопку с единицей
он улыбается
вспомнив как когда-то
даже в самый сильный дождь
он выходил из дома без зонта
зная
что в любую минуту тучи могут иссякнуть…
лифт останавливается на четвёртом этаже
впуская в себя
миловидную девушку в тёмных очках…
он кивает девушке
зная
что сейчас
заметив зонт
она спросит
- вы боитесь промокнуть?..
- вы боитесь промокнуть?
спрашивает девушка
заметив зонт…
-ужасно боюсь
отвечает он
зная
что «я уже давно ничего не боюсь»
звучит слишком мелодраматично…
на выходе из подъезда
он открывает дверь
галантно пропуская девушку вперёд
зная
что она снимет очки левой рукой
увидев что на улице льёт как из ведра…
Поэту, который расхотел быть поэтом...29-06-2010 10:42
Золотой тишины полнозвучен вокал.
Усыпили собак, что мне руки лизали...
Алебастровых рук продолженье - бокал,
И в зелёный абсент плачет сахар слезами...
Спит маэстро Печаль - удлинитель аллей;
Спит великий артист, что озвучивал тени...
Хорошо в городах золотых фонарей
В три часа пополуночи плыть привиденьем...
Отрезвляюще стар твой больной далматин.
Ты скептичен, красив; ты весьма гениален...
Ты со мной, дурачок, всё равно что один.
Мы стараемся жить.
Мы друг друга не раним.
Я с собой унесу пять брошюрок стихов
(Идентичных брошюр - просто пять экземпляров).
Я в тебя не влюблюсь. Через десять веков -
Познакомься со мной возле этих бульваров!
Мы родимся опять - пить полынный абсент;
Мы родимся опять - и тогда будет видно...
Но уже - не поэтами... Это обидно...
И тебя будут звать: Вольфганг или Винсент.
Янгел Блюзоу
Я ВЛЮБЛЕНА В ЕГО ГЛАЗА
*************и вновь прошусь в любую стаю…
Но мчась вперёд, пути назад
*************не забываю…
НЕ ПОНИМАЮ, где же свет?
Он был всегда в конце тоннеля…
Теперь конца тоннелю НЕТ,
*************и дням недели…
ЕГО Г Л А З А… *************меня не звать!
Я в созерцаньи – до скончанья…
Мне б только видеть, только ЖДАТЬ
*************их приказанья…
Душа моя – мой МОНАСТЫРЬ.
И место ЭТО пролетая,
Любой небесный поводырь
*************уводит стаю…
Закрыты двери на замки.
Задернуты на окнах шторы.
Дрожат в часах по-воровски
*************МИНУТЫ-ВОРЫ,
И не щадя, сосут покой,
Давя руками ледяными,
ФАНТОМЫ ВЕРНОСТИ МУЖСКОЙ
*************надежды вымя…
Я влюблена в его глаза
Так, ДО БЕДЫ, не осторожно!
*************Он до сих пор мне не сказал,
Влюбленной
*************?МНЕ ЛИ?
******быть в них
*******************можно…
Осколки половинок,
Сквозь тучи пробиваясь,
Хранили зов глубинный
И новой встречи завязь
В сознании растили...
Но всё же ошибались
В чужом, холодном мире,
В сомнениях терялись,
С обычностью мирились...
Да возлетали снова,
Горя надеждой - слиться,
Испепеляя зноем
Тела святые птичьи,
Роняли оперенье...
У самой, у "границы",
Шептали: - Веришь?
- Верю!
И отводили лица,
Предчувствуя потерю.
Что в этом мире Яви
тебе открыто свыше?
Иван родства не знает,
но знает, что дурак.
И щит возьмут славяне,
а дальше, видит Вышень,
всей черни изваяния
окружат Китеж-град...
Что знает эта девочка,
в руках держа глаголицу,
на требище языческом
умершая вчера?
Не убежать от вечности;
каким богам мы молимся?
- бумажным, электрическим,
кумирам механическим...
Смородина Река!
«Эй, гарсон, налей-ка яду!»
Нынче в этом кабаке,
Я икону пропиваю,
Со слезою на щеке.
Верил, каялся, молился.
Жизнь – со случаем игра.
Чёрный ангел мне явился.
По счетам платить пора.
Всех кто предал, сосчитали.
Всех кто чувствами играл.
Кто сказав «люблю навечно»,
Тут же клятвы забывал.
Кто пинал с дороги нищих,
Не умеющих ходить.
Кто имел в кармане тыщи,
А за рубль мог удавить.
Кто искал полезных связей,
Презирая всех вокруг,
И кому «блатной знакомый»
Было выше слова «друг».
И теперь конец приходит.
Богом проклята душа.
«Эй, гарсон, налей-ка яду!»
Дай я выпью не спеша.