Это цитата сообщения lorine Оригинальное сообщение

Пасхальные яйца. Идеи оформления.

Пасхальные яйца. Идеи оформления.
[560x340]

+ читать дальше

Это цитата сообщения Julia_Ma Оригинальное сообщение

Евгения Белякова: "Осторожно, психолог!"

http://www.felicidad.ru/2011/12/blog-post.html?mid=5414560

 

Евгения Белякова: "Осторожно, психолог!"

ДАЛЕЕ

О СМЫСЛЕ

Игумен Игнатий (Бакаев)

Слава Богу, хорошо прожили начало Великого поста. Утихла боль в мышцах от поклонов, при которых многократно просили молитвой Ефрема Сирина: «Господи и Владыка живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь». Приходит стойкое понимание, от каких духов мы должны оградиться с помощью Божией и каких духов и даров попросить у их Подателя.

Постимся, молимся, между службами хожу на лыжах, колю дрова – стараюсь по полтора-два часа быть на свежем воздухе. Вечером с монахиней Марией читаем Псалтырь (остальные братья и сёстры прочитывают кафизмы по домам), с поминанием: полторы тысячи имён о здравии и примерно столько же за упокой. От такой правильной, размеренной жизни душа наполняется радостью и благодарностью к Богу, ликует: «Слава Богу за всё!» Снижается артериальное давление, пульс, сахар и, конечно, вес. Понимаешь, что грешил, ел не по потребности, а по велению «любезного для всех и лукавого владыки, чрева», рабом которого действительно являюсь. Господи, прости, спаси и сохрани от этого рабства! И Господь явно помогает, пятнадцать дней живу в радостном воздержании, хорошо бы так прожить до конца земных дней своих.

Заехала повидаться монахиня, которую очень уважаю, люблю, дорожу её мнением. Стал говорить, как мне радостно жить, что у нас достаток. Есть два храма, книги, батюшки, прихожане. Вижу, мрачнеет: «Батюшка, но ведь это неправильно, нужно, чтобы не тебе было хорошо, а людям вокруг тебя». Я начал упорствовать: «Если мне будет плохо, то и людям вокруг меня не будет от этого хорошо». Это как любовь. Она тоже начинается с себя. Матушка запротестовала: «Что ты говоришь, нужно любить Бога!» «Матушка, – отвечаю, – если я не люблю себя, нерадостен, то как я могу полюбить ближнего и Бога?» Она попрощалась и уехала.

После её отъезда я несколько дней размышлял, как вдруг мне позвонил старый знакомый, близкий человек, попросил о встрече. Я за него молюсь каждый день, утром и вечером. Он впадает иногда в ужасную депрессию, страдает ею много лет. Иногда даже просит, чтобы я помолился и Господь его забрал к Себе. Разговор очень тяжёлый, я с трудом поддерживаю беседу. Говорю: «Ты не умирай, когда плохо, всё пройдёт, только причину нужно найти, почему тебе плохо». Стал приводить примеры. Он ответил, что слышал это не раз, и попросил вызвать такси. Я сам отвёз в город, чтобы по пути поговорить.

Ночью плохо спал, хотелось понять, что с этим человеком происходит, поставить диагноз. Проснулся в начале четвёртого, сел на кровать и подумал с горечью: «синдром, синдром... одинокого полена». Он просто очень одинок, хотя есть семья, дети, внуки. А полено тут при том, что даже в печи одно не горит. Он не чувствует себя частичкой целого. Пришёл на ум Березовский: он тоже был одиноким поленом, хотя имел все блага, которые можно купить за деньги. На следующий день на коленях помолился; надо этого человека исцелить от одиночества. Он позвонил, согласился, наконец, приехать пособороваться вместе с другом – прежде отказывался, мол, что толку. А на следующий день они причастились. После службы за трапезой передо мной сидели сияющие, радостные люди, среди них тот близкий мне человек, что ещё недавно мечтал о смерти. Вдруг произносит: «Давно мне не было так хорошо!» И ко мне вернулась радость.

На неделе зашёл в магазин. В это время позвонил дорогой наш прихожанин Георгий: «Батюшка, ты можешь говорить?» Отвечаю: «Я могу слушать, говорить мне трудно, вокруг люди». – «Знаете, в Интернете прочитал, что отец Дмитрий Смирнов обратился в Госдуму с предложением, чтобы в школе преподавали предмет о смысле жизни». У меня ноги подкосились от волнения. Вот это главное, что может изменить нашу страну в лучшую, нормальную сторону. Даже если один процент людей будет знать, зачем живёт, они повернут страну к Богу. А Георгий продолжает: «Батюшка, я вот думаю: а как школа без этого предмета может вообще существовать?»

А в чём смысл жизни? Спрашивает меня знакомый, которому тяжко на душе, нет ли знакомого старца, который бы разрешил все его проблемы. Я пытался объяснить, что нет на свете старца, у которого Бог в послушании, на побегушках. Меняться нужно самому. Это так просто, и в то же время нет понимания этого. Все эти революционеры, выходящие на митинги, – их можно понять, у них нехорошо на душе, дискомфортно, они верят, что, если изменить мир, им станет лучше. Это, конечно, наивно, я сам через это прошёл, пребывал в мятежном, беспокойном состоянии, натыкаясь на превосходящие силы противника. Потом понял, что Бог этот мир почему-то терпит, а мои планы переустройства сводятся к переливанию из пустого в порожнее, при этом на сердце легче не станет. Никому не станет.

Чему нужно учить на уроках о смысле жизни? Предвижу крики: «Опять попы лезут в школу!» Нет, это не так. На этих Читать далее...

[388x291]
Прошлой весной в одном селе близ Полтавы случилось чудо. На спиле ветви старой груши и на самом стволе дерева в продолжение нескольких часов как бы проявился образ Пресвятой Богородицы. Весть о случившемся в считанные дни облетела все окрестные сёла и города. А вскоре узнали о чудесном явлении не только на Украине, но и в России. День за днём сюда шли и ехали сотни и сотни людей. В самые знойные дни июля я гостила в Краснограде, небольшом городке районного значения по соседству с Полтавской областью. Меньше двух часов езды от того самого сада. Как-то в одночасье собрались, рано утром – ещё до жары – брат вывел из гаража машину, и отправились мы в Машевский район Полтавщины, где всё и произошло.

Когда подъехали, у груши шёл водосвятный молебен. Священник произносил возгласы, паломники благоговейно крестились, а после окропления святой водой протянулась длинная очередь к новоявленному образу. Люди молились – каждый о своём, благоговейно прикладывались, припадали к стволу старой груши, которую избрала Себе престолом в этом месте Пресвятая Богородица. Быть может, прежние хозяева дома отличались особой набожностью, и кто-то из предков, уже переселившись во обители небесные, взывал о милости Божией к этой земле, к людям, которые на ней живут.

Солнце ещё до обеда стало припекать, и было не просто жарко – душно. Но, казалось, никто не спешил. Все двигались, как в замедленном кино. Никому не хотелось вот так сразу покинуть столь благодатное место. Набирали святую воду, снова и снова подходили поближе к той самой груше, тянулись, чтобы хотя бы через чьё-то плечо ещё раз увидеть новоявленное чудо.

С волнением подошли и мы. Да! Действительно, на свежем спиле ствола груши был отчётливо виден не только силуэт Богородицы, но и Богомладенец на руках. Всё читалось в никем не написанных линиях и, конечно, вызывало изумление. Повергало людей в трепет. Был среди нас художник. Подошёл, внимательно вгляделся в «рисунок» и недоумённо застыл, невольно комментируя увиденное: да, это не человеком сделано.

…Одни приезжали, другие уезжали, а мы с братом и его семья не спеша обошли святое место, спустились к ивам плакучим на берегу пруда – а сад тянулся почти до воды, – запоминая живописное место посреди невысоких холмов, полей, садов, украинских хат. И всё время не давал покоя вопрос: почему это случилось здесь, в глухом безвестном селе? Почему именно сюда едут теперь со всей Украины? И что всё это значит? Благочестивые христиане считали и считают, что чудо – всегда призыв или предупреждение. Тому есть множество подтверждений в истории Православной Церкви.

Уже на следующий день я была в красноградской Благовещенской церкви. Беседовала с настоятелем протоиереем Николаем.

– Батюшка, мы вчера видели святыню: на срезе груши – образ Пресвятой Богородицы. Конечно, это тайна, и нам не дано её разгадать. Но всё же: как вы полагаете, это какой-то призыв или, может быть, предостережение?

– Это явление особенное. Там уже побывали тысячи людей. Там постоянно служатся молебны. Читаются молитвы, люди прикладываются. Многие люди получили исцеления, и тому уже есть свидетельства. Несомненно – это явление Божие. Думаю, что Господь хочет нашего пробуждения. Потому что язычество и неверие процветают в жизни людей. Я думаю, такие явления даются Богом, чтобы призвать тех, которые сегодня остаются вне Церкви. Сегодня, к сожалению, не слышен для них голос Церкви и пастырей. И неизвестно, кто и что может пробудить их для того, чтобы они изменили свою жизнь. Как к ним достучаться? Может, это поможет людям понять их предназначение на этой земле и прийти к Богу. Может, только таким чудесным образом хоть какая-то душа проснётся. Неверие – оно разделяет нас с Богом и лишает Божьего благословения.

– Вот я родом из Полтавской области. И знаю, что там на весь район Карловский оставалась одна церковь. Похожая ситуация была повсюду. Почему так случилось? Во время войны всё сожжено было или раньше?

– Очень непростой был период для Церкви. За веру и в тюрьмы отправляли, и испытаниям многим подвергали. Потому всё было стёрто, всё было взорвано.

– При советской власти?

– В Краснограде было три храма. А не осталось ни одного. И так было в каждом районе. Мы собрали сведения. Здесь ведь раньше тоже была Полтавская губерния (город тогда назывался Константиноградом). В каждом селе были церкви. Ни один из них не сохранился. Если и есть, то новые. В нашем районе остался только один старинный храм – в селе Берестовенька. Такая волна прокатилась неверия и сатанинской злобы. Мы знаем, что на Украине многие епископы и священники были осуждены именно за то, что пытались защитить храмы, пытались сохранить общину. Так произошло и в Полтавской области, где атеистический режим был усиленный. В других городах сохранились хотя бы старинные церкви, а в Полтаве остался только один собор, да ещё один Читать далее...

[259x170]
В начале нынешнего года совсем нежданно для себя обрёл я друга. Неизвестный мне человек написал письмо из Москвы и тепло благодарил за публикации в «Вере» об отце Сергии Колчееве (†2003). Первый раз мы упоминали о нём ещё в 1992 году в очерке Над пепелищем (в №59), затем с разрешения батюшки печатали часть переписки с ним (в №№ 72-73), и потом неоднократно имя этого замечательного священника и просто человека появлялось на страницах «Веры», большей частью уже после его смерти.

Лично для меня его уход был неожиданным ударом. Уж сколько лет прошло, а всё корю себя, что откладывал поездку в Никольск, хотя батюшка не раз приглашал. В начале 90-х переписка с ним многое мне дала для понимания жизни, так и звучат его слова: «В Царство Небесное можно войти только ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС, пойми это, дорогой брат. Некогда грустить, тосковать, уставать...»

Но вживую так с ним и не встретился. И вдруг приходит письмо от его давнего друга, Данилы Кольцова, – словно через него сам батюшка напомнил о себе.

С радостью узнаю от Данилы, что людей, для которых отец Сергий ещё жив, очень много и в Москве, и у нас на Русском Севере. В Кич-Городке – отец Сергий Щепелин. В Никольске – отец Александр (Мелков). Директор Никольского музея Т. Шиловская была членом последнего приходского совета в Никольске, и музей регулярно проводит мероприятия в память о батюшке. В нынешнем году организовали выставку и вечер памяти. Вышел спецвыпуск местной газеты, посвящённый отцу Сергию. Снят даже фильм о нём, и много воспоминаний собрано на сайте Воломской пустыни (www.volomy.ru).

Поделился с Данилой этим своим радостным удивлением: вот ведь, батюшка остался с нами! Данила ответил: «Для меня всё не закончилось. Я вижусь и дружу с мамой отца Сергия, она крёстная моей дочки, а отец Сергий крёстный. Для меня во многом всё только начинается...» И ещё Данила пообещал написать, каким он был, отец Сергий. И вот недавно пришло ещё одно письмо, которое мы и публикуем.

Михаил Сизов


Всем друзьям
отца Сергия
Колчеева посвящаю

Здравствуй, Михаил. Прошло несколько месяцев, прежде чем я решился написать тебе про батюшку. Не знаю почему. Надо было подумать. И надо было, чтобы письмо моё было не без пользы, небезрадостное.

Батюшка Сергий – какой он был? Время идёт, и какие-то вопросы проступают вперёд, а какие-то исчезают, затушёвываются. Наверное, тебе интересно, какой он был в институте, до священства? Он был разный. Я бы так сказал: он был спокойный, ровный, ясный и необыкновенно, несоразмерно одарённый. В 1988 году, при почти 11-летней разнице в возрасте, на этюдах, на институтской практике в Кашине, мы стали общаться и чем-то стали интересны друг другу. Он был очень глубок в своих мыслях, но излагал всё всегда так просто, лаконично, часто с шуткой, что всё воспринималось как само собой разумеющееся. Но ничего не бывает в жизни само собой...


С картины о.Сергия Колчеева

Признаюсь тебе: когда Сергей Колчеев уехал из Москвы в глухую вологодскую деревню, я не понял, почему он это сделал. Перед ним было много блестящих путей. В 1978 году он закончил международное отделение факультета журналистики МГУ и мог стать журналистом-международником. Потом служил в танковых войсках, и неплохо служил. Решив стать художником (а он был незаурядным пейзажистом), поступил на художественно-постановочный факультет Всесоюзного государственного института кинематографии, с отличием закончил его в 1988 году. А спустя год уехал в деревеньку Кожаево под Никольском. Там стал помогать иеромонаху Ефрему совершать богослужения в простой избе, в окрестностях-то на 200 километров не было ни одной церкви. Тогда же началась и борьба за передачу церковной общине храма иконы Казанской Богоматери в Никольске. В декабре 90-го его рукоположили в диаконы, а в марте 91-го – во священника. Так всё быстро случилось. Сергей выбрал свой путь и пошёл так прямо – не сворачивая к обочине, чтобы просто отдохнуть.

* * *


Начало 90-х. Первый поход в заросшую лесом деревню Воломы, где осталась цела лишь церковь над мощами преподобного Симона Воломского.jpg

Август 2009-го. И листья зелёные. И окно в автобусе запотело, и идёт дождь, серый августовский день – шесть с половиной лет прошло. Он ушёл. Он ушёл в светлой комнате в московском доме своих родителей, в своей комнате. Так вот вдруг вернулся в Москву... В 90-е, сильно тревожась за здоровье сына, его папа пытался перевести о. Сергия в Москву, и повод был – «по уходу за родителями». Но это не состоялось. Ещё один раз он мог вернуться в столицу, когда за послушание его направили на дневное отделение в Духовную академию. Но и это не состоялось... И вот, вглядываясь мысленно в эти прекрасные и непонятные лица его никольских прихожан, заплаканные, чистые, в лица его друзей, я думаю: почему он отдал себя ради них? Почему он посеял себя там? Почему он хотел и Читать далее...

«Я хотел бы своё выступление начать цитатой из замечательного французского физика-классика и одновременно философа Блеза Паскаля. Он сказал замечательные слова: “Между нами и адом, между нами и Небом – только жизнь, самая хрупкая вещь на свете”. Действительно жизнь человека – это хрупкая система. В молодости эта хрупкость не сознаётся.

В молодости время идёт долго. Как долго тянулись школьные годы! Десять лет казались вечностью. А у студентов всё идёт уже гораздо быстрее. И начало рабочей карьеры – всё это стремительно уже идёт, быстро меняется. Не успел в отпуск пойти, он уже закончился. Этот спидометр начинает крутиться ещё быстрее, когда вы приближаетесь к сорока годам, и ещё быстрее – когда к пятидесяти. И как человек, достигший всё-таки уже весьма почтенного возраста, я могу сказать: вся жизнь воспринимается как миг.

Как всё понять и почувствовать, когда жизнь так быстро течёт?

Я часто вспоминаю жизнь своих родителей. Они родились в начале XX века. Вся их жизнь прошла в советское время: и войны, и ленинградская блокада. Папа с мамой очень любили друг друга. Их жизнь, особенно во время войны, создавала такие колоссальные трудности для этой любви, для этой семьи, что, когда они рассказывали о своей жизни, я воспринимал это как какой-то трагический роман – настолько обстоятельства их жизни были неблагоприятны. Бедность, тяжёлые условия жизни, война, которая разлучила любящие сердца, многие другие обстоятельства, о которых не буду сейчас говорить... Но когда я спрашивал их: “В то трудное время вы были счастливы?” – я слышал удивительный ответ: “Это было самое счастливое время в нашей жизни!”

Ну а у нас бывает так: электричество отключили, лифт встал, холодильник потёк – и всё, и уже никакого счастья. Уже муж с женой начинают ругаться, дети негодуют. Ну а если пойти дальше? Как много у нас несчастий, разводов только потому, что недостаточны внешние условия. Думаешь: “Вот ещё бы одну комнату в квартиру, и уж точно был бы рай на земле, и жили бы прекрасно с мужем. Ну разве можно в таких ужасных условиях жить?” Мы становимся настолько слабыми, отдавая себя во власть таких понятий, как комфорт, внешние условия жизни... Мы становимся хрупкими, внутренне хрупкими и слабыми; внутренний человек становится слабым. А если счастье зависит от внутренней силы человека – а опыт тех же ветеранов войны это показывает, – то может ли внутренне слабый человек быть счастливым? Я однозначно отвечаю на этот вопрос: нет. Только формирование внутреннего человека способно сделать человека счастливым».

Далее Святейший Патриарх подчеркнул: «Самое важное, что есть в человеке, – это способность отличать добро от зла, нравственное чувство. Пока человек отличает добро от зла, он человек. А как только перестаёт отличать – он ничем не отличен от животного...

И здесь я бы хотел перейти к религиозной теме. Нравственность заложена в природе человека. Это так. Но вот что очень важно понимать: религия помогает людям интеллектуально контролировать своё нравственное состояние, потому что внутренний нравственный закон, вложенный Богом в человеческую природу, в религиозных категориях обретает форму человеческого закона: не убей, не укради, не прелюбодействуй, не осуждай. Это рациональные категории. Нравственный закон в сердце – не рациональная категория. Он опознаётся голосом совести. У одного сильнее совесть, у другого слабее; а религия переводит этот язык совести в совершенно конкретные культурные и рациональные категории, и через эти категории божественный нравственный закон входит в культуру людей, в том числе в право. Всё право основывается на нравственности. Если законы перестают корреспондироваться с нравственной основой, то человечество от этих законов отказывается. Больше того, люди посвящают свою жизнь борьбе против несправедливых законов».

Святейший Патриарх привёл пример такой борьбы, но без веры в Бога: «Проповедь марксизма очень напоминала этические аспекты Евангелия. К примеру, замечательные слова апостола Павла “кто не работает, тот и не ест” были записаны в советской Конституции. Но дело в том, что те, кто в новейшее время предлагал нам бороться за справедливость без Бога, отвергли Того, Кто и наполнял силой голос пророка. Нельзя отвергнуть законодательство и взять его законы, так не получится».

Приведя другие примеры «законов без Законодателя», в том числе из современной жизни, Патриарх сказал в заключение:

«Всё то, о чём мы говорим, имеет отношение к вечности. “Между нами и адом, между нами и раем...” Я бы хотел сказать, что ад и рай возникают в этой жизни, в наших душах, в наших отношениях. И если мы способны здесь исключать из своего сердца ад, не давать силам зла захватить наше сознание, нашу волю и наши чувства, если мы в этой, земной, жизни сформируем внутреннего человека, способного к земному счастью вне зависимости от внешних обстоятельств, сильного, духовного, хранящего в себе голос совести, – вот тогда здесь наступает рай. Этот рай познаётся нами в любви, в соприкосновении с прекрасным, в Читать далее...

Присутствие Церкви в средней школе мыслилось обязательным. Ей было дано почётное право иметь свой предмет – «Закон Божий» – в каждом классе, а также освящать молитвой учебный и воспитательный процесс. Долгое время, по крайней мере до начала ХХ века, извне всё выглядело благообразно и стабильно. Но, как мы уже убедились, Церковь со своим предметом вошла в такое образовательное пространство, воспитательный вектор которого реально отрывал учащегося от Церкви. Разность позиций по многим вопросам оказывалась такова, что неизбежен был трудный диалог. Но в целом он так и не состоялся.

Иногда исследователи пытаются представить дело следующим образом: активная современная наука и культура выступают против консервативной, молча делающей своё дело Церкви. Молча, потому что нечего сказать в ответ. Это не так. Своего вдумчивого исследователя ждёт церковная публицистика того времени, которая реагировала на все новые явления, аргументированно отвечала на выпады критики. Эта дискуссия обязана была учитываться школьными учителями Закона Божия.

Уже в 60-70-е гг. XIX в. в церковных журналах появляется немало статей, в которых авторы с тревогой наблюдают за быстрым развитием разрушительных учений в общественном сознании. Ещё прежде оно подверглось массированному воздействию протестантизма, католичества, вольтерианства, масонства, социалистических идей (Фурье, Сен Симон). Сейчас к ним добавляется материализм, опирающийся на естествознание, а также позитивизм и социалистические и коммунистические идеи нового поколения.

От Церкви не было укрыто, куда ведёт новое направление, основанное на материализме. В отличие от восторженных ожидателей счастливого будущего, основанного на возможностях научно образованного человеческого разума, она предвидела иное развитие событий: «Нет, пусть говорят что хотят, материализм, если бы ему дать предпочтение, положил бы конец воспитанию и вообще рано или поздно повлёк бы за собою разрушение всякого божественного и человеческого порядка...»

Парадоксально, но в стране, в которой православие официально считалось государственной религией, где абсолютное большинство населения исповедовало православную веру, Церковь чувствовала себя изгоем перед лицом сплочённо выступавших в средствах массовой информации апологетов «современной мысли». С некоторым удивлением церковные публицисты отмечали, что никак не удаётся организовать серьёзную дискуссию. Всякая попытка высказать критические замечания в адрес корифеев западной науки встречала у отечественных либералов резкие возражения, град упрёков, после чего следовало зачисление в ряды «закоренелых врагов нашего общественного преуспеяния». В общем, «не должно сметь своё суждение иметь».

Если же внимательно почитать статьи церковных публицистов, в которых рассматривалась жизнь современной науки, можно найти много глубоких размышлений, не потерявших своего значения и для современных участников дискуссии о соотношении науки и веры. Так, при внешне впечатляющих успехах в области биологии, астрономии и геологии, которые, казалось бы, опрокидывали библейскую картину творения мира, звучал призыв помнить о границах и предмете познания в религии и науке. Указывалось на то, что совершенно невозможно объяснить, откуда взялась сама материя, как из неё возникла жизнь. Обращалось внимание на то, что Библия не учебник по естествознанию, а Откровение пути спасения человека. Отсюда совершенно по-иному необходимо понимать геоцентризм Библии, дни творения и т.д. Если знать традицию толкования библейских текстов, в частности Шестоднева, легко убедиться, что никакие действительно подтверждённые данные науки (а не её гипотезы) не противоречат направлению творения через дни творения так, как они описаны в Библии.

Диалог не получался и не мог получиться, потому что речь шла не о правоте в споре, не об убедительности в честной и открытой дискуссии, а о лишении Церкви её главенствующего места в формировании мировоззрения русского народа, системы ценностей, отвечающих на главные вопросы о смысле жизни человека. Поэтому от Церкви в целом и от учителей Закона Божия в частности требовалось не просто хорошее преподавание своего предмета, но стояние в Истине. Они должны были быть не рассказчиками о ней, но свидетелями её – так, чтобы их воспитанники не блуждали в поисках смысла жизни. Не изолировать ученика от сложности происходящих процессов, так как изолировать было невозможно, но учить его опознавать сущность этих процессов в свете Истины. Это проповедь о том, «что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни» (1 Ин. 1,1).

Такие высокие требования к законоучителям могут показаться слишком высокими. Но, учитывая, что все законоучители в Вятской Мариинской женской гимназии были священниками, хотелось бы ожидать, что для них Закон Божий станет больше, чем одним из предметов школьной программы, через запятую. В начальный период своей жизни гимназия действительно имела именно таких законоучителей. Это были прот. Стефан Читать далее...

[194x228]
Вышла в свет книга протоиерея Сергия Гомаюнова «История школы и школа истории. (Вятская Мариинская женская гимназия 1859-1917 гг.)». Этот труд стал событием в истории православной педагогики, к сожалению, пока едва замеченным. Его тираж всего пятьсот экземпляров, хотя книга достойна много большего.

Существует немало исторических текстов, из которых можно почерпнуть не вполне осмысленную авторами информацию. Есть также книги, где попытка использовать историю на благо общества не подкрепляется её хорошим знанием. Как следствие – мысли и выводы повисают в воздухе и, как бы ни были остроумны, увы, не убеждают.

В этом отношении отец Сергий, историк по образованию и духовник Вятской православной гимназии, смог найти золотую середину. Собрав богатейший материал о Мариинской гимназии, он смог на её примере приоткрыть завесу над причинами катастрофы, постигшей Россию в 1917 году. Почему русское классическое образование, одно из самых совершенных в мире, не только не предотвратило, но во многом способствовало крушению страны? Шаг за шагом отец Сергий помогает нам это понять. Но поднимается в книге и другой вопрос, не менее важный: что в этом образовании было драгоценного, что помогло нам в ХХ веке выжить, сохранить душу...

Хороший язык, глубокие мысли о природе образования, рассказы о судьбах воспитанниц Мариинской гимназии, одни из которых выбрали революцию, другие – Бога, сделали труд отца Сергия образцовым. Он обогащает как знанием, так и пониманием прошлого, заставляет думать, переживать.

Мы попросили батюшку немного рассказать о своей работе, а следом за интервью помещаем в «Вертограде» выдержку из книги. Большая часть её тиража уже разошлась, но отец Сергий согласился отправить оставшиеся экземпляры тем, кто нуждается в его книге. Цена книги – 150 рублей (не считая пересылки). Телефон гимназии 8332-653844, адрес: 610000, г. Киров, ул. Московская, 35. Вятская православная гимназия.

* * *

– Отец Сергий, как вы пришли к мысли написать эту книгу?


Вятская Мариинская женская гимназия. Снимок нач. ХХ в.

– Так получилось, что наша православная гимназия выросла из своего первого здания, где мы начинали в 98-м году. После долгих хождений и многих молитв нам была передана часть комплекса бывшей Мариинской гимназии. К сожалению, её храм всё ещё занимает спортивная школа, там готовят гимнасток (надеюсь, что для них найдётся однажды более приемлемое помещение). Но мы рады и тому, что получили. А поскольку это место особое, захотелось узнать о нём побольше, помочь нашим ребятам освоить то историческое пространство, в котором они оказались.

Затем задача начала расширяться. Современная православная школа испытывает острую нехватку образцов педагогической деятельности. Речь идёт не только о труде отдельных учителей, но о школе как целостном организме, где взаимно связаны учебный процесс и воспитание. Способна ли стать для нас таким образцом дореволюционная школа, где ученикам вменялось посещать храмы, изучать Закон Божий? Этот вопрос меня давно интересовал.

Ещё одной целью было желание понять, что такое настоящая гимназия. Гимназиями сейчас именуют себя большинство православных школ и часть светских, а это – повышенный уровень требований, особый тип образовательного учреждения, с хорошей исторической репутацией. Русские и вообще европейские гимназии представляли собой вершину средней школы. Но для того чтобы добиться этого, мало было набрать хороших учителей и учеников. Гимназия – это особый способ познания мира. Её становление началось ещё в античные времена, а затем накопленный опыт был переработан, обогащён Церковью. Многое было, кстати, заимствовано из семинарского образования, хотя это мало известно.

– Вы сказали, что хотели помочь ученикам освоить историческое пространство. В том, что это важно, сомнений нет, но хотелось бы лучше понять – насколько важно?

– Попробую пояснить на таком примере. Вот идёт крестный ход на реку Великую, идёт много столетий. Как человеку стать его частью, а не просто путешественником, туристом или зрителем? Для этого он должен обнаружить связь между ходоками, не только нынешними, но и теми, что шли в незапамятные времена, понять, что их влекло и влечёт, что объединяет. Эта связь называется традицией. Научить ребят пропускать её через себя – это путь к тому, чтобы сформировать у человека ответственную и деятельную позицию по отношению к своей вере, своей малой родине, Отечеству. В этом, наверное, и состоит миссия школы. Не думаю, что передача нам здания Мариинской гимназии – случайность. Господь так всё устроил, чтобы её история продолжилась. И я должен был понять, почему это произошло, на что мы благословлены, чтобы впоследствии рассказать о своих открытиях ученикам.

– Все ли открытия порадовали вас?

– Я отчётливо понял, насколько больна была наша дореволюционная школа, несмотря на все её Читать далее...

Как-то шёл по дороге мудрец, любовался красотой мира и радовался жизни. Вдруг заметил он несчастного человека, сгорбившегося под непосильной ношей.
– Зачем ты обрекаешь себя на такие страдания? – спросил мудрец.
– Я страдаю для счастья своих детей и внуков, – ответил человек. – Мой прадед всю жизнь страдал для счастья деда, дед страдал для счастья моего отца, отец страдал для моего счастья, и я буду страдать всю свою жизнь, только чтобы мои дети и внуки стали счастливыми.
– А был ли хоть кто-то счастлив в твоей семье? – спросил мудрец.
– Нет, но мои дети и внуки обязательно будут счастливы! – ответил несчастный человек.
– Неграмотный не научит читать, а кроту не воспитать орла! – сказал мудрец. – Научись вначале сам быть счастливым, тогда и поймёшь, как сделать счастливыми своих детей и внуков!
[700x466]

Логика капитана Елькина

Нас, русских, становится меньше на миллион человек в год. Старинные деревни и сёла исчезают с лица земли, растут территории кладбищ. Но об этом не принято говорить. В СМИ много времени уделяется гибели нескольких десятков или сотен людей во время аварий и пр. бедствий. Власти реагируют, стараются предотвратить повторение подобных несчастий. А смерть миллионов от пьянства, фальшивых лекарств, наркомании, абортов проходит мимо, будто это что-то само собой разумеющееся, а то и вовсе узаконено.

Мы – нация, в каком-то жутком полусне идущая на заклание. Потому что у человека есть тело, которое нуждается в крове, одежде, еде, и есть душа, ей тоже необходимо питаться – общением с себе подобными, музыкой. Но вместе с тем, каждый человек имеет дух. Что ему потребно? Об этом мы знаем из молитвы «Царю Небесный», где призываем Духа Животворящего сойти в нас, очистить от всякия скверны и спасти. Но если мы не питаемся Духом, Его место занимают духи совсем другого рода. Они убаюкивают и умерщвляют человека, как те летучие мыши-вампиры, которые перед тем, как выпить кровь, вводят в неё обезболивающее средство. И погубляемый ничего не чувствует. Тело обмануть легко, душу труднее. Иногда она начинает сопротивляться. Меня обнадёжили результаты телепроекта «Имя твоё Россия», где больше всего голосов было отдано святому Александру Невскому. Мы все наследники Александра Невского, по плоти и крови Христовой, получаемых через Таинство. Мы унаследовали от него своё Отечество, его земли и недра, но главное – святую веру Христову, исповедание: «Не в силе Бог, а в правде». Чтобы сердце исторгло такие слова, нужно иметь спасительный страх Божий, питаться Духом Святым, который не совместим с нечистотой и скверной.

Дух Божий, живущий в нас, не даст брать взятки и давать их, обижать слабых, хамить, материться, обвешивать покупателей, халтурить, выпуская бракованные вещи, выбрасывать мусор из автомобиля на дорогу, гадить в подъездах, продавать презервативы в продуктовых магазинах, похищать людей в рабство, насиловать и убивать. «Я не хочу убивать и гадить», – могут возразить мне. Но ответь: много ли в тебе любви к ближнему? Если нет, значит, ты не стал обителью Духа. Наша страна перестала быть Его домом, злые духи кишат в ней, как паразиты в слабеющем теле. Ложь, распутство больше не таятся в тёмных углах – они торжествуют. А по углам теперь прячутся учителя, они боятся сказать школьнице, что она не должна ходить на урок полураздетой, курить и сквернословить. В школу зайдёшь, читаешь: «Учителями славится Россия, ученики приносят славу им». Какую славу приносят им алкоголики, наркоманы, мздоимцы, расползающиеся из классов, как гады земные, чтобы жалить людей?

Многолетняя война с Христом ослабила Россию. Народ стал вялым, малоспособным к жизни. Стало стыдно быть русским. Быть евреем хорошо, джигитом – хорошо, а быть русским – значит быть презренным «лохом». Это началось не сегодня. Помню, в армии мне поручили обучать новобранца из какой-то азиатской республики, предупредив, что ни один волос не должен упасть с его головы. Но что-то взбесило моего подопечного, и он бросился на меня с кулаками. Я был сильнее, однако не ожидал нападения и потерпел поражение. А капитан Елькин, наш, русский, кировчанин, объявив мне пять нарядов вне очереди, добавил, что я счастливчик: окажись чуть проворнее, победи в схватке – и не избежать бы мне тогда дисбата. Вот как много делалось у нас для дружбы народов. Непросто было научить соседние нации презирать нас. Крепко вколотили им уважение к русскому имени наши предки. Но капля камень точит. И потянулись из Азии, с Кавказа поезда с разбитыми окнами. Они везли беженцев, тех, кто сумел вырваться живым.

А в день Преображения я пришёл на службу и едва достал сотовый, чтобы отключить его, – звонит женщина из Воркуты. Говорит, что у них собрались строить мечеть. Что-то оборвалось в душе. Нет в исламе места Сыну Божьему, значит, нет места и Святому Духу. Конечно, знавал я хороших мусульман, но хороши они были, следуя вековечным традициям своих народов. А стоит закричать оторванному от традиции человеку «Аллах акбар!» – и не любовью он наполняется, а наливается злобой. С этим кличем убивали христиан прежде, режут и сейчас в Сербии, в Индонезии, на Филиппинах. На днях очередного злодея-иорданца обезвредили в Америке, хотел взорвать небоскрёб. Но принцип капитана Елькина живёт и побеждает. Спрашиваю воркутинку, что говорит по поводу мечети отец N. «Мне это не нравится, – говорит он, – но эти люди помогли построить храм, и я перед ними в долгу». – «А что говорит отец Z?» – «А отец Z говорит, что у него много детей и он боится, как бы с ними чего не случилось». Ничего себе! Ещё не начали строить, а люди уже испытывают страх. И попробуй помешай, проведи референдум. Вылезут «правозащитники», закричат о правах. Это напоминает мне историю, как в Коми завезли борщевик, добавив к местным сорнякам этого мутанта. Говорят, обком делил семена поштучно между совхозами. Надеялись таким образом Читать далее...

[354x298]
«Чем выше стоит подвижник на духовной лестнице, тем труднее писать о нём…»

Оптинские отцы смиренные. Хранят оптинские монашеские традиции. Похвалить монаха – то же самое, что бегущему подножку поставить. Пока живы, все подвизаются, а о святости человека судим мы уже после его смерти. Хорошее высказывание по этому поводу прочитала у святых отцов: «Перед самым сбором урожая град может уничтожить виноград, и праведник перед смертью [может] согрешить. Поэтому не спеши ни к кому [приступать] с похвалами». Читаю и представляю крупные и ароматные, налитые соком грозди винограда. Но ведь может пройти град или снег выпасть…

Наверное, поэтому из уст в уста передаётся оптинская байка. Спросили старца, отца Илия: «Батюшка, правда, что все оптинские отцы – прозорливцы и чудотворцы?» На что старец с улыбкой ответил: «Не знаю насчёт прозорливцев, а чуднотворцы точно все».

Значит ли эта шутка, что перевелись старцы в монастырях? Слава Богу, не перевелись! Утешает Господь людей своих, но чудеса эти прикровенные, даются по нужде. Рассказывает мне в очереди на исповедь жительница Козельска, Елена, как недавно в этой очереди стояла её соседка. Приехала к игумену N со своим горем – сын пропал. Выслушав рыдающую мать, ушёл он в алтарь, долго молился, а вернувшись, сказал: «Не плачь, через пару дней вернётся». И действительно, на второй день сын явился.

На послушании в гостинице раба Божия Надежда рассказывала мне о том же батюшке, как уговаривал он остаться в монастыре одну уже не очень молодую женщину. Не слушала она уговоры, и батюшка сказал: «Что ты там, в миру, будешь делать, настрадаешься, да ещё и с ребёночком». Про ребёночка было совсем непонятно, но понятно стало, когда женщину соблазнил и бросил с ребёнком заезжий молодец, и она действительно много страдала.

Признанный старец Оптиной пустыни – отец Илий (Ноздрин). Когда человек ещё подвизается, о его подвигах и духовном росте лучше не говорить. Но отец Илий – всероссийски известный старец, о его прозорливости все знают. Поэтому чада его и просто паломники делятся своими переживаниями и опытом встреч со старцем открыто – светильник под спудом не прячут…

Первую историю про оптинского старца Илия рассказала мне на совместном послушании в братской трапезной Оптиной пустыни паломница Ольга: «Хотела я спросить у старца, есть ли воля Божия на моё монашество, но никак не получалось побеседовать с ним. И вот стою после службы, вдруг народ задвигался, хлынул за вышедшим старцем. Кто-то вопрос хочет задать, кто-то попросить молитв, кто-то просто благословиться желает. Ну, думаю, не подойти мне к старцу.

И вдруг народ выталкивает меня прямо в спину к батюшке. Недолго думая, громко спрашиваю: “Батюшка, отец Илий! Буду ли я монахиней?” И батюшка, не оглядываясь, отвечает: “Да, ты будешь монахиней. Обязательно будешь монахиней!” И уходит, сопровождаемый народом. А я остаюсь и чувствую, как охватывает меня недоверие, а за ним уныние. Старец даже не взглянул на меня. С таким же успехом я могла спросить, буду ли я космонавтом.

В унынии плетусь к братской трапезной. Стою и плачу. Рядом ещё паломники стоят. Кто-то своего духовного отца ждёт. Кто-то старца дожидается. Стою без всякой надежды. И вдруг появляется отец Илий. Сразу тянутся к нему руки с записками, народ вопросы наперебой задаёт. Но батюшка подходит прямо ко мне. Внимательно смотрит на меня и спрашивает: “Ну что, ты уже выбрала себе монастырь, где хочешь жить?”»

На этом месте глаза рассказчицы увлажняются – утешил батюшка! Хоть и не взглянул при вопросе, но духовным зрением он видит многое. Гостиничная Елена делится со мной: «Как права пословица: Что имеем – не храним, потерявши – плачем! Вот был наш оптинский старец отец Илий рядышком – мы это не ценили в полной мере. Подойдёшь иногда, благословишься. А иногда смотришь – как много людей батюшку окружило – и мимо пройдёшь, думаешь: надо поберечь старца, не досаждать лишний раз. А сейчас вот уехал он подальше – духовник у самого Патриарха, так как же ждёшь его приезда! Как солнышка красного!»

Только поскорбели мы, что нечасто теперь старец в Оптиной бывает, – он и приехал. И благословились, и записочки отдали. Поднимаюсь по лестнице паломнической гостиницы, а схиигумен Илий мне навстречу спускается. На лестнице ещё две сёстры стоят – как и я, от радости чуть не прыгают.

Благословил нас батюшка, поговорил немножко с каждой, а в руках у него книги духовные – как раз три. Он одной сестре подарил, другой, я следующая. А я стою и думаю: «Есть у меня уже такая книжечка-то. Мне её вчера только архидьякон отец Илиодор подарил». Посмотрел на меня отец Илий внимательно, улыбнулся… и не дал мне книгу. А снизу уже новая паломница поднимается. Ей и подарил.

Вот ведь, думаю, батюшка всё видит! Как же мне хочется о нём побольше узнать! Вот бы ещё кто-нибудь рассказал о нём!

На следующий день еду я по делам Читать далее...

Представьте себе высокий, чуть не до неба, храм, по которому гуляет ветер, проникая сквозь дыры в крыше и пустые оконные глазницы. Он такой огромный внутри, что просто теряешься. Но вот слышится пение священника – за себя и за хор, ты идёшь на звук и оказываешься в круглом алтаре одного из пустующих приделов – по размеру он не меньше, чем школьный спортзал. Прямо в нём, в старом дореволюционном алтаре, и устроили церковь, развесив по стенам иконы. Таким мне увиделся Преображенский храм в Малодорах – оживший кусочек дореволюционного наследия. Постоянно в нём молится всего несколько человек. В этот пустовавший храм привёл их Господь разными путями. О двух судьбах – иеромонаха и простой прихожанки – хочется рассказать.

По слову старца

Ещё в начале лета, когда я был в посёлке Октябрьский Устьянского района Архангельской области и встречался с иеромонахом Валентином (Егоровым), батюшка предложил мне съездить к нему на приход в село Малодоры. «Там огромный Спасо-Преображенский собор мы восстанавливаем, – сообщил он. – Таких больших храмов я не видел не только в Архангельской области, но и в других епархиях. Ему в этом году 180 лет исполняется».

И вот ранним утром, вместе с иеромонахом и его мамой Лидией Степановной, мы отправились в путь на легковой машине. Своей машины у батюшки нет, на службу попасть – приходится договариваться с частниками или ездить автобусом. От райцентра до Малодор километров тридцать, так что было время расспросить священника.

– До революции здесь, в Устьянском районе, было 16 храмов, – рассказывает батюшка. – К 1940 году все закрыли. Сейчас они стёрты с лица земли или лежат в развалинах. Более-менее сохранилась только Преображенская церковь, она оказалась не по зубам богоборцам. Но колокольню, с которой звон раздавался на 20 километров, всё же сумели сломать. Внутри храма разместили ремонтно-тракторные мастерские, всё закоптили, загадили, а потом бросили здание с разбитыми окнами и дырявой крышей. Ох, много теперь работы...

– Батюшка, а как вы на этот приход попали? И как в монашество пришли? Дорога долгая, может, расскажете? – попросил я отца Валентина.

И он стал вспоминать:

– Когда в 95-м году я взялся организовать приход в Шангалах (об этом мы писали в очерке Несгоревшая память, №592 «Веры»), то увидел себя во сне в монашеском клобуке и подряснике. Тогда я ещё не знал, что это за головной убор. Потом я был церковным старостой, одновременно пел в церковном хоре. И настоятель наш, отец Михаил Савочкин, начал уговаривать меня стать дьяконом. «Давай, – говорит, – я буду хлопотать перед епископом Тихоном, храму дьякон нужен. Знаешь, какая служба будет красивая!» А чтобы мне стать дьяконом, нужно, по церковным канонам, жениться. Невесты у меня не было, этот вопрос так быстро не решить, а батюшка торопит – и меня рукоположили в дьяконы целибатом.

С отцом Михаилом служил я недолго. Он сам родом из Шарлыкского района Оренбургской области – со своей матушкой приезжал на Север миссионерствовать. Но через два года по состоянию здоровья и семейным причинам они вынуждены были вернуться. Оттуда, с Оренбуржья, стал он мне звонить: «Переводись к нам, Бог даст, рукоположат тебя в иереи». Священник им нужен был для соседнего села Секретарка – местный староста сбился с ног в поисках настоятеля. Потом и сам староста этого храма, Николай Дмитриевич Зяблов, стал мне звонить. В конце концов они меня уговорили. Подал я прошение на имя владыки и в январе 2003 года уехал к отцу Михаилу.

Какое-то время служил с отцом Михаилом в селе Северное, а староста Николай Дмитриевич всё не отступал от меня: «Давай поедем в Оренбург к владыке Валентину. Я буду хлопотать, чтобы тебя рукоположили во священники и направили к нам на приход». Наконец в начале Великого поста мы с Николаем Дмитриевичем и с его духовником, известным на всю Россию старцем схиархимандритом Серафимом (Томиным), поехали в Оренбург. И вот ведь какие удивительные бывают совпадения! К владыке мы приехали 2 марта, а 1 марта из Москвы в Оренбург пришла весть: указом Святейшего Патриарха Алексия II архиепископ Валентин возведён в сан митрополита. А схиархимандрит Серафим является не только духовником всей Оренбургской епархии, но и самого владыки Валентина. Так что попали мы очень кстати...

– Получается, за вас просил сам старец Серафим? – прерываю рассказ священника.

– Да, так повезло, – подтверждает иеромонах. – У отца Серафима удивительная судьба. Родился он в 1923 году. Едва научившись ходить, стал прислуживать при храме. В 1937 году принял монашеский постриг, – кажется, никого по монашескому постригу старше его в России нет. В своё время он много претерпел за веру, потерял один глаз, потом спасался в Свято-Пантелеимоновом монастыре на Афоне. Затем, вернувшись в Россию, в качестве благочинного восстанавливал Свято-Даниловский монастырь в Москве, потом – Киево-Печерскую лавру.

Не раз я убеждался, что старец Серафим обладает прозорливостью. Он многое мне предсказал наперёд, хотя об этом пока нельзя говорить. К нему со Читать далее...

Нина Павлова

Когда ещё в советские времена знаменитый французский киноактёр Д. приехал в Москву, восторженная публика забросала его цветами. А он ответил на гостеприимство так: вывез на Запад и устроил там выставку советского нижнего белья, и над этими уродливыми изделиями самой передовой в мире социалистической промышленности дружно потешалась вся Европа. Более того, француз выдал всем нашу тайну: СССР – родина барсеток. Это потом в Европе изобрели нательные кошельки-барсетки. А началось у нас всё с того, что в пору повального воровства, когда на улицах бритвой резали сумки, извлекая из них кошельки, население приспособилось хранить деньги в нашитых на бельё потайных карманах.

За державу было обидно. И ещё в школе я дала себе страшную клятву – пусть меня лучше тысячу раз обворуют, но я не буду униженно прятать деньги на теле. Не хочу жить, подчиняясь животному страху! Клятва была, конечно, наивной, но страх, действительно, исчез, и за всю мою жизнь меня ни разу не обокрали.

Впрочем, однажды это всё-таки случилось. 15 сентября, на праздник иконы Калужской Божией Матери, меня дважды обокрали. Сначала в храме украли кошелёк. А когда после литургии вернулась домой, то услышала, как на огороде кричит моя соседка Клава:

– Караул! Украли!

Клава плохо слышит, почти глухая, а потому не разговаривает, а кричит. Повод же для крика был такой: оказывается, ночью с моего огорода похитили 30 кочанов капусты. Ну и что? Да у меня этой капусты целое поле – кочанов двести или больше, не знаю. Это Клава знает, сколько у меня капусты, кур и цыплят. Клава считает меня непрактичной, а потому усиленно опекает. Приносит, например, пузырёк зелёнки и говорит:

– Давай твоих кур зелёнкой пометим.

– Это зачем?

– Чтоб не украли. Вон Пахомовна твоих кур к себе в курятник приманивает. Как докажешь, что куры твои?

– Да не буду я ничего доказывать.

– Простодыра ты! – возмущается Клава и в порядке борьбы с хищениями регулярно пересчитывает моих кур.

Кстати, появлением кур я обязана Клаве. Подарила ей на Пасху платок, а она принесла мне в подарок пятьдесят инкубаторских однодневных цыплят.

– Куда столько? – воспротивилась я.

– Да они ж передохнут, – сказала Клава. – Но некоторые всё-таки выживут.

Цыплята были похожи на цветы. Но вот бегает перед тобой на ножках такой солнечный живой одуванчик, а потом начинает угасать, превращаясь в осклизлый труп. Даже выжившие цыплята были какими-то нежизнеспособными. Выпустишь их погулять на травку и стой рядом – сторожи. Иначе коршун утащит или глупый цыплёнок захлебнётся в луже. А один цыплёнок даже «повесился», запутавшись в мотке шпагата. Намучилась я с этими «подыханцами» и пожаловалась священнику:

– Батюшка, помолитесь, цыплята дохнут.

Он обещал помолиться, а мне велел заказать молебен священномученику Власию Севастийскому, известному особо милостивым отношением к животным и не раз исцелявшему их. А дальше было вот что: уцелевшие цыплята не только выжили и превратились в кур, но, к великому удивлению Клавы, стали дружно выводить уже своих цыплят.

Удивлялась же Клава вот почему: инкубаторские куры генетически дефективны и не склонны высиживать цыплят. У Клавы только одна курица села на яйца, да и то, не досидев, соскочила. А у меня в курятнике на всех гнёздах сидят на яйцах наседки и злобно шипят, не подпуская к себе. Кстати, они и к цыплятам потом никого не подпускали. Растопырят крылья, укрыв своё потомство, и только посмей приблизиться к цыплёнку – долбанут клювом так, что ногу пробьют. Был даже такой случай. В курятник к Клаве забралась ласка. И вот ведь подлая тварь – передушила ради забавы половину кур. Клава очень расстроилась и стала ставить на ночь у курятника капкан.

– Может, и мне капкан поставить? – спрашиваю Клаву.

– Тебе-то зачем? У тебя кокоши. Они ласку клювом забьют.

Так я узнала старинное наименование наседки – кокош. И через это слово стало понятней сказанное о кокоше в Евангелии: «Иерусалиме, Иерусалиме, избивый пророки и камением побивая посланные к тебе, колькраты восхотев собрати чада твоя, якоже кокош гнездо свое под криле» (Лк. 13, 34). А кокоши, действительно, самоотверженны и отважны в защите своего потомства. Бьются кокоши с хищником насмерть. И коршун, таскающий беззащитных инкубаторских цыплят, не смеет приблизиться к кокошу.

Словом, кокоши избавили меня от заботы о цыплятах. Цыплята у них были крепенькие, весёлые и жили, как воробьи, независимой от меня жизнью. Накрошишь цыплятам варёных яиц вместе с запаренной молодой крапивой, а наседкам насыплешь пшеницы – и никаких тебе больше забот. И кокоши сами по себе как-то жили и множились, давали по ведру яиц ежедневно, а через год у меня было уже под сотню кур.

– Может, ты слово особое знаешь? – удивлялась Клава, не ходившая в церковь и не верившая в силу чьих-то молитв.

К сожалению, все мои попытки привести Клаву в церковь не имели успеха, хотя на Пасху она ездила в монастырь святить куличи и ставила свечи к иконам. Но верить она по-своему верила, и об Читать далее...

Раннее утро. Позавтракав и пройдясь с собакой, села довязывать тёплую кофту – до холодов надо бы успеть. В окно – оно выходит на восточную сторону – светит взошедшее солнце, отражаясь в зеркале буфета, где стоит мой любимый чайный сервиз «Золотая осень». Под солнечными лучами рисунок на чашках особенно красив – жёлтые листья, подчёркнутые большим количеством позолоты.

Покупала я этот сервиз в магазине в местечке Париж, что под Сыктывкаром. Старожилы говорили, что название произошло из-за того, что в своё время здесь жили высланные французы. Они, построив себе небольшие дома, наверно, из ностальгии дали новому поселению название столицы своей исторической родины. Французы уехали, а местечко, где до сих пор стоит несколько их старых домов, сохранило название. В прежние годы это звучало насмешливо – бревенчатые избёнки, покатые улочки-тропки да заросли лопухов. Теперь, когда разрешили строительство коттеджей, Париж и вправду несколько преобразился на иностранный манер.

Но вернусь к сервизу. Купила я его в конце 70-х годов. Красовался он в посудном шкафу стенки, но, когда наступили непростые времена 90-х, мне пришлось продать мебель. И без шкафа чашки постепенно разбились, как будто ушли со старым советским временем.

Сейчас в магазинах города сервизы стоят так дорого, что мне, пенсионерке, они уже не по карману. И так жаль было тех чашек, тем более что разбились только они, а чайник, сахарница и пирожковая тарелка остались в целости. Магазина в Париже давно уж нет, поэтому я стала заглядывать в посудный отдел центрального универмага, надеясь найти что-нибудь похожее на них. Но, к сожалению, ничего такого не было. А то, что осталось от сервиза, годами сиротливо стояло без применения на полке посудного шкафа в новой стенке. Пусть, думалось, сохранится хоть это, как осколки моего идеализированного светлого прошлого.

И тем не менее иногда стали приходить мысли о том, что вот сяду и напишу письмо на Ленинградский фарфоровый завод, где был сделан сервиз, – попрошу повторить производство таких чашек. Даже сфотографировала один из оставшихся предметов, чтоб знали, о каких чашках идёт речь. Потом решила, что это нереально, и затею отбросила. Проходит время, и опять думаю: отнесу-ка я эту фотографию в редакцию газеты и попрошу опубликовать объявление о покупке таких чашек. Не я же одна приобретала такой сервиз, поэтому, может, у кого-то остались такие. До этого, впрочем, дело тоже не дошло. Ещё была одна затея – увеличить фотографию, взять в руки как плакат, подписать: «Куплю такие чашки!» – и ходить по рынку. Ходит же там мужчина с объявлением: «Куплю золото». Ведь в наше время всё можно. Но время-то новое, а воспитание, увы, у меня старое. И эта попытка также осталась невоплощённой.

Всё в жизни старалась я делать в рамках дозволенного и поступать так, как положено, и не иначе, стараясь при этом не ущемлять никого. Даже и теперь не припомню, чтобы когда-то раньше о чём-то мечтала. Да, читала в книгах, что люди мечтают. У одних мечты возвышенные, у других – более земные. У одних они легко сбывались, у других – не сразу. И становилось ясно, что могут мечтать только какие-то особенные люди – сильные, самоотверженные – или романтические натуры. А я не относила себя к таким людям и теперь стала посмеиваться над собой: видать, что-то во мне на старости лет немножко изменилось, а может, времени свободного стало много, если размечталась о каких-то чашках.

Особой надежды увидеть в продаже похожие чашки уже не было, но нет-нет да и загляну в магазин – а вдруг… Однажды шла куда-то по делам и забрела в универмаг. Походив по отделам первого этажа, поднялась на второй – посмотреть пряжу. А идти туда надо мимо посудного отдела. Проходя возле витрин с красивой дорогой посудой, отчего-то замедлила шаги – и взгляд мой сразу наткнулся на чашки. Смотрю, и не верю своим глазам – те самые! Удивлению и радости не было предела. Спрашиваю у продавца: «Давно они у вас в продаже?» Та отвечает: «Неделю назад привезли двенадцать пар, половину уже раскупили». Чтоб сразу купить, денег с собой не было, да и надо было уже уходить. Но вечером поехала в магазин с деньгами и с мыслью: «Лишь бы не купили!» К счастью, чашки были на месте.

Вот так и сбылась моя маленькая мечта. С тех пор весь сервиз снова красуется в моём серванте. Только на донышках новых чашек и блюдец написано уже не по-русски: «HAND DECORATED, ЛФЗ 1744, St.Petersburg, RUSSIA». Значит, чашки также расписаны вручную, сделаны на том же Ленинградском фарфоровом заводе, основанном в 1744 году. Только вместо Ленинграда уже Санкт-Петербург…

Рассказывая родным и знакомым историю с чашками, в шутку говорю, что это было не иначе как игра, или добрая насмешка Бога. Наверно, Он смотрел на меня с небес, смеялся надо мной от души, что такая малость не даёт мне покоя, и воплотил мою мечту в реальность. И как бы в подтверждение своих слов услышала недавно в телевизионной передаче «Беседы с батюшкой» ответ на чей-то вопрос игумена Флавиана, настоятеля Крестовоздвиженского Читать далее...

Марина Балуева

Круизное судно шло по сизым водам Ладоги к острову Валаам. Остров, а точнее, архипелаг, состоящий из большого и группы малых островов, знаменитый полуразрушенным монастырём, в котором недавно стала возрождаться монашеская жизнь, а также необыкновенной природой, привлекал к своим скалистым берегам ежегодно множество туристов и паломников. Сейчас двести из них направлялись туда, движимые охотой к перемене мест и любопытством – качествами, издревле присущими пёстрому туристскому племени.

Погода была на редкость для этих мест хорошая. Высокое небо сообщало суровым обычно волнам этого северного озера непривычный оттенок лазури. Пассажиры облепили борта верхней и средней прогулочных палуб, щурились на солнце, кутались в разноцветные куртки и пледы, взятые с коек в каютах, ловили в объективы камер чаек. Больше снимать было нечего – вокруг расстилался ровный горизонт.

Палуба слегка покачивалась. Из репродуктора гремело:

Ах ты, палуба, палуба,
Ты меня раскачай,
Ты печаль мою, палуба,
Расколи о причал!

Нехитрая песенка из популярного репертуара шестидесятых годов прошлого века как нельзя лучше подходила к судну, над которым сейчас звучала. Спущенный на воду в конце пятидесятых, кораблик уже изрядно потрудился на прогулочно-развлекательном поприще. И хотя мотор его гудел на удивление ровно и молодо, интерьеры салонов, ресторанов и кают не изменились со времён спуска на воду. Конечно, в конкурентной борьбе туркомпания была вынуждена обновить приёмный холл на нижней палубе, оплатив современный дизайн «под мрамор», с двумя кожаными креслицами по бокам от ресепшн. Но сделала это исключительно потому, что через этот холл проходили туристы с других теплоходов при швартовке на пристанях: своей невзрачностью он мог смутить кого-нибудь и сработать против рекламы. Вообще-то, каждый сезон путёвки разлетались, как горячие пирожки на вокзале, а российские туристы – народ неизбалованный. Поэтому остальная часть теплохода – с деревянными панелями, тускло блестящей «под бронзу» латунной отделкой, колоннами в стиле сталинского барокко – осталась прежней. Даже читальная комната на носу средней палубы, где имелись пустые книжные шкафы по обеим сторонам от входных дверей и стояли шахматные столики по периметру, сохранила свой внешний вид. Эта каюта, в прошлом, очевидно, служившая для политинформаций и культурного отдыха советских отдыхающих, а теперь превращённая в видеосалон, сохранила на одном из шкафов бюст Карла Маркса, покрашенный бронзовой краской и белеющий отбитым куском бороды. На противоположной стороне такой же пьедестал пустел. Видимо, некогда там находился Фридрих Энгельс, но что-то случилось, и классика политэкономии там не стало.

Вере Сергеевне интерьер судна напомнил детство. Что-то трогательное было в этой допотопной облезлой роскоши, и судно воспринималось как музей. Даже спевки под баян «для тех, кому за тридцать», регулярно проводившиеся на корме, были словно частью музейной экспозиции. И она не сочувствовала редкому тихому ворчанию некоторых пассажиров, дескать, диваны в каютах разваливаются и всё такое. Обстановка вызывала ностальгические чувства и даже нравилась – «без вопросов», как говорит теперь молодёжь. Гораздо более занимала мысли Веры Сергеевны внучка Настя, с которой они вместе отправились в плавание. Хотелось, чтобы девочка получила новые впечатления, но и не простудилась, поминутно выбегая на палубу с вечерней дискотеки, чтобы подставить разгорячённое лицо прохладному ночному ветру. И, самое главное, не увлеклась бы до времени кем-нибудь из этих ветреных молодых людей, которые встречались постоянно на палубах и поглядывали на Настю с очевидным интересом. Вера Сергеевна была в глубине души обеспокоена. Внучке исполнилось всего шестнадцать, она закончила только девять классов, была отличницей, всё время проводила над уроками, с мальчиками не встречалась и оставалась, в сущности, совсем ребёнком.

Пароход белый-беленький,
Чёрный дым над трубой.
Мы по палубе бегали,
Целовались с тобой…

Надрывался репродуктор, время от времени прерывая музыку и выплёвывая хриплые, трудноразличимые звуки, имевшие целью проинформировать пассажиров о различных красотах природы и населённых пунктах по пути следования. Остались позади шлюзы на реке Свирь, мрачные, как стены подводного царства, минули сказочное очарование острова Кижи и шашлыки по обеденному талончику в деревне Весёлые Пороги.

Эта деревня произвела на Веру Сергеевну странное впечатление. Разрекламированная в проспекте для туристов как «истинно русская», она являла собой собрание изб, изукрашенных деревянными резными сиринами, алконостами и драконами, а также изображениями солнца, и напоминала съёмочную площадку для фильма по пьесе Островского «Снегурочка». Однако в этом хаосе языческих символов никто ничего не объяснял. Только раз, перед деревянной фигурой бога Рода с выпяченными гениталиями, экскурсовод, веснушчатая жеманная девушка лет двадцати, с блестящей серебряной бусиной в носу, усмехнулась криво и бросила: Читать далее...

Когда Бог слепил человека, остался у Него один неиспользованный кусок.
– Что слепить тебе из него? – спросил Господь у человека.
– Слепи мне счастье, – попросил человек.
Ничего не ответил Бог, а только положил человеку на ладонь оставшийся кусочек глины.
[700x592]

Кажется, совсем недавно был я в селе Объячево – центре Прилузского района Республики Коми, а столько воды утекло с тех пор в речке Луза, что извилистой лентой огибает всё село вместе с храмовой горкой. Отчёт о своей командировке я опубликовал тогда в статье Благовест над Лузой (№ 408, 2002 г.). Отец Вадим Голубев, который принимал меня в своём деревянном двухэтажном доме, пошёл «на повышение». Ныне он протоиерей, служит настоятелем Покровского храма в одном из самых крупных городов Коми – Ухте, ещё исполняет обязанности благочинного.

Но вот уже третий год в Объячево служит новый настоятель – протоиерей Николай Баланда. Отправляясь туда, не успел предупредить об этом его по телефону. Вечером в четверг захожу в храм. Двери открыты, храм пуст, за загородкой в церковной лавке сидит священник, один-одинёшенек. Подхожу к батюшке под благословение... Потом, провожая меня на постой к одной из старейших прихожанок, отец Николай сам удивлялся сложившимся обстоятельствам: «Вот представляешь, Женя, как ведь Господь всё управляет! Ещё утром мне почему-то захотелось прийти в храм. А вроде бы и делать мне здесь нечего: службы нет, треб тоже. Походил вокруг храма по парку, ведро грибов набрал, сижу скучаю. Вдруг забегает одна прихожанка: “Батюшка, а почему вы сегодня в храме?” “У меня назначена важная встреча”, – отвечаю ей. Почему вдруг эти слова вырвались, сам не знаю. Никакой встречи я не назначал. А тут и вы приезжаете. А если бы меня здесь не застали, пришлось бы искать по всему селу. Живу-то я неблизко».

Поначалу я решил было сразу сфотографировать отца Николая, но он наотрез отказался, да и вместо интервью предложил пойти к прихожанам. «Я тут без году неделя, ничего не знаю», – отшутился. И мы отправились по старым прихожанам.

То, что отец Николай – человек с юмором, мне приходилось слышать и раньше. Проходя по парку и беседуя о грибах, что растут прямо в центре села, я снова пытаюсь повернуть разговор в нужное мне русло.

– Батюшка, а сколько вам лет?

– Мне двадцать семь будет, – не моргнув глазом отвечает он.

– Ну да, 27 с хвостиком, а хвостик ещё лет на 40, – поддерживаю я шутку настоятеля, глядя на его старческий вид и седую бороду.

– Что ты, до сорока мне ещё жить да жить...

Привёл меня батюшка в дом престарелых, к одной из первых прихожанок– Римме Аврамовне Шулеповой. Сейчас она – инвалид третьей группы, нуждается в постоянном уходе, ходит с клюшкой, еле передвигаясь по комнате, но при этом необыкновенно жизнерадостный человек. В разговоре она постоянно заливается лучезарным смехом. Прощаясь с отцом Николаем, Римма Аврамовна поздравила его с праздником, пожелав долгих лет жизни.

– А какой сегодня праздник? – спрашиваю у старушки, когда отец Николай уходит.

– У них с матушкой Марией сегодня 28-я годовщина свадьбы.

– Да, это большой праздник, – соглашаюсь я. – Нынче не всякая семья до такого срока дотягивает. А сколько у них детей?

– Четверо. Старший Вася у владыки иподьяконом служит.

* * *


Протоиерей Николай Баланда

На следующий день мне всё-таки удалось разговорить батюшку. Мы присели на лавочку перед входом в храм. День был солнечный, радостный, не по-осеннему тёплый. Вокруг храма благоухали ароматами цветники, внизу несла свои воды красавица Луза. Всё располагало к приятному разговору. Настроение у нас обоих было благодушное и приподнятое.

Оказалось, что о. Николай является одним из старейших священников Сыктывкарской епархии – уже 24 года, как рукоположён в сан. И так получилось, что служить ему довелось в разных уголках бывшего Советского Союза.

– Из нашего села Нанково Хустского района Закарпатья вышло больше ста священников, которые служат по всему бывшему Советскому Союзу, – рассказал он. – Ещё один мой земляк, отец Василий Шутко, настоятельствует в Воркуте. Уроженец нашего села блаженнейший Дорофей был митрополитом Чешских земель и Словакии до своей кончины в 1999 году. У нас село небольшое, что-то около двух тысяч жителей. Рядом есть и побольше. В пяти километрах от нас расположено село Иза, жителей в нём около пяти тысяч, а вышло из него около трёх тысяч священников.

Из наших мест пошло православие по всей Руси. Между Изой и моим селом два брата построили монастырь в честь Николая Чудотворца. Рядом ещё 15 монастырей, а во всём Закарпатье – 30 действующих обителей. Это же колыбель православия! Туда оно пришло за сто лет до Владимирова Крещения. Равноапостольные Кирилл и Мефодий проповедовали вначале в наших краях, а потом уже пошли дальше на восток. Там и по сей день все люди верующие, церкви не закрывались. Когда униаты и католики всех душили, Иза им не покорилась.

– После рукоположения я в Закарпатье первое время служил в небольшом селе, восемь тысяч населения. Церковь тоже «небольшая», – шутит батюшка, – метров 70 длиной и около 40 в ширину. Приход тоже «небольшой» – по 3-4 тысячи на каждую службу приходило, а на храмовые праздники – тысяч по 10-12. Яблоку негде упасть. Так я до службы крестил по десять человек и после службы столько же. Читать далее...

Существует разномыслие в православной среде относительно восстановления в России монархии. Одни говорят, что её время ушло, другие продолжают надеяться. Являются ли монархические убеждения сегодня лишь ностальгией по прошлому или они всё ещё важны для русского человека?

Игумен Филипп (Филиппов) (г. Сыктывкар):

– Нужно помнить, что призывы к изменению строя – это нарушение Конституции. Каждый христианин должен это сознавать. Страна сейчас находится не в лучшем положении, и хорошо бы научиться ценить любую соломинку, которую нам Господь посылает. Не отталкивать её, требуя взамен комфортабельного судна. Мы знаем, что всякая власть от Бога, а значит, должна быть нами оберегаема – все её добрые начинания нужно поддерживать, злые – претерпевать, по мере сил исправляя. Этого не достигнуть на пути бунта, отрицания – ни к какой монархии он нас, конечно, не приведёт. Есть явное противоречие в деятельности иных людей, которые, не имея малейшего понятия о послушании, именуют себя монархистами. Подлинное монархическое чувство глубже и проще, и оно в нашем народе всё ещё сохраняется, оно заложено в генетике русского человека. Люди хотят видеть во главе страны мудрого, заботливого руководителя, какими были наши цари. Это эталон, с которым у нас сверяли глав государства в советское время, сверяют и сейчас. Ошибочно считать это склонностью к авторитаризму. Разве у сына, который почитает отца, тоталитарное сознание?

К счастью, какие-то понятия об этом в русском народе всё ещё живы, но очень ослаблены, истощены. Нет ясного понимания, что существуют лишь две предустановленные формы правления – теократия, то есть власть Бога, которая была в Палестине до воцарения Саула, и монархия. Поэтому в обозримом будущем восстановление царства у нас невозможно. Не так много людей воцерковилось, чтобы народ мог признать – власть Бога выше власти человеков. До Помазанника мы просто не доросли.

Иерей Пётр Машковцев (г. Вятка):

– Монархия у нас не исчезла после революции, была в советское время, сохраняется и сейчас. Просто она стала нецерковной. Я считаю, наше государство может существовать лишь в условиях единовластия, и не стоит лукавить, говорить, что это не так. Другое дело – качество этой формы правления. После свержения императора Николая Второго мы имеем, скорее, суррогат. Ведь настоящая монархия от Бога – это когда человек, возглавляющий страну, служит Господу. Образец этого явил нам последний наш государь. После его свержения власть у нас служила каким-то узким идеям. Ленин, например, говорил, что пусть девяносто девять человек из ста погибнут, зато этот один будет жить при коммунизме. Такое было отношение к людям. Власть стала источником тщеславия, а впоследствии и доходов.

Я верую, что так будет не всегда. Какие-то предпосылки для возрождения царства у нас есть. В стране существуют олигархи, но нет олигархии, она пока не сложилась в тех формах, которые существовали до революции. Тогда между царём и народом оказалось слишком много посредников, которые сделали нашу монархию бездейственной, привели к краху. Дворянство не дало императору Александру Первому изменить строй государства на благо всем сословиям, связало его по рукам и ногам. В последние годы жизни государь перестал появляться в своём петербургском дворце, понимая, что его власть почти номинальна. Так что не случайно родилась легенда, будто он умер святым, приняв имя Фёдора Кузьмича. Только так царь мог помочь своему народу.

И всё-таки при всех недостатках это была намного более достойная, естественная для страны форма правления, к которой мы постепенно возвращаемся. Укрепляется вертикаль власти, приходит осознание, что, если не будет единого центра, полномочного главы государства, Россия просто распадётся. Посмотришь, что на Украине, в Грузии творится, подумаешь: слава Богу, у нас не так. Господь послал нам правителей, которые радеют не только о своём благе, но и о благе государства. Но это, конечно, ещё не подлинная монархия.

Следующий этап, к которому мы пока не готовы, – обретение свободы. Не вольницы, а свободы. У нас эти понятия часто путают, в этом наша трагедия. Лишь когда появится жажда свободы, откроется, что без Помазанника она невозможна. Какой будет возрождённая православная монархия, мы не знаем. Такой ли, как до революции в России, или близкой к византийскому образцу, когда императорами становились и военачальники, и государственные деятели, не всегда родовитые? Что Господь даст, то и примем. Главная отличительная черта православной монархии – это, как я уже сказал, служение Богу, остальное менее существенно.

Протоиерей Валентин Кобылин (п. Красноборск Архангельской области):

– Наш приход ждёт царя, причём из рода Романовых, которому наш народ дал клятву в 1613 году. Нынешнюю власть мы не считаем легитимной. Как в семнадцатом году престол был узурпирован, так с тех пор нами правят временщики. Это было и в советское время, хотя генеральный секретарь избирался, как правило, пожизненно. Но одно дело, когда власть готовишься передать Читать далее...

Бывая в Вятке много раз, обнаружил я удивительную вещь. Обычно перед журналистскими командировками мы созваниваемся с людьми, договариваемся, заранее определяя конкретные темы. А в Вятку можно поехать и так, по-простому – зная, что всё равно пустым не вернёшься. В чём тут секрет? Наверное, в отзывчивости вятчан и в полноте их православной жизни. Достаточно лишь окунуться в неё – и обязательно откроется что-то новое.

Вот и в этот раз, отправившись с оказией в Киров, нежданно-негаданно попал на знаменательные для вятчан церковные торжества. Было 4 сентября, и в святцах вроде значились только рядовые праздники. Ну, отмечен там ещё день Грузинской иконы Божией Матери – только при чём здесь Вятский край? Ан нет! Оказывается, в Иоанно-Предтеченском храме, что стоит в центре Кирова, имеется придел как раз этой иконы – и ровно 15 лет назад этот придел был освящён. Потому и празднование. Я поначалу удивился: сейчас в городе действует 24 православных храма, у многих по несколько приделов – и что же, юбилей каждого вспоминать? Стал расспрашивать вятчан, как бы потянул за эту первую попавшуюся ниточку – и тут такое открылось! Такое огромное-преогромное полотно «живой истории», в которой сегодняшние люди и события словно явились из прошлых веков и где нет границы между вчерашним и сегодняшним днём Вятской земли – един дух, едина плоть, едины судьбы.

Молитва прадеда


Иоанно-Предтеченский храм

Торжественная служба в Иоанно-Предтеченском храме уже закончилась. Известные в Вятке священники, выступавшие с поздравительными речами-проповедями, разъехались. И мы со старостой прихода Валерием Желниным сидим одни на скамеечке в церковном дворике. Валерий с чисто вятской обстоятельностью рассказывает о значении юбилея:

– Дело в том, что до 1988 года у нас в городе был только один действующий храм – Серафимовский. Потом на другом берегу Вятки, в Макарье, открыли Троицкую церковь. В 91-м епархии передали Успенский собор Трифонова монастыря. А в 94-м, пятнадцать лет назад, наш владыка Хрисанф освятил первый придел в Предтеченском храме – и он стал четвёртым действующим.

– И чем он из четырёх храмов выделялся?

– Серафимовский и Успенский соборы – они более торжественные, официальные. Троицкий – за городом находится. А Предтеченский – это обычный городской, приходской храм. И вокруг него сплотилась молодая православная интеллигенция, которая потом сыграла большую роль в общественной жизни Вятки. Да и сейчас наши батюшки известны в городе. Первый настоятель храма отец Александр Коротаев – известен как фотохудожник. Кстати, именно он в ту пору был у истоков создания в епархии миссионерско-образовательного отдела. Протоиерей Андрей Кононов – прекрасный поэт, краевед, духовно окормляет историко-краеведческий молодёжный клуб «Мир» и ещё является духовником православного детского садика имени святого блаженного Прокопия Вятского. Этот садик находится рядом, через дорогу от храма. Вообще, наши батюшки, кроме служения в храме, обязательно имеют другие послушания. Протоиерей Анатолий Березин долгое время возглавлял епархиальную воскресную школу. Священник Олег Гаврилов окормляет следственный изолятор. Николай Ковязин, ключарь нашего храма, возглавляет строительство церкви в селе Бобино, которое стоит на пути Великорецкого крестного хода. С прошлого года к нашему приходу приписана и церковь в селе Никульчино, первом православном поселении на Вятской земле. Там часто бывает нынешний Предтеченский настоятель – отец Александр Балыбердин. У него, кстати, тоже есть особое послушание – он секретарь епархиального управления.

– А вы как пришли в Предтеченский храм? – спрашиваю старосту.


Староста храма Валерий Желнин

– У меня такая история. В 1988-89-х годах в Кирове действовало неформальное движение, которое выступало за открытие Успенского собора. Участники его, молодые ребята, собирали на улицах подписи, организовывали субботники на территории бывшего Трифонова монастыря. Я учился тогда в 10-м классе и только что вступил в комсомол, но тоже пришёл в это неформальное движение, крестившись в церкви.

Участвовали в движении обычные 20-30-летние ребята. Позже они стали известными людьми. Например, Сергей Бачинин – главный редактор газеты «Вятский наблюдатель», Георгий Бизяев – гендиректор проектного НИИ «Биотин». Некоторые стали юристами. Во многом благодаря этому православному движению и я определил свою судьбу – решил стать историком, поступил на истфак Кировского педагогического института. В 91-м году меня, студента, владыка Хрисанф благословил на иподиаконство. Два года служил у него, а потом начались сложности по месту учёбы, проявились пережитки советской системы. И я ушёл из иподиаконов. После окончания педуниверситета приглашали меня работать по разным специальностям, но выбрал обычную городскую школу, шесть лет работал учителем истории. И как историк стал исследовать свою родословную. От своей бабушки я уже знал, что мой прадед Дмитрий Семёнович Шихов во времена хрущёвских гонений служил старостой прихода Читать далее...

На днях вернулся из Москвы мой товарищ – Алексей. Он правозащитник, против чего-то всё время протестует, вооружившись плакатиком с очередным обвинением в адрес власти. В Москве тоже протестовал. К нему подошли молодые ребята из какой-то политической партии, начали плакатик отнимать. Раз дёрнули, другой, но он держался крепко. Тут выпустили против Алексея здоровенного такого детину, который поднял его за этот плакатик над землёй, потряс, но тоже ничего не добился. Алексей за последние полгода приобрёл большой опыт, его так просто не одолеть. Увидев, как его окружают, закричал: «Милиция! Милиция!» Милиция тут как тут. Видит, у одного из «младопартийцев» из носа кровь течет, – и пикетчика в машину, повезли в кутузку. Объяснения Алексея, что он никого пальцем не тронул, а тот юноша сам себе нос ковырнул, никто, конечно, слушать не стал. Хотя и обижать тоже не стали, милиционеры были настроены добродушно. Дали Алексею 10 суток ареста. Отсидев половину срока, потребовал пересмотра дела. На суд в качестве свидетелей пригласили тех милиционеров. Судья мрачно изучила их показания, написанные одним почерком, где упорно повторялось слово «паднос» («под нос» то есть). «Вы же москвичи, должны писать грамотнее», – укорила стражей порядка судья. Они смущённо переминались. На исход разбирательства это, впрочем, не повлияло. Алексей отправился на нары «доматывать» оставшиеся пять дней. Когда объявил голодовку, тюремщики его уговаривали: «Ну, чего тебе у нас не нравится? Условия приличные, у нас сам Ходорковский сидел...» Звучало издевательски, но, подозреваю, Алексей остался доволен тем, что пострадал, как ему кажется, за правду.

Мы с отцом Игнатием (Бакаевым) его как только ни уговаривали бросить диссидентство, но ничего не вышло. Я одно время надеялся, что Алёша станет священником, он добрый, хороший человек, верующий. Но, к сожалению, выбрал другую стезю.

В моей биографии тоже есть эпизод, когда я боролся «за правду». Это было в Ленинграде, в 89-м году. Полдня мы с другом Валеркой собирали подписи против статьи Конституции о правящей роли КПСС. За это организаторы акции дали нам одну пачку дефицитного «Мальборо» на двоих. Мы, конечно, старались не ради этого. Во имя идеи. То, что идея вряд ли стоила дороже 20 сигарет, стало ясно несколько позже. Когда вдруг обнаружилось, что нашей родины СССР больше нет, что на её руинах резвятся какие-то пакостники и мародёры. С год назад Валерка разразился в очередной раз тирадой против тайных, злокозненных местных и заграничных погубителей страны. И мне пришлось напомнить ему о пачке «Мальборо» и о том, как мы её заработали. Ничего таинственного и злокозненного в нас не было, как и в миллионах других людей, которые внесли свою лепту в разрушение страны. Каждый сделал для этого совсем немного, и всяк хотел добра, не понимая, что его благие намерения, эти бесчисленные «немного» страшнее водородной бомбы. Вспоминать об этом стыдно.

Мне могут возразить: «Чего тут стыдиться? Ведь коммунисты виновны в гонениях на Церковь». Но, во-первых, в 89-м году никаких гонений не было уже и в помине. А во-вторых, я с каждым годом всё лучше понимаю слова апостола Павла: «Всякая власть от Бога».

Это вовсе не означает, что нужно терпеть «Наших», везде сующих свои столь уязвимые носы, добродушных милиционеров, исполняющих бессовестные приказы, и высокообразованных судей, которые всё это покрывают. Просто Алексей в моих глазах, как и те люди, которые стоят за ним, поддерживая и вдохновляя, не оппоненты всех этих заведомо не наших, а участники одной с ними игры.

– Почему ты не доверяешь правозащитникам? – спрашивает Алёша.

Помню их донос в Госдеп США, в котором поминалась пара моих статей. В одной из них я выступил против антисемитизма, но одного лишь употребления слова «еврей» оказалось довольно для обвинения в нетерпимости. Авторы, как я понял, либо не удосужились внимательно прочесть эти тексты, либо, что вероятнее, им просто не хватало материала для цидули. Вот эти люди и «открыли глаза» Алёше на его призвание. Поразительно, до чего консервативна эта публика в своих действиях. Точно так же она вела себя и в 1860-м , и в 1904-м, и в 1990-м. Всё это отчётливо видно и во внутрицерковной борьбе, где оппозиция Синоду, как бы ни были справедливы её лозунги, неизбежно вырождается в борьбу с Церковью.

Неверен, по-видимому, сам алгоритм, определяющий действия протестующих. Они оправдывают себя тем, что иногда действительно приносят пользу, помогают униженным и оскорблённым, побеждают равнодушие. Но, к сожалению, всё это делается не за, а вопреки этой стране, этой Церкви и т.д., поэтому бессильно и обессиливает. В последние 90 лет, когда ситуация сильно запуталась, это менее заметно, но суть дела осталась неизменной.

Посмотрим, что было раньше, в годы, когда страной правил святой Царь. Власть делала всё, что могла, поддерживала рабочих в их отношениях с промышленниками, помогала крестьянину расширить надел, уже к 1927-му предполагалось закончить создание системы всеобщего образования. Читать далее...