Глава 2. Первый день на новом месте.

Я проснулся от собственного крика, весь в поту и с какими-то страшными воспоминаниями. Вдобавок, было какое-то странное ощущение тяжести, дискомфорта. Внезапно я осознал, что не знаю где я…
А у противоположной стены стояла ещё одна койка и на ней, странно и неестественно, как соломенная кукла, лежала девочка лет семнадцати. Ёё рыжие волосы спутались и разметались по подушке, лицо бледно и бескровно, губы упрямо сжаты. Меня поразили её руки – белоснежные и настолько худые, что, казалось, это руки скелета, но вместе с тем, изящные и красивые, с длинными тонкими пальцами. Никогда ещё я не видел таких пугающих и одновременно прекрасных рук.
Всё это так поразило меня, что я не мог не подойти и заглянуть в лицо. От всего её тела веяло холодом и глаза, словно затянутые дымкой, были так же холодны и пусты. Когда же девушка наконец заметила меня, её зрачки испуганно расширились и бледные губки пролепетали: «Не подходи».
И тут я осознал, почему мне всё казалось чужим – в этом безликом мире белых стен, длинных пустых коридоров я был один. Никто не знал обо мне, вернее не хотел знать. Всё отталкивало меня, будто я был инородным телом. Никогда я не чувствовал одиночества, но среди бесчувственных вещей и людей оно навалилось на меня, тяжело сдавливая сердце, затрудняя дыхание. Оно, словно паук, опутывало меня своей паутиной, из которой спасения не было. И я понимал, что загнан в угол, обыгран, но не предпринимал попыток освободиться.
Внезапно мне вспомнилась мама, наши вечерние разговоры за ужином. Вспомнил, как ласковой огонёк свечи оживлял её красоту, и тогда не казалась она такой холодной и призрачной как днём. Дребезжащее пламя, казалось, наполняло её лицо добротой и любовью, и оно словно светилось изнутри, умиротворённое и спокойное. И я рассказывал ей всё: то, как меня в школьном туалете побили старшие мальчишки за то, что не хотел курить; и то, как плакал в коридоре, когда надо мной ежедневно подшучивали, и даже то, как меня в первый раз поцеловала девочка. А она всё слушала, чуть склонив голову набок, и глаза её излучали неповторимый свет, тепло, которое окутывало меня, подобно пушистому пледу. Помнится, я даже обиделся на неё за то, что она восприняла эти мои слова как и все те про туалет, коридор и прочие мелочи. Странно, но мама, словно догадалась, и на губах её, мягкий и тонких, возникла легкая полуулыбка, тающая, словно эфир, и такая же призрачная, как отблеск приборов, тишина в комнате. Никогда не забуду как мама, всё так же склонив слегка голову набок, откинув на плечи россыпь волос, таких же золотистых, как пламя свечи, сидела, губы были слегка приоткрыты, глаза излучали тепло и любовь, а холодные изящные пальчики поглаживали мою руку с такой нежностью, на которую только способна любящая женщина. И я тогда решил (глупо, конечно) растить свои волосы, чтобы они были такими же длинными и пушистыми, как у мамы, не смотря на то, что они у меня цвета воронова крыла – в отца.
Но всё это время любви прошло, и я был одинок и заперт, как узник, в четырёх стенах, до дрожи в пальцах вспоминая подробности бесед при свечах. Казалось, будто всё хорошее осталось там, в игривом отблеске свечей, а страшное, непознанное, ранее прятавшееся по тёмным углам, навалилось с пугающей быстротой. И я уж был там, в мире беспечный иллюзий и тревожных снов, побеждённый и жалкий, забившийся в предоставленный тьмой уголок.
Возможно, я потерял сознание или уснул, так как эти воспоминания и мысли были последними в тот первый день на новом месте…