— Святой отец.

— Да?

— Всё говорят, что вы святой.

— Клевета.

Говорят, что у вещей, с которыми ты обращался бережно, появляется душа.

Если бы он вёл дневник своих мучений, там было бы всего одно слово: Я.

В зрачках их древних мерцает смех.

Незнакомые улицы, необъяснимые повороты, безликие расстояния. Я уже и не пытался разобрать названия улиц или понять, где мы вообще находимся. Из всего, что меня окружало — из всего, что было мне видно, — узнавал я только луну, которая неслась высоко над облаками, но она, хоть и была яркой, налитой, всё равно казалась до странного зыбкой, бесплотной, не та ясная луна-якорь, что висела над пустыней, а скорее луна-иллюзия, которая, стоит фокуснику взмахнуть рукой, лопнет или скроется с глаз, улетит во тьму.

Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины.

Поверьте мне, создание романов напоминает скорее охоту, чем, скажем, строительство храма по заранее изготовленному плану. До последней минуты вас поражает неожиданность того, что вы встречаете, вы попадаете в непредвиденные ситуации — и всё только потому, что вы, как безумный, неуклонно гонитесь по следам чего-то живого.

Сама жизнь есть аксиома о пустом множестве. Она начинается с нуля и кончается нулем. Мы знаем, что оба состояния существуют, но не осознаем ни одно из них как опыт: это состояния, которые неизбежно составляют часть жизни, хотя они не могут быть прожиты.

По какой-то причине всё превратилось в метафору.

Если природа может вам солгать, она солжёт. 

Абсурд не освобождает, он сковывает.

— Ты был? Ну как?

— Да ничего.

— Народу было много?

— Сначала не очень. Пришёл я — стало значительно больше.

Наяды, обитательницы вод,
Поящих землю свежестью прохладной,
Вы видите, как праздный, безотрадный
Другой поток из глаз моих течет.

Дриады, страшен ваших стрел полет,
Они сверкнут — и пал олень громадный,
Вы видели глаза, чей беспощадный
Единый взгляд в сердца позором бьет.

Хотите видеть слезы горькой муки?
Оставьте ваши воды, ваши луки,
Идите, нимфы милые, сюда.

Здесь тусклы дни, и ночи здесь бессонны,
Но стрелы есть в глазах разящих доны,
В моих глазах — прозрачная вода.

В освещении лунном мутненьком,

Проникающем сквозь окно,

Небольшим орбитальным спутником

Бог снимает про нас кино.

Из Его кружевного вымысла

Получился сплошной макабр.

Я такая большая выросла,

Что едва помещаюсь в кадр.

Но и в смерти присутствует слово «жить».

В перезревшем яблочке червячок

фитильком затеплился и погас.

Не закончен мир, там, где сеет бог,

мышь скребётся, дремлет кошачий глаз.

Тайна яблока — вся про нас.

У меня оружие слабо — и только имеет ту цену, что оно моё собственное, что я взяла его в моей тихой жизни, а не из книг, не понаслышке...

— В поездке ты сможешь поближе познакомиться со своей дочерью: о чём она мечтает, чего боится...

— Хелен, а это обязательно?

— Джейк!

— Но я боюсь.

Я верю тому, что меня убеждает.

Произведение искусства требует времени, чтобы созреть и окрепнуть. Если начать судить его слишком рано, можно ошибиться в оценке.

Продай свой ум и купи замешательство.

Жизнь сжимается и расширяется пропорционально нашей смелости.

Трудна жизнь тревожного подростка. Силы растут день ото дня, но их никогда не хватает на все испытания: испытания растут быстрее.