А из-под темной воды бьют колокола,
Из-под древней стены - ослепительный чиж.
Отпусти мне грехи первым взмахом крыла,
Отпусти мне грехи - ну почему ты молчишь?

Ты гори, Серафим, золотые крыла -
Гори, не стесняйся, путеводной звездой.
Мне всё равно - я потерял удила,
Нет другого пути - только вместе с тобой. (с)

Много разговоров о многом.
Про демона - препода.
Про смерть в образе хомячка. :)
Про героев и дураков. И прыжки через крыши.
Про химию, алкоголь и дружбу-константу.
Про психологию и логику\не логику действий, про "отпустило пожалуйста" и пресловутое "Рим высказался. Дело окончено."

Про бесполезность убеждений, самовнушение и сон.
Про кошачье мурчание.

Про ребят в форме, "оказывается, он вмазывается" и телефон, за который можно упрятать лет на десять без суда и следствия - по тихой, дааа :D


Про "мальчик, хочешь конфетку?", детскую доверчивость и смекалку ребят из Дзержинского)
Про взмах руки в окно уходящей платформы.

И, походу, снова никакого кофе (если вы понимаете, о чём я :))

Спасибо.

В океане пути не находят суда,
Затянулись дождем Пиренеи и Анды.
Нам такая собачья погода подходит как никогда:
Мы везем контрабанду, мы везем контрабанду.
Невозможно поверить, что было вчера,
Как мы пили вино, принимая причастие.
А сегодня уже - на ногах без пятнадцати три утра
Мы проверили снасти, давай,
Давай присядем на счастье. (с)

Нееет - нет - нет, так не пойдёт.
У тебя свой личный счёт с паранойей, у меня - свой. Объединять их не входит в мои планы.

Я вглядываюсь в темноту, по-кошачьи свернувшуюся в углу комнаты... Что ты здесь делаешь? За очками не видно глаз, но линия губ надломилась в усмешке. Ты будто спрашиваешь, не узнаю ли я тебя.
Ещё как узнаю.
Ладно уж, пойдём покурим, раз пришёл.

Ты не похож на остальных.
Ты не ведёшь себя, как избалованный ребёнок, который тянет взрослого за рукав, самозабвенно заходясь в истерике "Я хочу внимания, всё брось и люби меня!"

Странно.
Вот оно. Слегка уже позабытое ощущение погони.
Гончие ещё не взяли полный разгон, они крадутся, неслышно ступая след в след за мной.
Я не вижу их и не слышу. Но чую, как зверь.
Они здесь. Я знаю.
Вот, вот об этом я и говорила в начале - мы оба задолжали господе Паранойе, но - по разному.

Выдох. Выдох. Выдох.

не дерево которое растет
не птица что над деревом летает
но человек чей инструмент остер
в моем мозгу незримо обитает
не серафим из города саров
не святополк коварный и неробкий
а кто ж тогда обрел и стол и кров
в отдельно взятой черепной коробке
я помню все хоть это был не я
ходил мальчишкой на плотах в заречном
дробилась философская струя
о философский камень и о вечном
шептала мне вернее нет не мне
тому мальчонке я его не помню
он был кретин и при пустой луне
шептал слова одной кретинке полной
тетрадь моей исписана рукой
как я провел каникулы в толедо
в то лето я был в точности другой
но кто прочтет но кто поверит в это
сейчас и здесь а не тогда и там
азм есмь пин-код своей кредитной карты
так кто за мною ходит по пятам
и кажет кукиш из под школьной парты
так кто узнав секрет разрыв-травы
как сумашедший с бритвою в деснице
в мансарду этой круглой головы
пролез сквозь обнаженные глазницы
та птица что над берегом реки
то дерево что непокорно корню
меня другим названьем нареки
я не был им я ничего не помню


(с) Дмитрий Плахов.

я видел так внизу была вода
а между ней и верхнею водою
земная твердь кремнистая гряда
вставала созерцаемая мною
топорщилась и морщилась земля
мела метель в любой предел ея

как водится была метель бела
но чудилась кремнистая полоска
где эта боль которая была
ни эха от нее ни отголоска
я выпил сто потом еще полста
земля была безвидна и пуста

метель мела как должно ей мести
был путь кремнист и временами млечен
но таймер я еще не запустил
в безвременье я был увековечен
какой лемносский бог меня сковал
я не был здесь я не существовал

мой дух мятежный над собраньем вод
над бездною кромешною носился
мела метель и гулкий небосвод
на совесть и на зависть уродился
открылась бездна звезд опять полна
ни счета им и бездне нету дна

- Видишь ли, моя трагедия заключалась в том, что всю свою жизнь я был чертовски одинок. Именно поэтому я презирал и ненавидел остальных.
Асмодей задумчиво приподнял бровь и покрутил в руках контракт.
- Так зачем же тебе понадобилось продавать мне душу раньше срока?
- Ты плохо меня слушаешь. Мне надоело одиночество. - Раймон вдруг улыбнулся. - Теперь я ненавижу их здесь, с тобой. Так веселее, правда?
Шрам на щеке демона вытянулся, превращаясь в продолжение улыбки. Раймон в последний раз затянулся и бросил сигарету в темную пасть каньона. Асмодей встал и подал руку своему новому подопечному.
- Кажется, ты мне нравишься, парень. Пойдем, я покажу тебе, куда садится солнце. У нас есть еще пара часов.
[700x437]

И вот я просыпаюсь утром и понимаю, что меня ограбили… деньги, вещи – всё было на месте.
Но чего-то не хватало внутри меня. Ты понимаешь, о чем я? Тут вообще кто-нибудь понимает, о чем я? (с)

Всё. Наконец - то!

У меня случился катарсис.
Финальная сцена и занавес.
Вот теперь-то я чувствую тебя, свобода.

С этого самого момента обратного пути нет и быть не может никогда.
Ооо, как ты сладко, моё безразличие.

Спасибо, Господи, спасибо, спасибо!

Зимой, в самом центре усталого города,
На пересечении взлётных полос,
Я чиркаю спичкой, не замечая холода.
Увидеть тебя мне снова не довелось.

В толпе очарованных музыкой лиц
Я тщетно искал твой до боли знакомый профиль.
Давно пред тобою все ангелы пали ниц,
И в ноги твои я свою безмятежность бросил.

Две сотни людей и две пары знакомых песен,
Плывут облака сигаретного дыма в лицо.
Говорят, что наш мир необыкновенно тесен..
С тобою балкон показался бы мне дворцом.

Я.

Ниспадающая.

Ничья.

Беспрекословная, как знаменье.

Вздорная.

Волосы в три ручья.

Он - гримаска девчоночья -

Беспокойство. Недоуменье.

Я - открытая всем ветрам,

Раскаленная до озноба.

Он - ест сырники по утрам,

Ни о чем не скорбя особо.

Я -

Измеряю слова

Навес,

Переплавляя их тут же в пули,

Он - сидит у окна на стуле

И не сводит очей с небес.

Мы-

Не знаем друг друга.

Нас -

Нет еще как местоименья.

Только -

Капелька умиленья.

Любования. Сожаленья.

Он - миндальная форма глаз,

Руки, слепленные точёно...

В общем - в тысячу первый раз,

Лоб сжимая разгорячённо,

Быть веселой - чуть напоказ -

И, хватая обрывки фраз,

Остроумствовать обречённо,

Боже, как это все никчёмно -

Никогда не случится "нас"

Как единства местоимений,

Только горсточка сожалений. -

Все закончилось. Свет погас.

Я.

Все та же.

И даже

Ночь

Мне тихонько целует веки.

Не сломать меня.

Не помочь.

Я - Юпитера дочь.

Вовеки.

Меня трудно любить

Земным.

В вихре ожесточённых весён

Я порой задохнусь иным,

Что лучист, вознесён, несносен...

Но ему не построят храм,

Что пребудет велик и вечен -

Он ест сырники по утрам

И влюбляется в смертных женщин.

Я же

Все-таки лишь струна.

Только

Голос.

Без слов.

Без плоти.

Муза.

Дух.

Только не жена. -

Ветер,

Пойманный

На излёте.

Знаешь, тот, кто боится заплыть за буйки
Непременно полюбит твой взгляд,
Потому что глаза твои глубоки,
Потому что глаза твои – яд!
Маяком он будет стоять на мели
И смотреть в бесконечную тьму,
Потому что из глаз твоих корабли
Никогда не вернутся к нему…
Он забудет людей, и когда его стен
Вдруг коснётся чужая рука,
Он услышит в глазах твоих пенье сирен
И уткнётся лицом в облака.
И лишь только решит он проститься с тобой
И остаться с пришедшей с земли,
В его грудь, словно молот ударит прибой,
И он рухнет в объятья твои!..
Твои нежные губы холодной волной
Оборвут его призрачный сон…
Он увидит твоё каменистое дно,
И обломки таких же, как он.

Подари мне свои минуты –
Я о большем тебя не прошу.
Сердце брошено в пропасть смуты –
Кто придумает парашют?
И, как листья в осенний ветер,
Мысли кружатся в голове.
Они будут до точки смерти
Закольцованы на тебе. (с)

Ооо, я видела это миллион раз.
Проклятые законы жанра предсказуемы до зевоты, ну да что поделать.

Гордо вскинутая голова, полость под ребрами и святая вера в нерушимость чужих чувств и безграничное всепрощение. Были у меня уже такие персонажи.
Сейчас ты цинично ухмыляешься и спишь без кошмаров, а потом стучишь зубами в ознобе и скуриваешь три сигареты подряд.

И все это я уже знаю наизусть, вот что огорчительно. Разница разве что во временных промежутках, но сценарий один и тот же.

Но теперь я вправе быть жестокой.
Я вижу твои глаза сквозь два монитора.
Упрек. Скучно. Но я его заслужила.

Увы, чудес на свете не бывает.
На скептицизма аутодафе
Сгорает вера в злых и добрых фей,
А пламя все горит, не убывает.

И мы давно не видим миражи,
Уверовав в своих удобных креслах
В непогрешимость мудрого прогресса
И соловья по нотам разложив.

Но вот оно приходит ниоткуда,
И всем забытым переполнен кубок:
Любовь, дорога, море, паруса...

Боясь шагнуть с привычного порога,
Ты перед ним стоишь, как перед Богом,
И все-таки не веришь в чудеса.

Плевать на планеты. Есть ты.
В губах ежевика приманкой.
Люблю тебя! радость и стыд
Мою протыкают изнанку.
Мне будет не жизнь без тебя.
Не соль на рукав, не зима
не книга, не страх, не печаль,
не скулы потрогать в потьмах.
Меня жжет в коленях побег -
мениск до туннеля сотру...
Я буду бежать к тебе до
И после того, как умру.

Вдох - выдох.

Этот акт милосердия - последний.
А потом моя дверь закроется навечно, и я не услышу ни стука, ни звонка, ни стона.

Да. Похоже на момент из сказки про Снежную Королеву. Ещё немного - и льдинка выскочит из моего сердца.
Но, пока здесь всё ещё проходит грань толщиной с винтовочный ремень, я в последний раз оборачиваюсь и выжидательно смотрю в твои глаза.

Тик - так. Стрелка бежит по циферблату, подгоняя ещё одно утро. Зажигалка щёлкает кремнём - и дым, похожий на хвост дракончика, растворился на полпути к дому через дорогу.

Ну же, решайся на что-нибудь.

Но потом - не пеняй. Я предупредила.

Я с тебя нарисую девочку.

С сигаретой во рту, желательно "malboro",
С порочными связями, желательно с женщинами,
С весенним именем "Дарья",
С приставкой, - "не мне обещана".

Ты будешь жить где-то под самой крышей,
Пить вино с горла, - желательно "inkerman",
Никогда не станешь ничьей бывшей,
Никому не скажешь, - "я тебя не отдам",

По субботам у тебя - асфальтированные дороги,
короткие юбки, мотоциклы, высокие сапоги,
По воскресеньям тебе улыбаются боги,
По понедельникам - все для тебя враги...

Ты сильная, ты одиночка, так что некому тут "помоги",
И ты же видишь пустое небо, - так что не за чем "Господи".

я придумал тебя так.

Пока со мной ты здесь,
Пока ты рядом есть.

Сколько бы ни пренебрегало, ни приезжало, ни шло людей через магистраль моей жизни, они все... Проходят.
Даже те, кого я считала константой. Даже те, кто хватал меня за рукава и шептал, кричал, скулил слова неизбывной всепоглощающей любви.
Те, кто плакал, курил, спал, пил со мной, кто делил мою жизнь на "до" и "после".
Все, так или иначе, однажды остаются по ту сторону двери.

Непереходящим остаешься только ты - жестокий, увлекающийся, упрямый, безголовый и бесконечно близкий.
Ты, держащий мою руку при любых обстоятельствах.
Ты, стоящий со мной плечом к плечу в любой битве.
Ты, не льстящий, знающий наизусть все мои грехи и недостатки.
Ты, язвительный, но любящий.
Ты, скупой на нежность.
Ты, знающий меня истинную, без маскировки. Поднимающий меня с колен, когда я обессилела, растерялась и почти погасла.
Единственный, смотрящий на меня в упор с не досягаемо близкого другим расстояния.
Единственный, во веки веков не имеющий ни единого конкурента в моем сердце.

Спасибо, Ась.

Когда мне говорят о красоте
Восторженно, а иногда влюбленно,
Я почему-то, слушая, невольно
Сейчас же вспоминаю о тебе.

Когда порой мне, имя называя,
О женственности чьей-то говорят,
Я снова почему-то вспоминаю
Твой мягкий жест, и голос твой, и взгляд.

Твои везде мне видятся черты,
Твои повсюду слышатся слова,
Где б ни был я - со мною только ты,
И, тем гордясь, ты чуточку права.

Оставь ты меня, горемыку, в покое,
И хватит следить отовсюду за мною! (с)


Ооо, как ты опротивел мне, радость моя.
И ничего, что мы не виделись одномуБогуизвестносколько времени.

Мне хватило часа, чтобы утвердиться во мнении - нет, нет, нет, я не желаю иметь с тобой ничего общего, не звони, не пиши, не смотри на меня, не прикасайся ко мне, не зови меня никуда!
Сгинь. С тебя всегда начинались все мои беды. Даже такой феерической дуре, какова есть я, хватило, наконец, разума, чтобы понять - пора хлопнуть дверью.

Что-то я зла нынче и немногословна. Да, собственно, на этом - всё.
Можешь идти.

Люди ходят по земле
Я хожу по табурету -
Так немного ближе к свету
(и, естественно, к петле).

Табурет мой невелик,
у него четыре грани -
втрое меньше, чем в стакане;
впрочем, я к нему привык.

Я чертовски одинок.
Постоянно мне неймётся.
Табурет скрипит и гнётся,
И уходит из-под ног.

По дороге фонарей - из спящего дома,
По дороге фонарей - иду вникуда.
И дорога фонарей опять незнакома,
Хоть и пройдена не раз за эти года.

Ты снишься мне каждую ночь, вне зависимости от того, сморила ли меня лёгкая дрёма или падаю я на постель в полном изнеможении.
И я привыкла.
Я не вскакиваю в холодном поту, не бегу на балкон, не скуриваю по три сигареты подряд и не страдаю бессонницей. Я обессиленно лежу, не желая прогнать тебя из своего подсознания. Я твёрдо уверена, что в шесть утра зазвонит будильник, и всё снова войдёт в своё привычное русло.
Брось, мы же не дети. Я знаю, что ты читаешь это сейчас.

Я не знаю, как у тебя дела, чем ты занят в свободное время, как идёт твоя учёба и на какой машине ты теперь ездишь.
Не знаю, изменил ли ты свой привычке класть пять ложек сахара в чай. Скорее всего - нет, но это мелочи.
Я не знаю даже, живешь ли ты всё ещё в доме через дорогу или переехал уже туда, где из окна видно водохранилище, где на другом берегу стоит мрачное поместье неудачливого магната и по ночам так странно по водной глади извиваются и скользят чьи-то тени.

Но я наверняка знаю одно.
Из всего, что случилось в этом кошмарном декабре, ты не вынес никакого урока. И мне жаль.

Ты принял моё милосердие за слабость. И ты был неправ.
Очень скоро ты в этом убедишься.
Ибо недалёк тот день, когда ты, взращенный в любви и ласке, может быть впервые в жизни столкнёшь с по-настоящему трудной и страшной ситуацией.

И вот тогда, любовь моя, тогда, когда ты завоешь и отчаянно попросишь помощи, все те, кого ты теперь - даже теперь - называешь друзьями, почуяв, что дело неладно, в страхе отвернутся и сделают вид, что не знакомы с тобой.
А кое-то ещё и продаст тебя за тридцать сребреников. Помяни моё слово.

Я вовсе не желаю тебе ничего такого, поверь мне, но законы жанра распространяются на всех смертных.
Даже таких, как ты.
И - потому ли, что ты навсегда останешься самой большой моей любовью? - я прошу тебя, опомнись. Открой глаза. рядом с тобой есть достойные люди. Может, они иногда вспыльчивы, поспешны в выводах и не слишком умны порой, но они честны, искренни и любят тебя.
Прислушайся. Пусть не ко мне, но к ним.

Я довольно узнала тебя за эти три года, чтобы с полной уверенностью утверждать: ты, по доброте (слабости?..) душевной готов прощать - прощать - прощать.
Но не тем персонажам.
И не те грехи.

Ничто не отменит сердечной моей привязанности и любви, но ты не меняешься, и это грустно.
Не всё достойно благосклонности. А то, что достойно - не нужно категорически и бесповоротно отвергать в порыве гнева.
Подумай об этом, пока ещё не поздно.