ЗАДУМАТЬСЯ О ЖИЗНИ И СМЕРТИ
(о романе Ирины Горюновой “У нас есть мы”)
Передо мной одна из немногих – за последнее время – книг, где автор НЕ ПОБОЯЛСЯ не только поставить сложные вопросы (для этого можно не быть художником, а достаточно быть социологом, журналистом, психологом...), но изобразить – наряду с рациональным, реальным, узнаваемым – иррациональное.
Запечатлевая нашу жизнь в искусстве, с разной долей таланта отображая и интерпретируя ее, мы часто идем по самому легкому пути: сделать слепок, скопировать, проиллюстрировать. Что? Живую жизнь; реальность; повседневность. Современный автор часто интуитивно боится, сторонится иррационального – именно в силу великой изначальной иррациональности человеческой жизни. Торжество жесткого и жестокого “нового реализма” (кажется, этот термин уже прочно вошел в литературный обиход) празднуется на белых изящных костях постмодернизма; и в культурном воздухе уже веет пока не ветром трансцендентного – непонятной, смутной жаждой его, тоской по нему.
Река искусства течет, не вливаясь в реку жизни; и даже не параллельно ей. Искусство, даже если оно живописует суровость и жестокую правду, все равно образует над изображением жизненного явления незримый иррациональный купол; в этом нереальном, необъяснимом храме, под этим невидимым куполом и происходят события, которые потом именуются историей культуры.
После Шаргунова, Сенчина, Мамаевой в литературу приходят авторы, для которых мир – не собрание конкретных ситуаций и положений, часто мрачно-безвыходных, не унылые стены городского быта и не горькая земля брошенных, погибших деревень. Феномен социального романа, насущно востребованный наевшимся трагедий временем, вырывается из навязанной ему формулы “безвыходность – богатые и бедные – назревшая революция”. Писатели словно вспоминают, что самые масштабные драмы и трагедии живут во внутреннем мире человека; что социальные конфликты похожи друг на друга во все эпохи; что есть то сверхдействительное, что, в конечном итоге, и определяет существование человека на земле, что питает его душу и ведет его мысль.
В этом смысле мне представляется очень интересным – и очень живым, предельно живым, горячо-текучим, текущим как кровь или река – роман Ирины Горюновой “У нас есть мы”. Да, это эксперимент, и автор не скрывает этого – в тексте стихи; в тексте цитаты; в тексте крепким коктейлем перемешаны экшн и философия.
Роман – о любви.
В том числе и о любви мужчины к мужчине и женщины к женщине.
“Читатель ждет уж рифмы “розы”; на, вот возьми ее скорей!..” Не хочу говорить о том, чего от меня сейчас будут ждать – об утонченной эротике, о скандальности темы, о том ВНЕШНЕМ, что сразу становится доступно-обсуждаемым.
Надо сразу же поставить мое восприятие романа ВНЕ этих модно-скандальных клише: книга не о геях и лесбиянках – книга о возможности и невозможности любви в нашем мире, в одной-единственной, данной тебе жизни; и – шире – о жизни и смерти.
То есть, роман Горюновой о вещах вполне фундаментальных, вполне традиционных для большой литературы; и молодой автор не боится высоко поднятой планки – и когда же еще писать о “странностях любви”, как не сейчас, когда молодые чувства обострены, а поиск собственной социальной значимости, личностной силы порой приводит на край, на грань? Древняя, давняя формула о родстве художника – пророка – юродивого; в любви человек тоже становится юродивым, сумасшедшим – все одержимые-Меджнуны, все дервиши, все Орфеи, охваченные священнобезумием любви и поющие ее уже умирающим горлом, - вот то тесто, которое замесила Ирина Горюнова, вот те древние кирпичи, что она кладет в стены своего остросовременного романного здания.
“Я знаю, что ты хочешь спросить меня, Ким. Мы с ним не занимались сексом. Мы просто спали в одной кровати, прижавшись друг к другу. Мы были совсем как Кастор и Поллукс, как близнецы-братья. Вступать с ним в сексуальную связь казалось сродни чудовищному инцесту, настолько сверхпорочному и отвратительному, что ощущалось немыслимым. Я ощущал его некоей потерянной когда-то частью себя, моим вторым «Я». Два героя, Андрей и Саша, спят, обнимая друг друга, и автор изображает их объятие, изображает ВНЕШНИЙ, идиллический момент этой странной, почти ирреальной связи, чтобы через секунду окунуть нас в глубину ВНУТРЕННЕЙ драмы этих двоих: “Это было нереально, знать, что глубоко вымечтанный человек есть тут, рядом с тобой, и что он слишком хорош для тебя, порочного, неполноценного, ущербного…”
Горюнова сразу обрывает эту надрывную мелодию, чтобы не впасть в мелодраматизм. Гей Андрей и художник Александр оказываются ДЕЙСТВИТЕЛЬНО связанными любовью, настоящей любовью, без иронизирования над порочностью “голубизны”, без осуждения “содомского греха”, без фрейдистского анализа-развенчивания жизни гомосексуальной пары: автор, поэт, здесь, в прозе, смело обращается к чистой поэзии – и это ее собственный, ее личный эксперимент вот такой странной, абсурдной, непонятной (и рискующей остаться непонятой!) “песни
Читать далее...