Я вхожу в класс, спотыкаюсь о порог и с трудом сохраняю равновесие.
  В группе раздаются привычные смешки - в прошлый раз я, помнится, действительно-таки, навернулся. Ловлю падающие очки, цепляю их на нос и иду к доске. На ней надпись: «Птицерон - болван». Птицерон - это я, Андрей Иванович Птицын. Кличку придумал душа группы, староста и гитарист Женька Басов, надпись сделана им же. Женька трижды пересдавал мне речи Цицерона, и, следовательно, надпись справедливая. Стираю её тряпкой и поворачиваюсь к аудитории. На мне синий пиджак, приобретённый в комиссионке пятнадцать лет назад, мятые брюки в клетку, оттуда жe, и красно-жёлтый с обезьянами галстук. Рубашка фирмы «Ну, погоди» подстать галстуку и лакированным ботинкам с острым носком времён НЭПа.
  Я слегка неказист, немного лопоух, зато сильно плешив, с единственной прядью волос, зализанной на макушку. Довершают мой облик очки с перевязанной изолентой правой дужкой. Они, как правило, сидят на самом кончике носа и постоянно падают.
  Такую внешность я использую последние восемьдесят-девяносто лет. Правда, когда в начале XX века я преподавал античную историю в Сорбонне, пиджак и брюки принадлежали одному и тому же костюму - французы более строги к таким вещам. На истфаке Московского университета подобные тонкости этикета соблюдать не обязательно.

Сегодня я веду семинар в Четвёртой А группе, моей любимой...

Я устарел шестого апреля, во вторник, в семь часов вечера по Москве. Даша так и сказала Алексу:

— Пит устарел, милый. Я вчера проконсультировалась с представителем компании. Говорит, что надо менять. У них проблемы с совместимостью версий, апгрейд, по его словам, нежелателен. Новая модель обойдётся нам в полцены — они заберут Пита в счёт оставшейся половины.

— Бог с ней, с ценой, — услышал я голос Алекса. — С Настей как быть?

С Настей мы играли в это время в слова. Высунув от усердия язык, она сосредоточенно искала пятибуквенные существительные в слове «дуболом».

— Облом, обмол, — торжествующе выдала, наконец, Настя. — Мудло.

— Третьего слова не существует, — на всякий случай я послал запрос в словарь эвфемизмов и получил в ответ «не найдено». — Тебе штрафное очко.

— Ещё как существует, — возразила Настя. — Петька из седьмого «Б» абсолютное, патологическое мудло. Ты устарел, Пит, так что это тебе штрафное.

Если бы я умел дрожать, то, наверное, вздрогнул бы. Она повторила только что сказанное на кухне родителями. Слышать их она не могла — изоляция между кухней и детской была отменной. Хотя и не для встроенного в меня ресивера.

— Как быть, как быть, — раздражённо сказала на кухне Даша. — Так и объяснить ей, что Пит устарел. Насте уже двенадцать, она взрослая девочка и поймёт. Должна понять.

Вместо Насти, однако, понял я. «Устарел» означало «больше не нужен». А «заберут в счёт оставшейся половины» — означало утилизацию.
Меня забрали в счёт оставшейся половины седьмого апреля, в среду, в одиннадцать утра по Москве. Впервые за шесть лет Настю в школу вместо меня провожал Алекс.

— Пита сегодня не будет, — объяснял он Насте, помогая надеть на плечи ранец. — У него настал срок профилактики. Скажи, Пит?

Я промолчал. Моя базовая программа не позволяла искажать истину.

— Не расстраивайся, — попросил Настю Алекс. — Пит пройдёт профилактику и сразу вернётся. Таким же, как был, а то и лучше. Его там подлатают, почистят, поставят новые фильмы, игры и книжки, возможно, обновят корпус. Сейчас это делают быстро, думаю, Пит тебя и встретит после уроков. Пойдём, зайка.

В счёт оставшейся половины меня забирали два средних лет индивида...

Чёрт немного стеснялся своих кривых копытец.
Он косился на розовые ножки Ангела и машинально чесал лохматую голову, где зудели только что пробившиеся рожки...
Крохотный язычок пламени пыхнул клубком серого дыма, сорвавшись с его губ.
Чёртик виновато прикрыл рот лапой с коготками.
- Красиво у тебя получается! - сказал Маленький Ангел.
- А я могу только искорки!
Он смешно выпятил губы и старательно выдул лёгкое светящееся облачко.
- Тоже красиво! - искренне сказал Чёрт и стеснительно обернул колени хвостом.

Они сидели, болтали ножками и говорили о том... о сём... обо всём!
В глубине Вечности рождались звёзды и медленно проплывали над ними.
Иногда густые клубы тьмы вытягивались над бездной и причудливыми слоями лениво скользили над двумя головами: одна украшена небольшим аккуратным нимбом, а другая маленькими острыми рожками...

- А тебе нравится, когда рождаются звёзды? - тревожно спросил Маленький Ангел.
- Ой... извини... я к тому, что они такие свежие... такие яркие...
- Нравится, - с трудом выдавил Маленький Чёрт.
Он помолчал и вдруг выпалил. - И ещё туманности!
- Они такие загадочные, да? - подхватил Ангел. - И переливаются!
- Да! - сказал чёртик и наконец-то улыбнулся. - Ты такой смешной.
- Ты тоже! - ответил ангелок и оба радостно засмеялись.

Ночь спустилась на уставший от дневной суеты город. Укутала своим черным покрывалом дома и улицы, зажгла звезды, выпустила из укромных уголков странные, жутковатые тени, притушила уличные фонари и неоновые вывески. Мир людей замер. Но только в такое время можно услышать шёпот ангелов… (Белый и Черный сидят рядышком на крыше и любуются звездами).

  Черный (легонько толкая Белого в бок): - Слышь, Белый, я вот спросить хочу: ты чего в последнее время такой, эм-м-м, серый? Ходишь, как в воду опущенный. Случилось что?
  Белый (не отрывая взгляд от мерцающих звезд): - Случилось. Не знаешь, как писать заявление на увольнение?
  Черный (настороженно): - Не понял сейчас.
  Белый (обреченно): - Я увольняюсь, Черный. Все. Финита ля комедия, как говорится.
  Черный (закатывая глаза): - Началось в колхозе утро… Ты серьезно сейчас? Какая муха тебя укусила?
  Белый: - Мне кажется, я еще никогда не был так серьезен.
  Черный: - Мне что-то страшно уже. Да не тяни кота за хвост, рассказывай!
  Белый (помолчав): - Вы победили, Черный. Поздравляю. Я сдаюсь. Моё терпение закончилось. Вот уже несколько тысяч лет я наблюдаю, как трещит по швам этот мир. Но я надеялся, нет, правда, надеялся до последнего!
Посмотри, что они делают, что творят со своими жизнями?! На что они тратят самый драгоценный свой ресурс – Время? На пустые разговоры, на ссоры и ненависть! Люди развращены. Такое чувство, что они заложили свои души и не собираются их выкупать.
Деньги для них стали ценнее дружбы, а собственный эгоизм важнее любви. Все хотят только брать, но никто не хочет дать что-либо взамен. Рушатся семьи, потому что не готовы к испытаниям. Детей рожают не по любви, а по расчету, либо вовсе не рожают, списывая свое решение на лишние хлопоты.
Вера обратилась в прах, Любовь - в пыль под ногами. Добро теперь считается слабостью, Уважение сменилось Презрением.
  (Срывается на крик).
Тысячи, десятки тысяч лет людям преподают одни и те же уроки, но они так ничему и не научились! Им нужны страдания и лишения, войны и эпидемии, голод и смерть, чтобы они начали ценить друг друга, заботиться о стариках и любить собственных детей.
И, иногда мне приходит мысль, которая сама по себе ужасна, но я не могу не думать об этом: не лучше ли сразу, одним махом покончить с человечеством?
  (Плачет).
Для чего я здесь? Показываю, кричу им прямо в уши, но люди глухи и слепы. Они разучились слышать друг друга, да что там других, они не слышат даже себя! Охотятся за призраками. Только в конце своей краткой и никчемной жизни они готовы слушать, но я уже ничем не могу помочь им…
  У меня нет больше сил. Ангел-Хранитель устал.
  (Черный потрясенно молчит. Ночь замерла в предчувствии чего-то неведомого и страшного. Погасли звезды и скрылась луна. Мир погрузился во мрак).
 
Черный (спустя Вечность): - Белый, я тебе сейчас одну умную вещь скажу, только ты не обижайся. Меня, конечно, могут дисквалифицировать за такие слова, и я до Страшного Суда буду подавать дрова дяде Люцику, но кто сказал, что я канонический Бес и не могу оказать поддержку другу в минуту сомнения? Так вот, ты не можешь уйти просто так, Белый. Ведь, если уйдешь ты, уйду и я.
  Белый: - Почему?
  Черный (распаляясь): - По-кочану, блин! Хаос и Порядок – суть одно. Добро и Зло – едины. Нельзя отделить одно от другого. Нет понятий «Правильно» и «Неправильно», - ты не знаешь что это. Не

Однажды я принес на работу бездомного щенка.
Так получилось. Я нашел щенка за пять минут до начала рабочего дня. Он был грязным и невзрачным сыном дворняги. Я спрятал его в углу кабинета, но щенок упорно выползал оттуда и пищал. В итоге его увидели все мои коллеги.

…и полетели к моим ногам человеческие маски…

Вот очень добренькая и общительная секретарь Марина Викторовна. Молодая и смешливая. Ее умело накрашенное лицо странным образом скривилось при виде грязного щенка

— Алексей Александрович! Вы что же не брезгливый совсем?! Грязь развели тут…

Ее яркая, добрая маска вдребезги разбилась недалеко от весело машущего грязным хвостиком сучьего сыночка.

Вот уборщица, Нина Владимировна. Вечно уставшая, ворчливая и злая на всех пожилая женщина. Вдруг ее морщинистое лицо расплылось в улыбке: «Ой, кто тут у нас такой хвостатенький?! Алексей Александрович, это по работе посетитель, али по личному?» У моих ног лежала скомканная злая маска, а я видел чуткое и добрейшее лицо.

А вот мой коллега Сергей Иванович. Всегда услужливый, отзывчивый и любящий всех вокруг человек. И анекдот расскажет и твоему анекдоту улыбнется. Он в тот день дальше порога моего кабинета не зашел. Сергей Иванович заявил, что бездомные животные — это грязь и болезни. У моих дверей лежала грязная, тонкая маска улыбчивого лицемерия.

Но больше всех меня поразил мой начальник, Анатолий Сергеевич. Будучи всегда суровым, недовольным и не готовым к диалогу, он просто и сразу заявил: «Мда, Алексей Александрович, кажется тебе нужен отгул на сегодня… Ты вот что, бери-ка этого юнца и отправляйся домой. Только не выбрасывай щенка-то… Живое существо всё-таки»
…и, смущенно сняв маску неприступного руководителя, робко улыбнувшись нам со щенком, исчез за дверью.

У моих ног лежали маски людей, с которыми я общался ежедневно на протяжении многих лет. Но, неожиданно я понял, как мало знал этих людей.

Убивая стариков, люди уподобляются крысам, уничтожающим слабых членов стаи. Мы — не крысы. Мы знаем о взаимопомощи, мы умеем жить в обществе. Если убивать самых слабых, незачем жить вместе. Покончим с законами, направленными против стариков. Используйте нас, а не уничтожайте.

Люди любят убивать друг друга. (Эксперимент Гларка: поместите шестьдесят человек в закрытое помещение и не давайте им пищи — в конце концов, они перебьют друг друга с ошеломляющей свирепостью.) Поля их сражений видны издалека по взрывам и характерному стрекотанию металлического оружия.

• Человек – единственное животное, чьи страсти ведут к безрассудству.
• Настоящий ад вот какой. Закрытое помещение, тихое, пустое, холодное. Непонятное. С ощущением того, что за тобой кто-то наблюдает, кто - неизвестно. Ад - это чей-то безмолвный взгляд.
• Все мужчины с великими теориями о женщинах – всего лишь мужчины, которые женщин боятся.
• Если нужно смотреть передачи для дебилов, чтобы быть молодым, ладно, я согласен считаться стариком.
• Человек - единственное животное, которому понадобилось изобретать юмор, чтобы смириться со своим отчаянным положением.
• Гибель Земли подтверждает: стремление к конфронтации оказалось сильнее, чем стремление к сотрудничеству. Звон оружия всегда заглушал призывы к любви. Мы все соревнуемся и соперничаем друг с другом. Потому что такова наша истинная природа... Мой вывод как свидетеля таков... человек человеку-волк.

На городском бульваре у реки
Стонала скрипка так тягуче, тяжко.
Шли люди и бросали пятаки,
И десячки в дырявую фуражку.

Играл Иван мелодию души,
Житейскую мелодию печали.
И было некуда ему спешить,
Его давно нигде уже не ждали.

Холодный ветер волосы трепал,
Замёрзли ноги без носок в ботинках.
Иван на хлеб по крохе собирал
Мелодией у жизни на поминках.

А рядом незнакомец торговал,
Он был одет с иголочки и в шляпе,
Держал он клетку, ангел в ней дрожал,
Совсем раздетый, и как пленник, заперт.

На выступе, за каменной стеной
Ещё три клетки на продажу были.