сочиняя осень, не бойся её раздать,
разорвать, рассыпать на трассы и города,
чтоб летела в ночь золотая её орда,
и под ней, ордой, дичая, ревели байки.
потому что отныне имя тебе Батый.
подожжённые дальним светом, горят мосты,
отменив туман. по праву живой воды
золотая ярость плещется в каждом баке.

предстоящий край огромен и непочат.
оттого-то воли полон любой колчан.
запредельный драйв считается в сволочах,
и - само собой - они образуют братство.
здесь под каждым шлемом - пламя на волосах,
а ещё глаза - как звёзды - на пол-лица.
сочиняя осень, не бойся её кромсать.
если ты боишься, не стоило даже браться.

это вера вер. у каждого и своя.
посмотри же, как они за неё стоят,
а потом летят, бездонную ночь слоя,
прогоняя сон, доколе не будет вещим.
по железным жилам - огненная вода.
и шаман, и волк, и мученик, и вандал
для неё равны, пока собирают дань
сыновьями сильных рыжеволосых женщин.


Sterva

«Он пожелал узнать на основании опыта, какой из языков или наречий был свойственен детям, не разговаривая ни с кем из людей. И он приказал служанкам и кормилицам давать младенцам молоко, кормить их грудью, купать их и ухаживать за ними, но никак не ласкать их и не разговаривать с ними... Но все его усилия были напрасны, ибо ни один младенец не выжил». Этот чудовищный эксперимент провел император священной Римской империи Фридрих II. Что же убило детей? Оказалось, что они в буквальном смысле не пережили отсутствия ласки. Судьба необласканных взрослых не столь трагична. Но тоже, как выясняется, незавидна...
Их не учили нежности

От недостатка кислорода человек начинает задыхаться. А при дефиците ласк - заболевать. Он становится нервным и раздражительным, у него случаются серьезные психические срывы, и часто это становится причиной болезней желудка и сердца, а также бессонницы и ослабления иммунитета. Мало того, недоласканность - это одна из причин проституции. Но психологической - не ради наживы, а ради удовлетворения голода на прикосновения.

- Есть и другая опасность, - говорит специалист Российского федерального центра сексологии и сексопатологии Ирина Ботнева. - Она связана с тем, что способность воспринимать нежные прикосновения действительно закладывается в раннем детстве.

Есть большая вероятность того, что недоласканные до 6 лет девочки потом станут фригидными женщинами. Просто не смогут получать удовольствие от прикосновений. Потому что у них вовремя не развились соответствующие зоны. Неудивительно, что фригидных сейчас много. Попадаются даже такие, которые вообще не выносят, когда их гладят. Их просто трясет от ласк. Они выросли из девочек, которых слишком рано отдали в ясли.

С массажем по жизни

Доказано, что ласка - одна из биологических потребностей организма. И с научной точки зрения - разновидность массажа. Нежного, конечно.

- Кожа, - отмечал еще в 1958 году американский антрополог Эшли Монтегю, - крупнейший и после мозга, пожалуй, важнейший орган человека.

Поглаживания и надавливания на кожу вызывают изменения на биохимическом уровне. Импульсы от кожных рецепторов поступают в кору головного мозга. Потом - в гипоталамус. Он стимулирует выработку специальных гормонов: пролактина, подавляющего агрессию, и эндорфина - естественного наркотика.

Тут важна правильная частота поглаживаний: оптимальными признаны 40 движений в минуту. (В порядке эксперимента с секундомером мы с коллегой погладили друг друга именно с такой скоростью. Подтверждаем: было хорошо. - Ред.)

Вы не поверите, но здоровые взрослые после сеанса взаимных ласк гораздо лучше справляются с математическими задачами. Правда, проверить это нам было недосуг. Но мы верим ученым, которые это доказали экспериментальным путем.

Берите пример с обезьянок

В Московском зоопарке в обезьяньем питомнике вы можете наблюдать нежную сцену. Маленькая обезьянка - самец, не обращая никакого внимания на шумную публику, деловито роется в шерсти своей подруги, изредка что-то пробуя на зуб, нежно покусывает, обнимает и даже таскает за уши. «Истязаемая» в это время прикрывает глаза от наслаждения, словно сидит не в грязном вольере, а на Канарских островах в уютном гнезде из пальмовых листьев.

Многочисленные опыты показали: те животные, которые получают регулярные «дозы» ласк, психически устойчивее, смелее и добрее. Реже болеют. А недоласканные становятся жестокими, недоверчивыми и трусливыми. Люди не сильно от них отличаются.

Совсем недавно выяснилось, что ласки - особенно объятия - стимулируют выработку еще одного гормона, может быть, самого важного - окситоцина. Эликсира доверия, как его стали называть. А без этого гормона и секс будет не в радость. Ведь именно он, как оказалось, усиливает взаимное влечение и выводит на прямую дорогу к оргазму. Более того, сохраняясь в крови еще долгое время - 23 часа, вызывает желание заснуть в объятиях, в них же проснуться, а потом продолжить. Окситоцин связывает людей друг с другом. Иногда на всю жизнь. А если не ласкаться-обниматься? Никакой химической основы любви не останется.

А тут еще и кожные заболевания

Больше всего страдают те, чьи партнеры работают с утра до вечера. Или просто невнимательны. В смысле поглаживаний и поцелуйчиков. Бывает, в какой-то кризисный момент у супруга или супруги вспыхивает потребность в ласке. Но она натыкается на черствость и безразличие. Привычка не выработалась...

Иной занятый муж начинает заваливать жену подарками. Но они не компенсируют отсутствия тактильных ощущений. Жена, на удивление мужа, не делается более счастливой. И заботливой. Наоборот, злится и может стать неуправляемой.

Такие обездоленные женщины - да чего уж скрывать, и некоторые мужчины - часто болеют и тяжело переносят даже простуду. И из-за неумения выразить свои чувства посредством прикосновений часто прибегают к агрессии. У психотерапевтов есть даже специальный диагноз: «острый недостаток ласки».

- Чтобы мужья и жены были здоровыми и психически уравновешенными, нужно Читать далее...

На расстоянии любовь превращается в сущий ад. Я знаю женщину, у нее есть дом и над домом сад, она забывает о доме на перегонах под скрип рессор. Стучат вагоны, катится колесо. На расстоянии любовь превращается в голоса. За белой приходит черная полоса. И дом в саду запирается на засов. По небосводу катится колесо. На расстоянии любовь превращается в тонкий нерв, соединивший живущих в одной стране на разных планетах в глубинах своих лесов… По этим лесам и катится колесо. Неумолимо катится колесо. Мимо и мимо катится колесо.

Кот Басё

Конверты, как вены, вскрывают легко и быстро.
Дай, Господи, днесь покой нам и хлеб насущный.
Это письмо – лицензия на убийство.
Как, впрочем, и любое из предыдущих.

Всегда можно сдать билет, опоздать на поезд.
Его колесами каждый наш вдох просчитан.
В нашей любви, затянувшейся, словно пояс,
Я становлюсь слишком хрупкой и беззащитной.

Мне не идет это, право же. Все возможно:
Летела душа, теперь ничего не хочет.
Послушайте, Вронский, стреляйте же в эту лошадь!
Мне кажется, Вы сломали ей позвоночник.


Кот Басё

Нет ничего, кроме этой дороги и нет смысла мечтать о чем-то. Это дорога стала мне домом, она мой ночлег и хлеб. Говорят, она начинается от линии жизни с ладони черта, сидящего на скале. Я смотрю, как асфальт вплетается лентой в медный песок пустыни, воздух становится маревом, плотным, как целлофан. Когда я узнаю, что наши сердца остыли, я продолжу свой путь на запад при свете фар. Я буду смотреть горизонту в глаза до рези в зрачках и думать, что только на скорости все обретает смысл, дорога летит серебряной пулей, выпущенной из дула, бесконечный хайвэй уводит из ада тех, кому дали визу. Чтобы ни случилось, я буду верен, ибо для верности нет границ. Я продолжу свой путь на запад, ни слова ни говоря. Часы на левой руке, циферблат, отражающий пляшущие огни. Потертые джинсы цвета вечернего неба, рваного по краям. Ходят слухи, за линией горизонта существуют другие смерти. Огромные города, леса, населенные страхами горожан.

Мой хайвэй уводит меня из ада, никто меня не заметит, смерть моя играет разряженным револьвером и курит у гаража.


Кот Басё

крыша и стены сложены в лабиринт.
время остановилось, решив прилечь.
дом с непонятным символом на двери
долго готовил речь,
ждал, что придёшь и щурился на закат
маленькими крестами оконных рам.
а у тебя в чистилище рюкзака
ангел не умирал.

нахер прелюдии. просто глуши мотор,
перерастай экип.
кто-то внутри шепнёт тебе, мол, готов.

двери невелики,
скошены, по наличнику вьётся плющ.
всё, заходи. и слушай. и дальше будь.
главное – отыскать говорящий ключ,
сплюнуть и вставить в грудь –
ржавчину ржавчине – это такой алтарь.
это такой пароль, за которым власть.
чтоб расцвела блаженная дурнота
и за тебя взялась.

старше идущего мимо идущий сквозь.
скрип под ногами – отныне не гид, но гимн.
а в рюкзаке крылатое существо
помнит тебя другим.


Sterva

Загнанных лошадей пристреливают – расскажи это сыну, которого не было никогда. Расскажи, как в новой реке глубока вода, как легко предавать, если знаешь, что ты сильней. Найди женщину тише шепота и оставайся с ней. Загнанных лошадей пристреливают – за это стоит выпить крепкого, как огонь. В баре легко смеяться и в дым окунать ладонь, рассказывать, как она билась, и хлопать бармена по плечу. Крути барабан и считай патроны, а я тебе помолчу. Загнанных лошадей пристреливают, что поделать, таков закон. Попадется кобыла с норовом - держи ее под замком, в узде держи, коновязь придирчиво проверяй. Загонишь – пристрелишь, да что тебе повторять.

Кот Басё

Я ничего не вижу, кроме этого чертова колеса.
Вот оно поднимается, где-то под ним леса,
благодатные райские кущи, живой ручей.
Там я стал бы желанным, лучшим, а здесь – ничей.
Ты прошел полкруга и был таков, и каждый таков, как ты.
Потому что нет вечной жизни и дураков,
никогда не боящихся высоты,
потому что там, куда поднимается неумолимое колесо,
кровь холодеет и останавливается, превращаясь в небесный сок.
Говорят, ад находится под землей, ты не верь им, они не знают, что говорят.
Ад – это тысячи метров над нами, где птицы небесные не парят.
Десять секунд до встречи с ним, восемь, быстрее, семь…
Те, кто оставил землю, поднимаются на чертовом колесе.
Оно стоит на вершине мира, над раем земным и небесным дном.
Я боюсь высоты, но я знаю – туда придется идти одной.
Когда ты подводишь меня к турникету и выпускаешь билет из рук,
я почти привыкаю к этому, начиная девятый круг.


Кот Басё

Здесь врут не только дикторы ТV —
эксперты врут,
погодные прогнозы,
но, в общем-то, не хочешь — не живи.
На землях победившего колхоза
пока в достатке ртов, хотящих есть,
и потому елеем льётся лесть
и к небесам возносится осанна.
Духовное лицо, торгуя саном,
и не одно прощение продаст,
когда матёрый волк, прихлопнув пасть,
войдёт под сень притворною овечкой.
На сломанном ублюдочном наречье
вещает люду «первое» лицо,
изобличая штатных подлецов,
и, потрясая скорым парадизом,
божится непременно победить.
Марионетка, вздернута за нить,
оскалившись, виляет ватным низом —
глумится, знать, щедротная рука —
и длится беспросветный «день сурка»,
и длится бесконечно темь, и длится,
и этой темноте не видно дна.

Да, нам такая выпала страна —
но разве выбираешь, где родиться?

Моя страна.
Твоя.
Страна-должница.

Курс в никуда — как свежий курс валют.
Несчастного бастарда прочат в принцы,
но лжёт про выбор властный лизоблюд,
клонясь всё ниже на хребетной спице.


Мне стыдно за...

А вот её — люблю.


Уже Другая

И когда-нибудь, черт возьми, мы отправимся в Сан-Франциско.
Автостопом.
С рюкзаками.
В потертых кедах.
У нас не спросят имен, мы не будем в списках
Тех, кто остался в гетто.
Где-то в гетто, аллилуйя его обескровленным мостовым,
Его решеткам на окнах, его комендантскому часу,
Аллилуйя всем оставшимся, всем живым.
Аллилуйя всем погибшим и всем причастным.

Когда-нибудь, черт возьми, мы выйдем на этот мост
И, взявшись за руки, пересечем залив.
Апостол Павел заденет рюкзак крылом,
Апостол Петр будет ласков и молчалив.


Кот Басё

Мне пора написать об этом если не роман, то его главу.
О людях, с которыми не живу.

***
Что нам делать, любимые, нам никуда не скрыться,
Не бывать в уме нам и не сходить с него.
Написать о людях, с которыми мне не спится?
Без которых не живется,
не говорится,
Без которых не случается ничего?
Разделить нас, как обычно, на чет и нечет,
Чтоб на миг замедлив время, ослабив цепь,
Заключить всех в обручальную бесконечность,
В бесконечную обреченность
В моем кольце.

***
Выключаешь свет, выходишь из кабинета,
На улице жарко, но не бывает лета,
Пасмурных межсезоний, студеных зим.

Что нам делать, любимые?

После сообразим.


Кот Басё

восьмёрка жигулей не бьёт восьмёрку бубен.
мазила, ёшкин кот, восьмёрка жигулей.
не плюйся в потолок, поскольку все там будем,
сведённые к нулю глотать наживку лет.

карманная мигрень игрива по субботам,
тогда она сдаёт пароли до туза.
а первый встречный пас особенно заботлив
о Боге и других, кого не доказать.

любовь да суета. по сути, обе дуры.
мы с ними не в ладах, чтоб пьяно говорить,
куда уходит дождь, в какие увертюры,
исследуя себя на честность и на ритм.

мы счастливы другим - бездоннее, бездомней,
до осени в глазах друг другу велики,
никем не прощены. поэтому не стоит
играть с календарём на деньги и стихи.


Sterva

Видно, взял угомон аккурат за глотку,
оттого слова достаются потом,
да не всё-то труд, что из обезьяны,
только к стайным — поздно, а в люди — рано.

Оттого звучишь, как кривая лира,
что в упор не видишь картины мира.
Перемкнуло где-то контакт на эго,
так смотри на жизнь с оптимизмом хека.
Если бог не выдаст голодным сети,
то уснёшь, возможно, при тусклом свете
ночника, забывшего смысл свеченья,
на постели узкой в объятьях тени.

А когда наступит исход на глотку,
будет песнь твоя и скупой, и кроткой,
ведь из зверя вырастить человека —
не слова собрать.
Как во тьму ни мекай,
как ни жаль глаголом усталых ближних —
там, где спрос иной, суеты не слышат.



Уже Другая

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но неважно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить, уже не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях;
я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих;
поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне --
как не сказано ниже по крайней мере --
я взбиваю подушку мычащим "ты"
за морями, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты,
как безумное зеркало повторяя.



***
Когда-то мне казалось, что тоска по утерянной любви длиною в жизнь есть драма высочайшего накала, в некотором роде уравновешивающая бессмысленную скуку бытия приземлённых прямоходящих, не умеющих так глубоко чувствовать.

Тогда я была молода и наивна.
Тогда мне верилось в предназначенность одного человека другому.
Тогда я нисколько не сомневалась, что её нужно только найти - любовь, широкую как море - и счастье неминуемо обрушится на тебя стремительно падающим домкратом.


Простим молодости стремление загонять себя в тупики. Недаром это пора чудесных глупостей.


Сейчас я твёрдо знаю, что "все без всех могут" (автора цитаты, к сожалению, не помню), а тоска по горячему телу любимой(-ого) есть не что иное, как тоска по горячему телу. Обычная тоска одинокого человека, не желающего (не умеющего) строить новые отношения. К слову, с определённого возраста неумение равно нежеланию.
А ещё эта тоска чудесно сублимируется в творческое топливо.
А ещё очень многие авторы подсаживаются на неё, как на наркотик, и, уподобившись подопытным крысам, без устали стимулируют волшебную точку - увы, не Джи.
Правда, крысы делают это для удовольствия, удовольствия и ещё раз удовольствия - но кто сказал, что упоение страданием удовольствием не является?
Всё зависит всего лишь от точки зрения.


Да, меня можно побить камнями за эту публикацию - я покушаюсь на основы.
Кто без греха - бросайте.


P. S.: стихи Бродского я очень люблю, кстати. У него и страдание - настоящее.


P. P. S.: без страдания стихи тоже пишутся. Проверено на себе :)




Уже Другая

один из тех кто сорван на крик и бег
в формате матёрой трезвости по тебе
с последней клумбы зелёный ещё бутон
такие морские звёзды хватает ртом
у рюмки неутолённой у чаши чаш
поскольку она победа она ничья
поскольку под ободком не заметен скол
таращатся звёзды впроголодь в перископ
немного воображаемый горловой

и терпит бумага того кто уже вот-вот


Sterva

я не люблю проигрывать слова
пластинкой не во имя а заместо
которую уж если и заест то
скорее чтоб иглой разрисовать

когда слова берутся на иглу
садятся на неё синичьей стаей
их рифма преждевременно не старит
но как бы говорит: за нами глум -
почти москва
тупить и отступать
обыкновенно не имеет смысла

слова
порою хочется их стиснуть
зубами раскрошить

а вот судьба
считает это ересью присев
на корточки в углу пока ложатся
безжалостные образы из джаза
старательно форсируя резерв

ничком ложатся силясь не дышать
превозмогая утро новой казни

любая буква кажется опасней
в стихах грозящих мне принадлежать

в словах недоцелованных ещё
до выпуска на белую арену
заранее испытывая ревность
к тому кто будет ими прекращён

я не люблю выигрывать слова
но я люблю выигрывать словами
и похер что нагрузка смысловая
подчас не допускает их сдавать
рубашкой вниз до первого туза
мне нравится
ведь я больна не ими
прекрасно узнаваемая в гриме
готовностью/потребностью сказать




Sterva