Подайте пустоты на кончике ножа -
Присыплете нарыв окраины души.
Свернул шатры ноябрь. Рассвет подорожал.
И некому с утра снег в окнах потушить.

Пружинит дежавю у блефа на крючке.
Все ближе Новый Год /с пометкой "second hand"/.
Подайте пустоты - пол-линии руке,
В которой на износ дымит 4-тый "Kent".

Баюкает метель скелеты тополей.
Мурлычет дребедень. Без смысла. Наугад.
Шесть месяцев спустя должно переболеть.
Однако же саднит. И жалко прижигать.

Подайте пустоты - пол медного гроша.
Оплатите бензин до Города Измен.
Ночь в яблоках стоит у двери гаража.
Ее бы подковать. на счастье. Кто бы смел.



Sterva

я становлюсь моложе дикостью и ещё
тем, что уже проложен, принят и защищён
путь моего абсурда.
я становлюсь собой,
прочен и неподсуден наживо, на слабо,
малоинформативен, вольно сведён на мат.

тысяча игл в активе [чтобы одну сломать].
их перепрячут яйца, утки и прочий люд.
как над собой смеяться - колокола не бьют
ни по губам, ни крести, замерли их болты.

время меня не вместит, если наступишь ты.

истинна и ничейна, переступая грань,
техника отлучений [отзывов] от ребра.
не извиняйся, Ева. видимо, Бог ленив.
просто меня заело, как под иглой - винил.


Sterva

Он приносит рыбу,
бросает на стол: "Готовь..."

Рыба дышит ещё, но во взгляде его любовь
так надмирна и тёмной болью невыносима,
что я молча киваю и правлю точилом нож.

Звук терзаемой стали пронзительно нехорош —
в голове раз за разом взрывается Фукусима.

Поправляет меня: "Фук`усима, ангел мой".
Выдыхаю, справляясь с тягостной дурнотой, —
от него не скрыться ни мысли моей, ни тени.

Я прошу про себя: "Пожалуйста, не смотри",
но форель демонстрирует свернутый мир внутри:
микрокосмос утробы,
где прежде клубилась темень
вязкой крови и лимфы,
где сердца её пульсар
по чему-нибудь иномирному тосковал
и горел,
срываясь изредка в аритмию.

А теперь этот мир,
закончившись под ножом,
стал по факту детализирован, но весом —
килограммы нежнейшей плоти не посрамили
сытных вод, в которых брюшком желтел гольян,
и хрусталь ручьёв к себе подманивал океан,
и свободная рыба резвилась на перекатах.

Тороплюсь.
Он скоро оценит мои труды;
на столешнице дуба,
познавшего суть воды,
выбивает чуткими пальцами дробь стаккато
и бормочет тайное — кажется, палиндром.

Не хочу,
не слышу,
думаю о земном,
но в трёх водах омыты
и сердце её, и печень.

Значит, скоро общему времени стать густым
и потечь над миром,
как жертвенный белый дым
с зиккуратов древнего Междуречья.

Он кивает "добро",
говорит: "Не смотри назад".
За спиной демон плачет,
вдыхая горчащий смрад,
но уходит вскоре,
опять перепутав двери.

Рафаил, глупа я, и тяжки мои долги,
но...
Слепоту душевную вылечить помоги...

Хмурит брови: "Как всем, так тебе — по вере..."




Уже Другая

тише мыши ни души душно в нише тишины
ветхий запах анаши сушит ноздри сожжены
сто мостов затоплен тыл талой сталью пленных вен
невод/жребий брошен ты ничего не ждешь взамен
медным трубам дан отбой шах и мат Отец и Сын
сыты истиной/судьбой сверь песочные часы
с перекрестьем острых стрел на запястье стигма спи
мягким шагом ходят с треф при чуме пиарят пир
разномастные стиши ширпотреб тревожных дрем
не утешь но удержи где-то рядом с ноябрем


Sterva

толстокожая лампа тесна и нелепа.
мой стеклянный ковчег. уплываю от гнева
чьих-то пришлых богов. нет ни зрелищ, ни хлеба.

ты пьяна, королева...

нет ни боли, ни грусти. ни смерти, ни ада.
спит усталый Адам. кормит Авеля Ева.
я стою за стеклом в нише райского сада.

ты слепа, королева...

скалозубое солнце рождается в выси.
кто поймает его? где обещанный невод?
я прозрачная урна нечитанных писем.

ты умна, королева.

оплетает меня пустоты паутина.
а зеленую гладь портит трещина слева.
я забыла ладонь своего Аладдина.

ты моя, королева...



Sterva

Жаль. Безжизненно, безнадежно.
Сжато, сожрано рыжей ржой.
Жутко женско и односложно:
Был так нужен,
А стал
Чужой.

" Вещь... да, вещь! Они правы, я вещь, а не человек... Наконец слово для меня найдено, вы нашли его... Всякая вещь должна иметь хозяина... Каждой вещи своя цена есть..."
(с)

Сколько вас, решающих, как мне жить,
что мне делать, кому присягать на верность?
Быть своей, оставаясь среди чужих,
стало делом слишком обыкновенным.
Нынче город сумрачен и зловещ,
накрывает всех нас тяжелой дланью.

Я
умею
быть
вещью,

поскольку вещь -
это то, что требует обладанья.


Кот Басё

Канва междустрочий. Цепная реакция снов.
Таинственный прочерк упавших из прошлого дней.
Как будто бы верность случайной основе основ.
Но мне с каждым мигом становится все холодней.

Прокуренный тамбур ночной электрички в маразм.
Сейчас истекает срок действия всех проездных.
И кардиограмма похожа на путь комара,
Летящего пеплом стократно отпетой весны.

В больничной палате сжимается солнечный луч.
Игла в синей вене – единственный мой оберег.
Глоток кислорода – единственный мой поцелуй.
Глаза намозолил рассохшийся остов дверей.

Мне хочется в ласковый шепот промокших осин.
Мне хочется выпить прозрачный березовый сок.
Но зло четвертован желаний моих апельсин,
А пули абстракций меня поражают в висок.

Восторг кетамина пройдется по слабости мышц.
В больничном листе припаркуется новый падеж.
И я превращусь в длинношерстную белую мышь –
Предательский символ безликости поздних надежд.


Sterva

Чувства озябли, и слог продрог,
на выразимом лежит печать.

Город, заснежен и многоног,
мёрзнет, торопится добежать
до безопасных уютных нор —
чувствует, видимо, взгляд в упор.

От постиженья других устав,
я утверждаю иной устав
(не исключая игры ума,
как неизбежного корня зла).
Впрочем, во что бы не облекла,
всё без остатка пожрёт зима.

Вот он каков, черновой конспект:
если от света родится ложь —
значит, у света нечистый спектр,
значит, сам свет изначально тьма?

Господи, с кем ещё сопряжёшь,
прежде чем станет понятно мне,
что я Тобою пишусь вчерне,
что из ниспосланных мне щедрот
лишь на любовь ненасытный рот
сроду не стоило разевать,
как на сосок, что украла мать?

Я постигаю за пядью пядь:
лбом, не имеющим и пяти,
можно пробиться из тупика —
чтобы чуть позже соорудить
новый.

С уступчивостью катка
жизнь, перевал некрутой пройдя,
с горки уже набирает темп,
и основной из насущных тем
стало "сторожко, не очертя",
стало "подумай — потом отрежь".

Только вот нужно — "зачем живёшь?"

Если в ответе зияет брешь,
верно, мой свет — изначально ложь?




Уже Другая

Все дьявольски наоборот, и даже дьявол озадачен, поскольку високосный год весь замысел переиначил, и отменен конец времен, и мир, предчувствуя начало, рождает множество имен, которых я не замечала. Зима становится зимой – с морозным воздухом и снегом, изнежен югом, город мой в мосты, как в муфту, прячет реку, и янтарями фонари горят, и локон переулка темнеет у твоей двери, поет звонок легко и гулко, и открываются врата, и теплый дом встречает светом…

Я здесь, но если ты не та,

о ком все это?


Кот Басё

Попытка понять Его замысел безрассудна.
Так может, пора успокоиться и поверить?
Когда мы тонули – Он посылал нам судно.
Когда мы устанем плавать – Он даст нам берег.


Кот Басё

«Ты о ней ничего не знаешь», - бормочет разум.
Задает вопросы, которым в границах тесно.
Она вызывает буквенные оргазмы,
ритмичные спазмы
где-то
в глубинах
текста.


Кот Басё

На стыке неба и земли
горят огни в домах настывших,
но в люстрах под небесной крышей
нам звёзд сегодня не зажгли.

Сегодня Вышний сеет снег,
но чем весной пробьётся семя,
не знает божий человек.

Бог человечий гладит время
по круглой тёмной голове,
зверь терпеливо сносит ласку.

Молчу простое слово "здравствуй".

В домах соседних верхний свет
уже склоняется к интиму,
стекая в бра, в торшер, в ночник.
Плоть к плоти на короткий миг
стремится — здешний гиблый климат
и полугодие тоски
инстинкты будят поневоле,
но я веду вербальным полем
тень неприжившейся строки.

Тревожный свет в окне далёком
горит, горит неугасимо.

Летят сквозь полночь серафимы
к засобиравшимся до срока,
и душно мне, и тянут в омут
неподчинённые слова,
и, как обычно в час бессонья,
болит тобою голова.



Уже Другая

В эту погоду бы, по-хорошему,
скрыться от мира в домашней крепости,
а не топтать сапогами крошево
в степени средней пока свирепости.

Веришь, когда бы мне до рождения
дали возможность такого выбора,
не родилась бы я, без сомнения,
градусов на семь правее Выборга,
в той широте, где отнюдь не зрелищно,
где многозимье сивее мерина,
а, в африканской геенне сверзившись,
в руки саванны себя доверила.

Впрочем, к чему это пустословие,
если в кармане права синицыны:
сетуй, не сетуй, да вот по крови я
полнюсь славянскими только лицами.

В эту погоду бы, по-хорошему...

Вот она, крепость, почти притопали!
Голову в небо, раз у подножия —
метров двенадцать.
Сродни акрополю.

В мире настывшем одним спасаются —
лаской-глинтвейнами-шоколадками.
Верно, и мной — ещё той лукавицей.
Снова целую...
Попробуй — сладко ли?



Уже Другая

Знаешь...как трудно быть хрупкой и маленькой,
Строгой...красивой у всех на виду...
Жить между сказкой...надеждой и паникой,
И называть ерундой - ерунду...
Знаешь...как трудно страницами чистыми
Дни начинать...без чужих параной...
И рассыпаться отважными искрами
В ливень холодный...почти ледяной...
Знаешь...как трудно мечты пересаживать,
Чтобы мороз не сумел их убить...
И разбираться с запутанной пряжею,
Чтоб отыскать путеводную нить...
Знаешь...как трудно молчаньем...не одами,
Боль усмирять и тушить миражи...
Знаешь...как трудно быть нежной и подлинной
В мире...лежащем по горло во лжи...

Хочу к тебе … запретное желанье,
Невольный шепот ветра на траве,
Огромное, как вечность расстоянье,
И в нем одно - хочу, хочу к тебе!
Смешно, а жизнь свелась вот к этой фразе.
Не заглушить, не спрятаться в делах,
Когда-то был каприз, была проказа,
А ныне? Как заклятье на губах.
Хочу к тебе… Осенней грустью клена,
Предновогодней россыпью седой,
Хоть ветром, хоть былинкой земною,
Хоть на минутку, только быть с тобой!!!


(с)

"Итак, пусть никто не ожидает, что мы будем что-либо говорить об ангелах."

Бенедикт Спиноза "О человеческой душе"

***

Сохранится ли тайна в приходящем спонтанно?

Давай проверим...

Двери, закрываемые с мягким "тшшш", отсекают действительность и свет в прихожей, оставляя наедине, в ожидательной тишине.

Кажется, иначе это называется "тет-а-тет"?
Да, голова к голове и между нами.
Иди ко мне.

Говорить будем: сначала глазами.
Умеешь?
Это просто: не отрываясь смотри, как я раздеваюсь, и глаза всё скажут сами(у твоих глаз удивительно отзывчивые зрачки: открываются для диалога в считанные доли секунды, и тогда я обретаю способность читать твои мысли... Конечно, в такие моменты они достаточно тривиальны, но всё, что за ними следует, по-прежнему тайна взаимного постижения. Учти, я опять ничего не знаю об этом, я посредственная ученица, но хочу, так хочу научиться, — поэтому пройденный материал следует закреплять повторением снова и снова...)

Говорить будем: кончиками соскучившихся пальцев. Чувствуешь ноготки, накопившие кальций — теперь им не страшно ласкать на грани между разжечь и ранить (разжечь, разумеется, предпочтительней, но не ранить совсем — мучительно, значит, каждый разбуженный след будет выкуплен поцелуем).

Да, представь, и меня волнует...
Погоди.
Времени нет — значит, у нас впереди... правильно, вечность.

Говорить будем: губами, которые есть тепло и всегда открытие (вряд ли я много из этого разговора вытяну и переведу в слова общепонятного языка — кружится голова, и поэтому я плохой переводчик, разве что до кровати...)
Осторожнее с поцелуями... Хватит...
Нет, не хватит!

Говорить будем: соприкоснувшейся кожей. Отвечаю дрожью, отвечаю порывом, взметнувшейся силой, доверчивой наготой и жаром своим, сбережённым к вечеру (правда, женщина в такие моменты божественна и светом особым подсвечена, словно амфора с помещённой в неё свечой?)

Хороший мой, мне всё сложнее раскатившиеся слова нанизывать на тонкую нить моего ошалевшего рацио — скоро останется один только зов, одна только грация зверя, заворожённо глядящего в бездну твоих зрачков...

Ускользает нить...
Говорить будем, говорить: неотрывно — глазами, безоглядно — пальцами, откровенно — губами, исключительно чутко — кожей, как говорили все эти семнадцать лет, десять месяцев и двадцать два дня, и даже тогда, когда тёмный свет в зрачках моих вспыхнет, и останутся лишь междометия, ты услышишь меня.
Услышишь меня?

Тайна в тебе и во мне, а не в том, что приходит спонтанно...



Уже Другая

Понимаешь, нет времени ныть, заставать врасплох
самого себя, распластанного без сил.
Это последний фильм, так сними его, чтобы Бог
за секунду до титров вышел в небо и закурил



Кот Басё

ты знаешь, как рушатся зимы на город,
в котором тебя чересчур и нисколько.
в котором на желтый сигнал светофора
готовится к старту лимонная долька.

в котором хрусталь беспробудно коньячен
и счастлив остаться осколком в камине.
в котором фривольные рифмы маньячат
на белых бульварах в беспечности мини.

пороши порочат пустынные строки.
стирают тирады чужого молчанья.
ты знаешь, как ночь обивает пороги
домов, что к рассвету от счастья отчалят.

чадит полнолунье медовым нектаром.
и хочется яда. и хочется в танго.
ты знаешь, как пишется слово "недаром"
на мерзлом стекле золотого "мустанга".

безумство не пьется из мелкой посуды.
иначе зачем бы ты снова приехал.
с сознаньем, что сказка опасна по сути,
когда на страницах раскрошено эхо.




Sterva

Подари на память отпечаток твоих зубов...
Рядовую феньку. Вычурный сувенир.
Я совсем не знаю - что значит твоя "любовь".
Разве это повод - хоть что-нибудь изменить?

Мстислав Безумный
____________________________________




это просто -
подарить незабудки пузырьку от микстуры
и шагнуть через край
это проза -
откровенность самбуки - предсказуемо/сдуру/
в воскресенье с утра

это ливень
распахнется навстречу отпоет и устанет
не успев разбудить
это линий
[наугад безупречных] параллельная стая
как начало пути

это ломка
[в двух шагах до постели] неизбежности привкус
и тавро на плечах
эталонно
ты сползаешь по стенке ты вжимаешься в плинтус
пригласи палача

это будет
самым правильным ходом/своевременным жестом
[раз уж горечь скупа]
это в блуде
прокаженная кода - до конца не известно -
заключительный бал

это стигмы
открываются тихо исцеляются за день
[да не дрогнет Пилат]
это стимул
осторожную дикость отцветающих ссадин
раскалить добела




Sterva