Лирико-мемеуарное продолжение настальжирования. Скажем да рассуждениям о человеческой дальнозоркости, социопатии, верности, предательстве, двуличности, невезучести, «тех же граблях» и собственном я, а так же личностной неприязни к самому себе, в моменты, когда умная мысль внезапно глупеет (на глазах!) и заводит в такие дебри!..

В общем-то много думать и правда вредно. Додумываешься до такого, до чего может и не надо. А если надо – то поздновато, на самом-то деле. А если поздновато на самом деле, то уже слишком. Так что лишний раз, проводя вечер в разборе мира по полочкам в голове, и воспоминаниях, а так же в анализе поведения окружающих и, естественно, собственного дошла я до удивительного умозаключения. Уж не знаю, виновато ли в этом мое сгноено-болезненное воображение, или дело в плохом настроении. Или (может же, да?) дело в том, что так оно все и есть, но мысль, пришедшая мне на ум, достаточно многое поставила на свои места. Ну или попутала сильнее – это как дальше пойдет. Итак, ближе к делу. 

..а я-то думала, почему такое повально-огромное количество людей от меня уходит! Сбегает, тихо проскальзывает за дверь, или хлопает последней, уносит ноги куда подальше, стирается из поля зрения… выбираем более понравившийся вариант, в общем. Причина (опять же - предполагаемая) в том, что я слишком много выкладываю. Делюсь, в общем, всем – радостным или наболевшим. Может дело в том, что предпочитаю посвящать человека, с которым говорю, в некоторые моменты, а может просто живу по своей странной структуре, но, увы, факт и есть факт.

Почему-то, на подкорках, решила, что, мол, если ты друг, ты часть моей души. И ты должен, нет, просто обязан понимать, что в моей жизни, в моей душе, частицей которой ты являешься, еще есть. А там, простите, многое. Сотни жизней, миллиарды пейзажей и картин. Стопки живописи и фоторепортажей из персонального рая, и, поверьте, не менее персонального ада. Образы, фрагменты кинопленок, замершие в кадре секунды. И это у все – совершенно все – составляет не только мою память, мою жизнь, но и саму меня. Это все меня воспитывало, формировало, вырисовывало, настраивало по своим запросам, по своим расчетом. А не просто – выросло то, что выросло. На все свои причины, и их обязательно надо знать и понимать, на какие клавиши давить можно, из которых выйдет какая мелодия, а под которыми зарыта мина, или разрушительная атомная бомба замедленного действия. Хочешь быть рядом – танцуй со мной, пой со мной, молчи со мной, дыши со мной, терпи со мной, болей со мной и чувствуй, понимаете, чувствуй и понимай со мной. Как много это, на самом деле, оказывается. Слишком непомерно много. Даже тошно. И жаль.

И я, вот так вот, обязывая к пониманию, увы, не всегда возможному, ни о чем особенном не задумываясь сливала этот большой микс из кусочков себя на людей. Все вменяемые, видимо, унесли свои тела пока не поздно, огородившись пуленепробиваемой стеной, намекая, как бы девочке не глупой, что я не особо им нужна. А остались только те, кто осознав то, с кем они имеют дело, ммм, прониклись что ли. И сотались, разделяя и до сих пор все это, выдерживая, и действуя ответно. В общем-то, как мне и нежно любится и хочется. И они, те оставшиеся, все что у меня есть. Все то, что я ценю, люблю и дорожу, как сокровищем, что из рук не выпустишь. Спасибо.

Спасибо. Искренне ваша.

 Коли настальжировалось предыдущие два поста, я решила продолжить сие безобразие. Некоторые кадры жизни, оказывается, не то что заслуживают внимания, а еще и очень хотят вылиться во что-то псевдо литературное, что бы запомнилось еще и тут. Тем более в онлайне храниться оно будет сохраннее, чем на бумаге в вечном хаосе рабочего стола, и сохраннее, опять же, чем на жестком диске лэптопа, с талантом кривых ручек то и дело сносить windows. 

Все о том же незабвенном времени – о лете. Только если лето ’08 было ознаменовано детской непосредственной радостью и красно-белыми цветами, а так же чрезмерной активностью, разъездами по паркам и приятной утомленностью, то лето ’09 запомнилось, в осномном, приятными и тихими посиделками в небольших компаниях (совсем небольшими – в основном вдвоем-втроем). Но это уже, увы, ушедшее лето все же приятно запомнилось. Наверное тем, что не надо было никуда спешить, ничего, особенного, делать, никому ничего объяснять и никуда не торопиться. Да потому что не было куда бежать. Сиди себе, на солнышке, в самом центре городского каменного мешка незабвенной Москвы, потягивая охлажденный кофе, и плавься в витых и неторопливых разговорах обо всем. 

Сколько тем мы обговорили? Сколько шутом пошутили? Сколько текстов полурассказов написали? Ох, не счесть. Только предположительные моменты радости совершенно случайных встреч поддаются счету – их было мало. Зато запланированных было, ммм, как много. И, ммм, как хорошо, что их было столько, что мы не давали себе забыться и потонуть в рутине глупостей. Хотя и не без них.

А просиживая на веранде у А38, вместе с Алиной и Рафой, мы только и думали, что шутить, периодически сыпля безобидными колкостями, в адрес друг друга, прохожих, моментов. Натерпелся же от нас тамошний –тридцать восьмой стаф! Сколько кофе мы выпили, а сколько пролили, по общей неуклюжести и недружбе с этими_камушками, которыми сам Арбат и мощен. Сколько людей мы видели в округе, и какими их видели именно мы в те минуты?

Бесполезное лето, думали мы, сравнивая его с летом ’08, даже не догадываясь, что спустя пару месяцев, посетив неизменный Старбакс А38, мы будем называть его удачным, приятным и незаменимым. Хотя бы из-за того, что мы отдохнули, в общем-то, так никуда и не съездив. А планов-то было! И в Питер, и на речку, и в аквапарк. И поработать хотели, и побегать по старым-добрым местам, и встретиться с целой кучей-малой народу, что бы всем рассказать обо всем и обо всем же послушать. А сделали? Да ничего. После учебного года, экзаменов, сессии, поступления мы расклеились и запаслись силами только что бы добираться с наших окраин до самого центра. Да, того самого каменного мешка, откуда унести свои бренные тельца так и не могли.

Собирать теперь эти фрагменты по постам в твиттерах, блогах, записках на полях тетрадей, старых вордовских файлах и по памяти, перевирая, естественно. Пытаться востаровить по дням, датам и времени суток, силясь раскрасить еще ярче, хотя зачем это все? Все что вспоминается-собирается в мозаику – вполне достаточно для улыбки, смеха. И чего там еще?
Просто было хорошо. Просто здорово.

Спасибо. Искренне ваша.

 Что стало с нами? Мы думали, что такая глупая сказка лета ’08 продлится целую вечность. Что найдя друг друга мы никогда не откажемся от вот такого странного союза троих. Только, почему-то, от славного трио остался неизменный дуэт. Троекратно стучу и плюю через левое плечо, чтобы хотя бы это сохранить. Потому что это едва ли не самое ценное, что у меня есть. Едва ли не самое ценное, что я совершенно не готова потерять. 

Лето ’08. Наверное, оно навсегда останется для всех нас, тысяч, ознаменованным приездом группы. Ведь именно она сблизила всех нас, именно она познакомила и нас троих. И как было, мм, чертовски мило, когда ты добавил меня в небезызвестном контакте, чисто из-за того, что у меня стоял аватар с Шенноном. И ты, как бы тоже понтуясь, поставил аватар с Джаредом. Вот и познакомились, называется. Нашли общие точки, общие интересы и договорились, что на первое собрание на тему Аллеи, ты придешь с подругой. Да, той самой, что станет третей в вышеупомянутом трио, и, так же как и мы, обзаведется «наркотическим» ником.

В общем-то так и случилось, что встретившись, мы как-то по-детски решили, что мы семья, кто мать, а кто дети, от кого и почему. Совершенно в шутку, даже не представляя, что уже через день мы будем гулять по Арбату, сидеть в Старбаксе, кидаться друг в друга салфетками и попивая кофе, жаловаться на постоянную тягу к салатикам. Даже не думали, что спустя еще день, мы поедем куда-нибудь еще, а в течение месяца, созвонимся, и единственный парень будет рвать глотку на тему «трэш места», где обязательно надо пофотографироваться. И что? Мы туда съездили, погуляли, пофотографировались, долго смеялись над тем, как я стерла там ноги, потом проткнула одну из них, наступив на гвоздь… а потом мы разъехались, обещаясь встретиться после того как ты съездишь на дачу. Наш женский дуэт продолжал встречаться, названивать тебе, веселить и разбавлять твою скуку на природе и ждать-ждать-ждать скорой встречи, по возвращению.

Но мы не встретились в тот день, когда ты приехал. Какую глупую причину мы нашли для ссоры? Как мы не пришли к компромиссу? И почему? По-моему даже через месяц, помирившись, мы так и не решили, кто из нас неправ. Так же мы не решили, почему не смогли наступив на горло собственной песне созвониться раньше и поговорить. Просто поговорить. А это бы решило многие вопросы. Наша «мелкая» же осталась со мной. Ты же нашел себе новую, или, ладно, другую тусовку.

А мы, небезызвестным дуэтом скучали, изводились, вспоминали. Да что там, до сих пор вспоминаем. Нас всех до сих пор воспринимают как трио. А первое время на больших встречах Эшелона, задавался вопрос «а где наркотики?» даже не представляя, что нас троих, мм, как единого целого, уже не существовало. И это печально. 
В последний раз мы виделись более года (?) назад. Летом созванивались по-моему трижды, собираясь встретиться, но так и не смогли. Так и не срослось. 
Я не знаю, как было бы иначе, да и зачем, правда, загадывать? Случилось, видимо, как случилось, и тут уже ничего не поделаешь. В доказательство о том лете и о трио остались только фотографии и то, что там, на задворках памяти, периодически всплывает перед глазами. А с «мелкой» мы по-прежнему вместе. И я, надеюсь, это не скоро (а по правде – никогда_не) изменится. Представляешь, а когда-то мы когда-то мечтали о вечности нашей близости. 

Спасибо. Искренне ваша.

 Незаменимых нет? Ушедших из круга общения, из твоей жизни скоро перекроют новые лица, новые люди, новые судьбы. Только все равно те, ушедшие или гонимые, никуда не денутся. Останутся безмолвными тенями, очертаниями, прежде знакомыми, будут немо и пусто смотреть, безэмоционально, зябко пожимая плечами и сцепляя паучьи пальцы. Но только странно выходит, когда, казалось бы, из старой, из прошлой жизни приходят вести.

Уходя уходи, и нет ничего вернее. Но факты остаются фактами – вешая на что-то замок, так и тянет приоткрыть завесу, двурь, щелкнув забытым где-то на антресолях ключом. Вот и я не могу просто не оборачиваться, не навещать прошлое, теша самобичевательный автомат где-то за ребрами. И появляясь в старых местах, видя те самые тени-лица, которые искусственно (или все же нет?) улыбаются и радуются встрече, начинается самое сложное.

Если о семье, то все по-новому. Сестрица двоюродная растит дочку, названную в честь моего отца, и гоняет супруга, как хочет. Вторая сестрица в третий раз решилась поступать, желая хотя бы одно высшее сделать законченным. Дед почти оглох, а бабка так же любит сериалы – только это, видимо осталось по-прежнему. Оба не нарадуются правнучке. Как и дочка их – моя тетка, неудачливая самоубийца, теперь так рада, что руки на себя не наложила, точнее что не удалось довести то начатое до конца.
Отец так и живет со своей дамой сердца, рассказывали мне, и все у них славно. И почему-то меня, может, конечно, по причине малодушия, это совершенно не обрадовало. Хотя что там, пусть живут. 

Если о бывших больших привязанностях, то странно как-то. Кто-то уже женился, и сейчас старается не утерять счастливых нитей, а кто-то, в общем-то тоже женившись, не нарадуется. Да еще и прибавления ждет, так что мужской заботе об избраннице нет предела. Кто-то одинок, и потихоньку «заклубливается» все дальше, изведывая новые напитки, ритмы, запрещенные, и катится в такую дыру, со дна которой уже нет возврата. 

Если о друзьях, бывших, опять же, то просто не обобщишь как. У кого тоже дочурки-сынишки, кто-то тоже уже соединил с избранниками сердца, кто-то уехал из прекрасной нашей страны за рубеж, покорять вселенные, а у кого-то планы и на нашу, опять-таки великолепную страну, не менее наполеоновские. У кого-то умерли родители, кто-то любимых похоронил, а кто-то, оказывается, умер сам. А я так и не знала бы. У знакомого мальчика случился инфаркт, он сам рассказывал, после работы, и едва не поддаваясь паническому страху, порыву, громко шептал «Лиза, мне же двадцать один год. Ну какой инфаркт?», а я не могла найти что сказать, и только жалела, что не оказалась рядом, когда надо было бы. 

Возрождая ушедшие моменты и сценарии, плетешь к ним новости, фрагменты, во время которых тебя-то как раз рядом и не было. А кому-то, может, не хватало именно твоей руки, плеча или взгляда. Но ладно, что уж там. Улыбнешься, и продолжишь вить неизвестные тебе моменты. И, оказывается, иногда ни то на печаль, ни то на слезу пробивает. И если вспоминать то, откуда я так уходя полноценно не ушла, как-то щемит. И узнавая странное и непривычное, хочется промотать назад и хотя бы что-то, Боже мой, что-то изменить.

Спасибо. Искренне ваша.

 Краткое изложение моего видения жизненного отрывка жизни девочки Саши. Спасибо ей за то, что открылась и поделилась своей маленькой болью.

Солнечным утром, когда родилась девочка Саша, её полюбили. Моментально, с щемящим под сердцем чувством, которое охватывает родителей, когда рождается их ребенок, их гордость. Девочка рожденная для кого-то. Для отца, что бы он смог доказать, что он все еще может гордо называться мужчиной, для матери, которой нужна была дочь, чтобы научить её жить не так, как жила она, для сестры, чтобы той просто не было скучно. Их идеальная девочка. А была ли она такой уж идеальной? Разве? Нет, не думаю. Это была обычная девочка, из средне статистической американской семьи, которая любила играть в куклы, строя им замки из песка, лазила на деревья, за яблоками, редко плакала, часто и громко смеялась, говорила дерзости неоспоримо мило и хотела, чтоб её просто любили. За то, что она такая. Но не все же так просто. 

Единственное что мешало, это ощущение возвышенности, которое её внушалось с раннего детства, с первых слов и шагов, моментов понимания мира. Это с какой-то приятной тяжестью обрушилось на её узкие плечи, прогибая под себя, ломая что-то заставляя меняться, перестраиваться. И это кажется таким естественным, что порой она совершенно определённо знает, что должна подумать над причинами и следствиями поступков. Идеальные девочки не делают опрометчивых поступков. Они не делают ошибок. Вдумайтесь – они обязаны не допускать возможности на ошибку. Все выверено до детали, просчитано на десяток шагов вперед. 

Она фанатична в стремлении угодить всем и каждому, переделывая себя под каждого встречного, чтобы нравиться всем. «Я нравлюсь», чувствуя всем своим маленьким скелетом эту простую истину, она купается в лучах своего маленького счастья, раскрепощаясь на публике, но все чаще скрываясь в холодном помещении своей комнаты, выключив свет, пытаясь убежать от этого всего. Все чаще плачет бессонными ночами, пытается забыться, закрываясь в себе, прячется от всего этого мира, чем можно дальше, выстраивая вокруг своего сознания высоченные стены. Что же это. Это ребенок – венец творения, идеальная девочка, которая поражает своим воспитанием, чувством такта, идеальным чутьем и даром психолога. Она потрясающая, скандируют, как один знакомые и незнакомцы, и мы любим её. За то, что она идеальна. Не за то, что она это она. Не просто так. 

Сестру мало волнует ситуация в доме, потому она неосознанно оставляет свою сестрёнку родителям, которые уже даже не хотят разобрать её на сувениры. Мать, упивающаяся идеей идеальной жизни, подстраивающая дочь под свою выгоду. Уверенная женщина со стойкими взглядами на мир, которая говорит слово «люблю», каждые десять минут, имея в виду вовсе не то, что должна бы. Отцу девочка вовсе не интересна, ведь у него свои заботы. А те подачки внимания и заботы, которые он кидает дочери, скорее смехотворны, но она, увы, этого не видит. И им не понять, что дети отличаются от взрослых по своей природе. Они все подмечают. Они не пресыщены. Их волнует то, что взрослых уже давно оставляет равнодушными. Он и естественные, раскованные, у них на все такой свежий взгляд, они так открыты всему, не стеснены правилами. Ведь рисунок вовсе не должен быть в центре листа бумаги, небо необязательно должно быть голубым. Дети и людей приемлют как они есть. Единственное, чего они требуют, – это чтобы их любили. Да я думаю, все мы этого хотим.

Спасибо. Искренне ваша.

 Теряя что-то обернись назад и тщательно продумай все ходы. Задумайся, что именно ты потерял, опиши, нарисуй в абстракции, распиши во всех красках. И похорони на личном кладбище, слева, под стойкой клеткой рёбер. А потом забудь. Переверни страницу, переживи все это, переболей. Закрой глаза. Вот так. Глубоко вдохни и озаглавь свою новую страницу жизни. И пиши себя сам. За каждым событием скрывается ещё одно – реакция, последствие или же просто очередная стеклянная бусина на прочной нейлоновой нитке времени. Словно чётки, и стоит лишь перекинуть один шарик, как очередь дойдёт и до следующего, нужно только немного подождать. Только вот такая это будет бусина? 
Пиши до тех пор, пока не поймешь, что можно говорить больше ни слова, но в порыве чувств и подсознательно мазохистского чувства, принося еще больше боли, и тем не менее еще больше наслаждения продолжаешь проговаривать про себя все истины. И естественно нельзя не качать головой, отмахиваясь от слов, которые вырезаются на сердце единственную глупую, но тем не менее болезненную истину – прошло уже. И все так, как должно быть, и надо просто смириться, принять, как есть и перестать жить иллюзиями, подпитывать их случайными (?) моментами, мимолетными касаниями, обдуманными, и что еще важнее, неоднозначными фразами, цепляясь из последних сил за то, что уже давно оборвалось. А этого, поверьте уже не мало.

Кому-то утро – кофе с сигаретой. Кому-то омлет и крепкий чай. Кому-то нежная улыбка и беседа щурящихся взглядов. Мне же утро – краски дежа вю в палитре. Очередная ночь почти без сна, и про сновидения, насколько можно было понять, речи не идет. 

Когда я открыла глаза, солнце уже начало своё неумолимое движение к закату. Оно давно прорвалось сквозь щель между плотной тканью занавесок, расчерчивая на полу и стене длинную прямую линию, тем самым разделяя помещение, на две не симметричные половины. «Раскол» пришёлся на изножье кровати, письменный стол и картину на стене, «разрезав» несчастный, всё ещё светящий монитором лэптоп, стул рядом и гору хаотично разбросанных листов с разномастными и нервными строками неразборчиво, мелко и криво, написанного от руки текста. 

Эти листы, навевают странные, многогранные воспоминания, о том, как стоя у подоконника, неудобно согнувшись чуть ли не на по полам, чирикая на последних сбережениях бумаги свои мысли, я поглядывая за увиденное за окном. Писала быстро, изредка замирая, а после ускоряясь, чтобы не упустить ни йоту собственных мыслей и впечатлений, прижимаясь лбом к стеклу, силясь вспомнить вот ту, только что вылетевшую из головы мысль, которые вились паутинками памяти в замирающем на мгновения сознании, когда сердце, подробно барабанной дроби, ускоряло свой ход, а потом, на мгновение, не больше, пропуская удар, чтобы снова ринуться в свой безудержный скач. Погоню за мечтой.

Главное, не делать погони за мечтой шоу, как бы приправляя великолепное и стимулирующее обильное слюноотделение блюдо и подавая всему миру. А, прощаясь навсегда, просто довольствоваться тем, чем можно еще мгновение подышать и прожить. Пока что. А то что будет завтра, и будет ли, не так важно, когда есть ради чего существовать в данную секунду.

Спасибо. Искренне ваша.

 Ожидание - это то, что я сейчас делаю и то, что я больше всего ненавижу. В виду моей нетерпеливости - ожидание явилось терзанием. Но это не сейчас.

Когда последний осенний, нарядно раскрашенный лист поцелуется с пожухлой, полу-убитой травой, мне обязательно захочется спрятаться. 

А пока что всё меняется. Кофе из чашки исчезает быстрее, сны становятся более блёклыми и короткими, слова емкими, действия слаженными, мысли отрешенными. Всё меняется. И мы тоже меняемся. Со временем. Оно неумолимо, как карающая рука. День сменяется ночью, утро – вечером, лето – осенью, затем зима, весна, лето, осень… Круговое движение, в замкнутом пространстве, в котором так неуютно обитать, чтоб биться о прутья стальной клетки запуганной птицей, разбивать крылья в кровь, и вновь падать, шмякаясь о дно собственной никчемности. Да, ещё и так, чтоб чувствовать себя частью, неотъемлемой составляющей всего этого мерзкого, циркулирующего процесса. Мы – часть круговорота природы, как и вода, сезоны, часы. Мы – беспомощная, но значимая часть жизни в этом мире, и каждый, даже самый «не нужный» человек, важен. А вот для чего?

Но придет момент уйти на дно, написать везде «абонент временно вне доступа действия сети», вне времени, вне пространства, мне мира, вне жизни. Поставлю все необходимые действия, вроде дыхания, биения сердца на повтор и замру. Заледенею, покроюсь изморозью и инеем, до самых кончиков ресниц. Ну, вы знаете, если промерзшей зимой замотаться шарфом, и походить по лабиринтам города, ресницы инеем покрываются, и, когда моргаешь, весь пейзаж кажется еще более трепетным. Еще более безнадежным.
Вот и я так же, стану трепетной и совершенно безнадежной. 

Все спутается в один большой комок недопонимания, лишив всего человечного и земного, или, на оборот, расстелившись одним белым полотном даст пройтись по себе, как по осколкам жизни, как по иголкам. Это будет безболезненно, а только некомфортно, как, когда в спину входит ряд пуховых. И сложит небо крылья, обволакивая город в ночь, укрывая его шерстяным пледом, убаюкивая колыбельными метели сквозь не забитые щели в окнах, задует ветрами, загудит меж дверей в подъезде и забьется в дрожи. В дрожи забьется все живое, если выйдет из кокона как раз туда, где на заледеневшем асфальте собьются белесые гнезда зимы. 

И только когда последний осенний, нарядно раскрашенный лист поцелуется с пожухлой, полу-убитой травой, мне обязательно захочется спрятаться.

Это не печаль, и не грусть. Просто очень осень.

Спасибо. Искренне ваша.

 Есть два шанса перейти в другое измерение: либо сойти с ума, либо погрузиться в пленяющий мир сновидений. Если первый случай рассматривать, может и интересно, но уж через чур сложно, то рискну рассмотреть второй.

 Пост, как сетка разнообразия общения. Небольшой блок, который хотелось бы посвятить с самого, что не есть, коммуникабельного способа. Вещь сложная, да и, наверное, многим ясная, но все же хотелось бы изложить свои мысли, объяснить свою точку зрения. В какой-то мере, может быть, помочь кому-то. Ни в коем случае не хотела никого навести ни на какие отрицательные мысли, или обидеть. Но, как водится, что выросло, то выросло.

Пейзажно-разговорное. Или атмосфера речи.

На сколько можно выражаться? На все сто, в процентном соотношении. Говорят, иногда не хватает слов, когда захлебываешься эмоциями, но потом приходят образы, услужливо подкинутые воспоминаниями, и слова находятся сами собой. Фразой, умело и вовремя сплетенной, можно прикоснуться нежнее, задеть глубже, лучше поддержать, успеть и не упустить момент. Только что бы овладеть этим несомненно потрясающим даром, необходимо приложить силу, с по истине титаническим усилием.

Иногда встречаются люди, которые хватают момент, и не упуская его, описывают словами, бросая в лицо факты и цепляясь за границы, не смея их раздвинуть. Так сложно воспринимать какие-то эмоции, когда речь зажата в тиски своей развитой ограниченности, что так и тянет спросить о вкусах, видах, шумах и запахах, что бы ощутить практически физически, прикоснуться, пропустить сквозь пальцы, сжать в кулак и выпустить белыми голубями с ладони.

Далее, как водится, именно об образности, о которой упоминалось в предыдущем абзаце. Так получается не у многих, но если получается, совмещать образы, казаться, как кистью, воображения, разбавляя сухие листья красками, изображая в фантазии совершенно потрясающие моменты, цепляясь не за рамки, а за самое ядро необходимого, добавляя непричастные фрагменты, не привирая, как могло бы показаться, а напротив очень метко подмечая и разноображивая необходимые места. Вот это, как говорится, верю (с). 

Но самое необходимое, научиться говорить так, что бы человек, слушающий, понимал не просто то, о чем приходится говорить, но еще и понимал то, что ты несешь своими фразами, а так же, что не маловажно, представлял и что-то свое, увековечивая в памяти, как собственное воспоминание, понимаете? Личное вопрриятие, потрясающее, в своей гамме моментов фрагмент жизни. Это чувственно-эмоциональное понимание дано каждому, но в разной мере развито и развернуто, так что подстроиться подо всех, конечно не получиться. Но вести простую, неделовую беседу, рассказывая какую-то картину жизни именно ярко и основываясь на сравнениях, несомненно интереснее, и, как правило, лучше, чем строить речь построенную, расширенную, украшенную.. да что там, состоящую из одних фактов.

Алиса из страны чудес, считала, что книги без картинок – неинтересны. А если речью рисовать эти картинки, что несомненно возникнут в воображении человека? Это заменит любую живопись, узором испещренных тонкими убористыми строками текста. Это, наверное, тот дар, которым мне хотелось бы обладать. Дар, который хотелось бы развивать всегда, вне зависимости от обстоятельств.

Спасибо. Искренне ваша.

 Если долго смотреть на огонь, то загорится и осень.

Бесконечность тьмы и иллюминаций Москвы, разномастно мажет по боковым окнам автомобиля причудливые полосы, когда таксист давит педаль в пол, разгоняясь до предельно-разрешенной скорости, по самой крайней полосе. Потому что ему тоже хочется домой, а подвозит он меня только до метро. Ему жалко девчонку, мокнущую под дождем, по пути к метро. Он едет теперь не совсем пустой, и почему-то откровенничает, пока я пишу продрогшими пальцами по стеклам, предварительно подышав, свою историю. Может кто-нибудь потом прочитает и посмеется.

Мой тихий район усыпан листьями, по которым читается своя, никому не понятная, летопись прошедших двух сезонов. Охапку вымокших кленовых, насобирав у ног, я попозже понесу домой, что бы вся квартира пропахла ими, пропахла осенью, пропахла нежностью и дождем. Время позволяет немного и скромно заниматься такими совершенно невероятными вещами, что бы продолжать ощущать себя собой, а не только постоянно гнаться за тем, чем я, по сути, не являюсь. За той, кем меня видят ежедневно. Кем, почему-то, получается быть намного лучше, чем собой. На бумаге мягким грифельным карандашом, или на А-четверном формате электронного документа получается все проще.

Ночью я сяду на кухне, затянусь своей последней-ежедневной, прощаясь с прошедшими сутками в окна, ожидая предсонной дымки в глазах. На подоконник будут танцевать тонкие огонечки свечей, отражаясь и рассыпаясь по стенам, разкладывая пасьянсы мыслей по полочкам, по ящичкам, позволяя думать только о «ни о чем». Или «не о чем».
В пыльных углах оконной рамы, между двумя стеклами, мотыльки, давно погибшие, с осыпавшимися, изодранными крыльями, так же дополнят картину своеобразного реквиема прошедшего. Чего прошедшего? Всего прошедшего.

Пожелтевшими рассветами, так чертовски трепетно, ласкает утро стены, потолок, паркет прокуренной, пропахшей дождем, листьями, ветром и осенью, разрисованной пастелью и черно-белыми фотокарточками квартиры. Яркие палитры листвы и черно-белые фотографии опадают. Когда-нибудь пропадут из рамок и ваз, воспоминаниями ушедшего дня, недели, месяца, года, века. Бесконечности. Словно огонек от свечей, дотлевший до первого снега.

А пока я ставлю на бесконечные повторы разные функции, что бы было легче. Что бы просто не думать. Сердце бьется, музыка льется, пейзажи меняются, чувства пульсируют, дыхание колышет осенние листья в крохотной вазочке напротив. Все идет своим путем, продолжается, оборачивается по спирали и снова. Все как прописывают доктора, когда времени на циферблате жизни остается меньше. Только все это движение, мм, как бы понарошку. 

Если долго смотреть на огонь, то загорится и осень.
Если долго смотреть на осень, то…

Спасибо. Искренне ваша.

 Люди читают книги, газеты, журналы, стихи по памяти и глаза напротив. Сегодня я не читаю того, чего надо бы, а только старый блог, о котором писала вчера. Ну так вот, писала же о воспоминаниях, так? Так что сегодня поговорю о человеке, который мне дарил такие сказки. Возможны сентиментальные девичьи глупости.

Мы встретились случайно, и почему-то подумалось – принц. Самый настоящий. Ну, знаете, о таких мечтают девчонки, когда расписывают свои идеалы. Потому что к тому моментах еще не начинались бури в стаканах, хотя бури в сердце уже разломили оное на миллиарды осколков, и больше всего хотелось, наверное, именно твоего света в беспросветной пучине. В той, которая заволокла с головой, в которой захлебывались мысли. И ты появился, как полагается, в тот самый момент, когда меньше всего ждешь, хотя подсознательно ожидает и жаждешь этого священного момента. 
Но вот, когда меня спросят потом, где ты нашла такого, я рассмеюсь и отвечу, мол, на помойке. И ни разу не солгу.

Твоя изощренная романтика покорила меня сразу, хотя без надутых от обиды губ и демонстративных сбрасываний звонка, при появлении знакомого лица на экране телефона, не обошлось, конечно. Сначала мы играли свои роли, свои пьесы, свои чувства. А потом внезапно поняли, что они одни на двоих. И случилось чудо. 
Осозналось как-то, что вот оно, самое ценное, чем ни то что делиться, а о чем говорить-то ни с кем не хочется. Потому что это лучшее, и настолько редкое, чего никак нельзя упустить. Никогда. И что бы не случилось, только беречь и греть в ладонях, дабы не позволить даже на мгновение усомниться во всем понятной истине.

Мы же обошли всю Москву! Начиная с любимых картин и территорий, которые связаны с самым добрым, самым светлым, и может быть, не без привычной печали, но точно с самой дорогой и приятной. Ну, и заканчивая, естественно, с тех мест, на столько отдаленных, что до смешного громко звучали фразы «а давай поедем на <…> станцию, это так далеко, что я никак не мог туда доползти», и в итоге, выбираясь из артерий метрополитена долго хохотать и толкаться, из-за того, что пейзаж напоминает урбанистическую пародию на деревню. Ну, что там, вы сами знаете такие районы. 

Личное останется личным, да и не место этому тут. Я только обязательно скажу, что…
Мы же прожили жизнь за тот короткий период, что пробыли рядом, прорассказывали кучу историй, прошептали миллионы откровений, просмеялись тонны комедий и прогрустили километры собственных драм. И итог, конечно был весьма, мм, романтично-логичен, по всем любимым традициям голливудских мелодрам. Теперь, что же, не знаю, сколько жизней надо прожить, что бы снова встретиться. Не знаю, узнаемся ли мы без лишних слов, и кому об этом молиться. Знаю только, что благодарна тебе за то, что ты когда-то давно-давно подвернулся, расспрашивая о всяких мелочах, рядом с мусорным баком, во дворе, где я так вовремя кормила голубей черствым хлебом. И я безмерно и слепо хочу, что бы там, где ты есть, тебе обязательно было хорошо. Что бы там, ты так же улыбался, так же смеялся и так же продолжал говорить мне всякие неоспоримо милые глупости. Я же обязательно, когда-нибудь их услышу.

Я, наверное, капля воды, что разбивает океан в круги. Несправедливость разбитой на дуги влаги отражается в радуге глаз, нечаянно потерявших ту каплю воды что, наверное, ты. © 

Спасибо. Искренне ваша.

 Текст собран из корявых воспоминаний-сообщений в старом блоге. Прочитала и появилось ощущение, что чем старше я становлюсь, тем глупее мне они кажутся. Но вот впечатления о себе и о тех моих впечатлениях распускаются другими цветами.
Самые прекрасные двенадцать часов, старыми воспоминаниями и новыми красками.

Закат, как пейзаж разрушения.
Когда садится солнце, люди куда-то бегут, а машины, напротив, стоят. Пробки, трафик, час пик. На небе тлеющим огнем сияющего диска садится солнце, размывая небо кровавым. Я жмурюсь и указываю в самый его центр, шепотом тараторя про то, что никогда не видела такой красной ваты облаков, никогда не видела, что бы дождь отливал красным. Я шепчу, потому что мне страшно, и я не смею разрушить этот шумный момент в самом центре Москвы, хотя искренне жду, что бы чей-то голос над ухом растоптал, разбил иллюзию. Потому что в такие моменты, почему-то кажется, что вот-вот на горизонте, прямо перед этим плавящимся очертанием солнца покажется атомный фигурный грибок. Потому что складывается ощущение, что все вокруг останавливается, даже монолиты домов замирают замертво, слепо пялясь потухшими глазницами на нас, проходящих, пролетающих, мелькающих все мимо, все мимо…
Потому что именно в такие моменты физически ощущается, как красиво и торжественно рушится мир вокруг. Или, может быть, внутри меня.

Ночь, как откровение.
Некоторые обнажают свое истинное я только ночью, когда тьма слишком густа, что бы это искреннее рассмотреть. Когда тьма густа ровно настолько, что ее можно коснуться и пропустить сквозь пальцы, собрать в ладонь и выпустить звездами-голубями на небосвод. Именно под луной, подойдя к фонтану ты мне рассказывал то, о чем бы никогда не заговорил, а я боялась и слова вставить, что бы не спугнуть такую сторону тебя. Что бы не упустить ни одного слова. Потому что скоро, почувствовалось, все прервется, и может быть не будет другого шанса снова вернуться к таким ни к чему не обязывающим открытиям.
Кто бы подумал, что пока я собираю карту неба по твоей улыбке, такой мальчик, как ты, решается рассказать, что он, оказывается, играет на скрипке? 

Рассвет, как романтика момента.
Когда ты потянул меня к краю крыши, я не на шутку перепугалась. Мало мне клаустрофобии, задумалось в голове, теперь осталось обзавестись еще и страхом перед высотой. А ты все тихо и ласково уговаривал подойти поближе, еще чуть-чуть, что бы ощутить ветер, что бы поймать секунду и тянуть из неё километры собственной жизни. Просто смотря на то, как предрассветные сумерки рождают новый день, как заводится город, как игрушка, в которой надо только повернуть ключ. Повернуть еще раз.
И вот оно, священство момента, когда ты просто слепо доверяешь, не смотря на неуместный инстинкт самосохранения, подходя к самому краю, хватаясь руками за перила, и вдыхая остатки ночи, что осели, казалось бы, на самых кончиках ресниц, на самых кончиках губ. И просто наблюдать за торжеством момента, но не совсем так, как требовалось.
Я знала, что ты будешь протестовать, но сдашься. Не скоро, но как только поймешь, что самое ценное, смотреть на рассвет в глазах самого человека, читать рассвет по его эмоциям. Ломать рассвет, его чувствами.

Спасибо. Искренне ваша.

 Тематика стиля и моды, а так же образа жизни тема горячая, так что всем ниженапечатанным текстом никого обидеть и задеть не хочу. Заранее прошу прощения, ничего личного. Просто тема и правда горячая, и меня она жжет не менее других.

Образ жизни у всех разный, правда есть некоторые люди, которые, знаете, смотрят на мир, будто преломленный, или пропущенный через призму. С такими всегда интересно и любопытно общаться, открывая, как книгу на чужом языке, спрашивать, интересоваться, и все больше погружаться в чужие мысли, пытаясь примерить. Но не для того, чтобы перенять, а чтобы понять, прочувствовать даже на самых кончиках пальцев. Истинное наслаждение, пускай и немного странное.
Но, знаете, есть товарищи, которые пытаются казаться иными, чем они есть на самом деле. Я о подобном уже писала в свое время. А тут же я хочу развить немного другую ветвь той же мысли.

Тут у нас в моду вошла такая тема, как уникальность. Или первооткрывательство, тоже, кстати, нынче стильно. Это конечно не гламур и не попса, которые, срываются с языка на каждом втором повороте, но и точно не что-то из редкого. Типа того, что это я придумал, первый и единственный. Или это я такой весь из себя уникальный, и этим я выделяюсь из сирой и убогой толпы. Аминь.

Горчит под языком от такого. Звучит дешево и далеко не сердито, а скорее глупо. Как сказала одна знаменитость «пытаясь выделиться из толпы, ты попадаешь в толпу, которая пытается выделиться из толпы». И правда. Если быть зацикленным на том, что вот он я, еда ли не богоподобный, единственный и неподражаемый и вообще, куда там всем вам, не далеко и до всеми любимы желтых столбов. А на самом деле, если так говорит каждый второй… это же та же самая толпа, нет разве?

И вот эти отряды юных индивидуумов, которые пытаются быть ярче, будь то цветом одежды, проколами по всему телу, татуировками и далее по списку. Нет, конечно если у человека к этому лежит душа – это одно, и это круто что у него на столько иной взгляд на мир и образ, но если это все показное… Тут дело другое и более неприятное.
Выясняется все это весьма просто – задаются простые вопросы, и если ответы ожидаемые – все весьма понятно. Даже наболевшая игра в ассоциации четко и подробно разъяснит все детали и поставит все точки над i. Но мало кому по-настоящему поможет.

Все придумали за нас. Все придумали до нас. Все придумали для (?) нас. Любая идея лежит на полке в красивой упаковке, перевязанная, естественно, пышным бантом. Нам осталось лишь выбрать её. Взять её. И все. Но не изменить. Кем бы ты ни был.
Нельзя с точностью и уверенностью утверждать, что вот, мол, я изобретатель, мыслитель, поэт, артист и это лично мое. Я придумал, вдохнул жизнь, как Франкенштейн, а теперь довольствуюсь своим ни то чудом, ни то монстром, и боязно прижимаю к груди двустволку, дабы вовремя пристрелить это вышеупомянутое создание. Ну, или же на худой конец, пристрелиться самому. Вариант печален, конечно, ну а что делать. 

Спасибо. Искренне ваша.

 Он надевает на себя свой имидж, как наряд ежедневно, когда оказывается не в кругу своих. Этакий мальчишка, с лукавым взглядом, обаятельной улыбкой, который совершенно не обращает внимания на то что на нем за шмотки. Этот мальчишка в теле человека, которому под сорок, часто смеется, говорит загадками, смотрит на свою искушенную публику интригующе, выжидающе, то и дело подкалывая и подначивая тех, на кого играет. Тех, для кого он надевает свою личину, как наряд.

Его любит публика, он тоже любит её, только как-то по-своему. Периодически зло шутит, хотя не без доброй улыбки, то и дело подначивает толпу, которая, на самом деле, практически готова его разорвать, но нет. Он неприкосновенен и непоколебим. Наверное потому ему так идет его искусственная личина, его ежедневный наряд.
Он всегда хорош собой, всегда держит все в своих руках, хотя упорно делает вид, что плана нет! Как может все идти по плану, когда плана-то нет! Что вы все пристали? Он привык смотреть на мир так, что ему плевать на сплетни, на то что о нем говорят, на то, как к нему относятся. Плевать, понимаете? 
Он наделано ведет здоровый образ жизни, хоть часто ночной, ругает тех, кто не подобает. В его мечтах озеленить весь мир, сделать людей лучше, выучить их так, как хотел бы выучить близких. Он упорен в стремлении сделать свой наряд натуральным, идеальным. 

И ему удается. Наверное он чувствует это своим сводимым периодической дрожью скелетом. В своих тонких музыкальных пальцах он держит собственный виртуозно и изощренно сотканный мир, который уже вжился в него, практически стал тем самым его миром, практически, практически... 

Хотя на деле он давно не мальчишка и даже не молодой человек. Ему почти сорок и он смертельно устал от этой беготни, от постоянных игр в себя, от своего чертового наряда и тех прихотей публики, которую он правда любит, тех прихотей, что заставляет себя выполнять. Он болезненно худ и наверное чем-то болен. Исколот ботаксом, с проседью, этот идеальный актер. Он курит одну за одной самых крепких, то и дело нервно перебирает паучьими пальцами и качает ногой. Когда приходится решать какие-то важные вопросы, или когда он остается со «своими» он незаметно стягивает с себя свою личину, свой опостылевший наряд. 

И остается совершенно нагой. Он открыт и спокоен, растворен в воздухе, молекулами льется меж собственных речей. Его глаза не бьются молниями, они, как ни странно, совершенно пусты, как и весь его идеал, ни то пересыщен, ни то ненаполненно прост. Он серьезен, говорит спокойно, размеренно, то и дело выходя на откровения, если приоткрыть свои же двери к нему. Он шутит, но сам не смеется над своим юмором, потому что отлично знает, что сняв наряд не обязательно быть веселым и смешным. Привычка, на столько же дурная, как и просто пытаться быть не собой. Потом он бросит взгляд на часы, на излюбленном телефоне, обмолвится о любимой работе, прочих делах, водрузит очки на нос и медленно двинется к выходу, потихоньку разгораясь и начиная сиять. Наряд снова на нем, как уже можно было понять.

Он кумир, но вовсе не идеал. Сложно ранее было догадаться.

Вот, кстати, еще [спасибо Женечке за подробный рассказ о личности и вдохновение для описания].

Спасибо. Искренне ваша.

 Это как бежать по склону, все быстрее, что бы разбиться о воду океана, который лижет следы босых ног с песка. То же самое, что нырять в толпу, во время концерта, то же самое, что выскочить холодной мартовской ночью на крышу здания и расправив руки просто дышать, путая в волосах звезды, набирая полную грудь воздуха, что бы кололо кончики пальцев. То же самое, что сняв шлем и вцепившись в куртку водителя, гнать на мотоцикле по бесконечности автобана, когда ветер срывает с ресниц слезу и задувает ту трассой в ухо. Понимаете о чем я?

В голове одни образы, ни одной целой мысли. Наваждение? Нет, на данный момент это всего лишь тема. Если в религию, то помутнение разума темными, а если по делу, то попахивает ни то воображением, ни то фобией, ни то паранойей. Так что же, не бывает что ли? Да нет, бывает, случается. И когда сослаться не на что, да и диагноз себе ставить неохота, так и восклицаешь «что за наваждение за такое?!»

Всего секунда, за которую можно и вечность пережить, просто дать себе расслабиться, дать течению жизни унести с собой, и попадаешь в какой-то ужас. Или же не ужас? Как попутал кто, или просто напугал, показал мир в другой плоскости, подбосил над землей, ни то выше, ни то ниже понимания, заставляя паниковать и сходить с ума от понимания всей невозможности происходящего. Такое бывает редко, за то (по крайней мере для меня) служит настоящим автомобильным знаком стоп. Кирпич. Остановись, деточка, подумай, пораскинь мозгами – что делаешь не так. Что тебя, деточка, закинуло в такую ситуацию, что повлияло-то?

И нет тут ангела Габриэля с белоснежными крыльями, что бы схватить волею за плечо, крикнуть на ухо, облить ледяной водой, что бы остановить, не дать провалиться, поддаться, просто свихнуться наконец. 
Поддаться мимолетному толчку, какой-то врожденной слабости и все. Финита, как сказали бы итальянцы. Ты попадаешь в какую-то нереальную среду, как будто не с тобой, как будто во сне, в другой жизни. Как будто отражение дежавю в кривом зеркале, и быть того не может. Не может же, правда?

Всё вокруг издевается: мигает, пульсирует, пляшет. Апатия, агония. Усиленно стараешься сфокусировать взгляд, но ничего не выходит. Ноги дрожат в коленях, жалуясь на боль, уже не посильную для них. Рваное, прерывистое дыхание, с едва заметной хрипотцой вырывается из лёгких безумным кашлем.

Наваждение?

Спасибо. Искренне ваша.

 Реальность ускользает из пальцев, как шелковый платок, что льётся водой по огрубевшей коже. Страсть к опрометчивым действиям играет не заглавную роль. Балом чувств смело правит нечто животное. Так думаю я. И, черт, я больше не узнаю себя в той жестокой незнакомке, что с завидной постоянностью остаётся со мной наедине со жгучей болью, именно тогда, когда простая фраза или коммуникации взглядов нужны больше всего. И дело не в том, что я не понимаю, что виной всему моя несдержанность и порывистость. Этот груз давит на плечи, сгибая пошатнувшуюся волю так, как грозный ветер яростными порывами клонит к земле одинокую березу. И вот эта тяга, нужда в чём-то высоком, великом, недосягаемом уходит. Просто, сейчас никто не имеет права нарушать моё моральное уединение, тревожить бесполезным шумом и остальным бредом, на который способны люди. Я так и не поняла, как часто я чувствую, и чувствую ли вообще боль? Страх? Отчаяние? Смирение? Эта гамма чувств не объяснима. 

Но как же объяснить это поведение? И не понятно, что за чувства должны быть наполнены верой, искренностью, преданностью, если такое вообще есть. Голубь никогда не оставит свою подругу на растерзание коршуну, даже если, защищая её от хищного клюва и острых когтей, сам падёт в неравной схватке. И как оказалось, что из благородной птицы я незаметно превратилась в слепого охотника?..

И тут, под фанфары и аплодисменты, или под рев голосов, или же в замогильной тишине появляется она. Хрупкая и выточенная, чисто рисунок или скульптурка, с деланно доброй улыбкой и серьезным взглядом. Её тоненький голосочек, словно перелив крохотных колокольчиков, вводит меня в панику. Она знакома всем, по крайней мере, на слуху. Только вот как она на кого действует – вопрос времени и места. На кого-то ей надо кричать, кому-то тихо шептать на ушко, кого-то запугивать, кого-то замасливать. Но итог один, действует она, как правило, безотказно.

Совесть, это маленькая строгая девчонка, чье убежище – тюрьма. Холодная, сырая, темница, с плесенью на каменных стенах, и нет ни койки, ни, простите туалета. Настоящее изуверство строгой девчонки. неприятная, но, честно говоря, необходимая. Что бы был шанс одуматься, передумать, осознать. Взвесить за и против, решиться или нет на определенный шаг, надавить на газ или вжать в пол тормоза. Она умеет доходчиво объяснять, к счастью или нет, умеет. Умеет донести, объяснить или вбить в голову пулеметной дробью единственную верную мысль. Талант, не дать не взять.

Если бы её не было, тяжко случилось бы нам существовать, на самом деле. Но а пока, почему-то, на ум приходит только одна фраза, так что закончим на позитивной ноте:

«Совесть – богатство человека. А мы – студенты, народ бедный.» 

Спасибо. Искренне ваша.

 Три с лишним года думаю об одной вещи, и мысли в слова не складываются, что прозой, что рифмой, что белым стихом, что обрывками фраз на полях тетрадей. Без толку, представляете, совершенно бесполезно. И как описать все: атмосферно и чувствительно? Опираясь на чьи-то слова, нарабатывая новый словарный запас что бы хоть как-то выпустить это все накипевшее и свернувшееся скисшим молоком, не знаю. Сколько можно, казалось бы, а я не изменяя себе все думаю, ты заноза в моей голове или все же во всем известном месте? В голове гулко бьется, да и не сидится совсем. Где же заноза-то? Как ты её так всадил?

Это как гвоздь: длинный, крепкий металл не просто забитый, а вбитый в меня по самую шляпку, что не вынешь, сколько не ковыряй. Тот самый гвоздь, острием колющийся где-то в самой чертовой глубине. И сколько не клей обоями, постерами, новой краской, тысячами слоев не крась, шляпку можно прощупать. Да и острие этим не обезвредишь, так что дело плохо, но надеюсь излечимо. Дело во времени, говорят, мол, надейся, жди и живи. Но без толку же, без толку.

Прежде, как вакцина глупой радости, совершенно неземной, но не менее глупой, вкалывалась мерно, в вену, в самый висок, что бы быстрее дойти до кондиции, вне зависимости от желаний и понимания. Так что не важно, что вечно, что нет, где есть или все же нет понимания, но в этом дело не в солнечных зайцах и не в утренних бликах на одеяле, а в том, что внезапно прервав подкожное введение этой радости, что-то ухнуло вглубь, по самые пятки. Нет, не сердце, а то, в тот самый момент было захлебнуться в крови. Тут что-то другое, но не менее фатально. 

Так что после, как ломка от запрещенных, как недостаток солнца, как удушье, как гул в квартире с глазком напротив моего. Так же размеренно и лгущее льется потоком на воспаленные нервы, слепит в невнимательные глаза. Говорят, мол, время лечит. Повторяюсь да? Простите. Но это же не важно, это только слова. Поселите в мою шкуру кого-то другого, дайте изведать этого яду, под видом переслащенного нектара, угостите пчелиным роем мыслей, пуховых иголок чувств. И пусть они мне, да все, объяснят, откуда и куда бежать от собственных демонов? Куда бросаться, где скрываться от чувств?

Я не пытаюсь снова все пережить, не пытаюсь найти что-то подобное, вернуть вакцину, радость, забыть про занозу, заменить чем-то или (не дай Боже) выдумать в ком. Я просто пытаюсь расшевелить, раскрасить, оживить в себе ту пустоту, что уже не просто грязью, а сосульками обросла. И не знаю, что еще можно с этим поделать, если себя уже не перекроить, надо что-то как-то изменить, что бы уютнее, что ли было. Что бы наедине с собой не было некомфортно молчать, что бы не надо было выдумывать то, о чем думать, что бы не касаться нарыва там, рядом с занозой, не теребить её, пытаясь выдернуть с корнем, со всем тем гноем, что скопился рядом, затапливая все что есть вокруг.

Ты всадил занозу беспроигрышно, но думаю не в голову, и не во всем известное место. Ты вссадил её в то, что когда-то не ухнуло все же вниз, а так же стучит и спотыкается на своем, анатомически описанном месте.

Спасибо. Искренне ваша.

 Сколько есть злостных афоризмов о надежде – не перечесть. Мама читая одну из подобных книг кривила губы, говоря, что прежде относилась к надежде лучше, а сейчас едва ли не разочарована. А в чем, собственно, разочаровываться? В том что человечество, с каждой новой крылатой фразой тыкают носом в его парадоксальную любовь, если не страсть, к розовым очкам и прекрасном вкусе на их выбор в любой ситуации? Пфф, нет, тут дело не в этом, а в том, что нежелание быть конченным пессимистом, твердящим, что, мол, все плохо, пересиливает желание быть обманутым десятки раз подряд.
Нет, конечно она дает свои плоды, как кусочек засахаренного десерта, но, знаетели, случается это редко. Десерт, простите, не для всех.

Но, все мы люди и все мы человеки, и понятно, что всем нам нужен толчок, эдакий ловкий пинок, чтобы не замереть на месте, сложив или свесив ручки, от того что все страшно несправедливо, плохо, сложно и вообще, куда там! В общем страсти мира сего понятны всем, и дело даже не в них, а в наших людских болезненных выкидышах мыслей.

Нет мозга – нет проблем. Увы, у человека (может и не всякого – отвечать не берусь) мозг работает лучше других живых существ. Потому нам необходимо чувствовать больше, думать больше, разбираться лучше. А это все ведет к тому, что додумываешься до того, до чего не надо, или вообще не до того, и вообще не про твою ситуацию и примеряешь на себя шкуру новую, увы, совсем не радужную.

Надежда умирает последней, если её своевременно не пристрелить. Это такая штука, которая появляется когда все еще не так плохо, когда есть что терять и на что опираться. Она появляется, выбеленная, высвеченная бледными лучами, протягивает свою сильную руку помощи, дабы занавесить наши взоры, дать нам глоток псевдо-настоящено, но правда-правда нужного воздуха, что бы, иссякая, снова скинуть нас с нарисованных небес в самые зубы реальности.

Ха, и осознавая все это, раз за разом глотая слезы и разрывая глотку криком, который так и не может вырваться сквозь плотно сжатые зубы, мы клянемся себе, что, вот, это последний раз, когда мы поддались на уловки этой тетки плутовки. Не верю надежде, потому как она уже слишком много давала неверно и слишком много лгала. Хвала отчаявшимся, ведь без нас в мире счастливым было бы скучно и некому жалеть.
Так что стрелять её, заразу, чем быстрее, тем лучше. Реальность жестока и скупа, так что чем быстрее все мы это поймем, тем лучше. Всем спасибо, все свободны. 

Но нет. Все вышесказанное, не более чем обида, а на деле же, надежда, какой бы лживо светлой не была, как бы много слоев розовых очков не одевала нам на носы, как много бы лапши не вешала на наши как раз удачно оттопыренные для данного случая уши, мы все равно к ней приползем, моля о силе её убеждений, веры в собственное светлое будущее, успехи и в себя самого практически добитого. Это неизбежно и интригующе прекрасно, когда в беспросветной туче над головой, там, высоко над дном той помойной ямы, в которую мы имеем свойство скатываться, виден светлый луч невероятно приятной надежды. 
И всегда, в грязно-молчаливых переулках наших жизней, мы слепо рады её появлению, какой бы плутовкой она не была. Откровенно и недальновидно. А человечество, знаете ли, всегда страдало дальнозоркостью.

Спасибо. Искренне ваша.

 Все создается обыденно и привычно, а так же подходы к людям совершенно понятно и обыденно. У всех разные мысли, понятия, образы жизни, но у всех их, разноплановых, одинаково только одно. Их подход к миру и защита от новых, подобных старым ошибок. Какова эта закалка своего я? Разная, но в одном похожая: ко всем есть подход.

К кому-то лучше боязливо постучать, к кому-то вломиться, срывая дверь с петель ударом ноги, к кому-то войти без стука, а к кому-то придется долго искать подход. Закалка сердца штука такая, пока не найдется вариант оптимальный, придется говорить со стеной, или с заместителем личности запертой внутри. Радости немного, за то хоть что-то. А там и варианты и наметки плана выстроятся. Так что, чтобы действовать надо этими сведениями руководствоваться, дабы сломав преграду не встретиться носом с другой более непреступной. 

Закалка собственного, говоря откровенно, проверена временем, даже устаревшая, так сказать. Ха, еще бы. Старые фетиши, повторение мантр во избежание новых проблем и продолжения старых дрязг. Свой скромный вакуум из не, созданный и возвышенный, из мыльного пузыря в воздушную крепость. Искать от неё ключ, подбирать в слепую пароли бесполезно. Но дам совет, когда пароль совпадает с одним словом, или повороты ключа в замочной скважине скрежетом напоминают это самое вышеупомянутое слово пробраться в мой мир так же просто, как и разрушить его. 
Слово это «переживу».

Старой закалки люди это одно, сердце же – совсем другое дело. Когда создаешь себе настоящую западню, из которой выход вырисовывается лишь во времени становится неисправимо пусто. И грустно. Но речь не о грусти и всепоглощающей пустоте, а о простоте подхода. Все проще, верно, всего-то ты мне – я тебе. И никуда не деться от правды, что сердце, какой бы закалки не было, все равно уродливый орган, а все дело не в вымышленном или осмысленно созданном двадцати одном грамме души, а в голове, в мыслях, чувствах, эмоциях, бьющих ключом (пускай даже гаечным), и подходе к этому не скромному, но весьма понятному перечню. В нем все разгадки к несказанным загадкам и ответы на незаданные вопросы.

Засовы почему-то открываются, медленно и верно, окрашивая запустевший серый мир, обитый и паутиной в яркие радужки цветов и сметая, стирая бесследно пыль. У меня, кстати на неё аллергия. Что-то так меняется, что и приятно и боязно одновременно, как шаг в пропасть, на дне которой, говорят, всегда свежие цветы и безграничные грезы.
И пробивая броню недопонимания с собой, почему-то хочется много и слепо благодарить за то, что мысли этой осенью концентрируются не на крамольной мысли надвигающегося ноября, а на чем-то, пускай, более невероятного, но точно более доброго и нежного. Чувства птицами радуют что внутренний мир, что внешний взор. И не совестно и не стыдно, и хочется сильнее и правильнее ощущать себя в мире, где все еще есть те, кто меня, вот такой вот, где-то параноидальной, несовершенной, глупой и неправильной полюбили. 
И надеяться хочется, что когда все преграды будут сломлены, хоть кто-то научится греть мои почему-то вечно холодные ладони.

Спасибо. Искренне ваша.

Восемь это благополучие по-китайски, бесконечность по горизонтали и заклинание вызыва запрещенных существ в плоском старом мире. А для меня, почему-то верится, что это мое счастье и мой рок. И знаете, это так приятно думать, что спустя почему-то именно восемь жизней, я тут и сейчас просто есть… В общем, далее сентиментальное что-то, рассчитанное и выписанное строками по датам, четвертям и сезонам. Годами, не верится и не хочется, только вот по старым паларойдам верится, что все же девятая, и по-кошачьи счастливая, последняя и незаменимая. 

Ох, правда же, если это моя девятая, то восемь жизней назад, да больше того, все прошедшие жизни я точно была не собой. И хотелось бы верить в то, что за восемь прошлых я выслужилась до такого доброго и печального счастья. И наверное сейчас, точнее 18 с небольшим лет назад меня кто-то поднес к близоруким своим глазам, поздравляя со всем прошедшим, и решившись дать мне шанс чем-то правда порадоваться, возродившись. 
Спасибо им, правда. Спасибо.

Если бы мне не случилось появиться здесь, спустя восьмерку прошлого и забытого для меня. Я бы не знала замечательных людей, не говорила им противоречивые приятности, не убеждала, что один светлый, другой неоспоримо мил (я знаю, ты читаешь, так что не забудь покусать при встрече), а третья все же ребенок, и даже мой, четвертая не слушает, когда я правда дело говорю, пятого бы не убеждала, что потом полегчает и опустится, шестому бы не выписывала бы с улыбкой, что он правда солнечный, и вообще. Вообще все было бы иначе. Печально было бы без близких далеких и может быть чужих.
Спасибо им за это все.

Восемь жизней назад рядом со мной бы наверное тоже были бы приятные люди, которые бы тоже были мне ценны, я бы с ними тоже откровенничала, тоже бы смеялась и тоже бы, может быть, была в кого-то влюблена. И до рождения ближайших, я бы уже умерла. Они бы смеялись, знакомились и жили бы без меня, но, но этого не случилось. И спасибо там, что иначе не вышло. И это приятно и радостно. И это так замечательно.

И в любую из восьми, я наверное, желала появиться в этой, что бы брать кого-то за руку, улыбаться кому-то, кому-то в ключицу шептать и плакаться, кому-то объясняться и откровенничать. И больше и сильнее пришивая себя к кому-то, через боль и радость, через собственное желание приятного и где-то детского. Желания совершенно не порочной, а родственной, душевной близости.
Спасибо что есть такие, способные засиживаться допоздна, брать телефон в три ночи и не шипеть, что, вот снова я со своими тараканами. 

Восемь планет нашей системе выстоятся в ряд, через три годика, и того меньше, так скоро и так неизведанно меняя наш мир. И хочешь верь, а хочешь нет, древние считали, что случится апокалипсис, стирая наш мир резиновым ластиком и, может, даже созидая что-то новое. Кто знает, но почему-то не страшно. Хочется стать частью такого события, хотя что-то где-то сердится в груди, ведь, все же, это так психологически оправдано, трепыхаться перед неизвестностью?
За восемь жизней я смогла бы соскучиться по такому. Но, думается мне, все же это так мечтается.

Спасибо. Искренне ваша.