I think my friend said, "Don't forget the video!"
I think my friend said, "Don't forget to smile!"
"You're a murder tramp, murder tramp", I think he said
"You're a murder boy, birthday boy", I think I said
Настроение сейчас - если бы настроение можно было понять, то оно перестало бы быть настроением (с)
В кармашках вперемешку с мелочью я все еще нахожу свои маленькие дохлые иллюзии, и все жаль как-то выбросить.
Знаете? - вера, любовь, радость, счастье, искренность, - да, в моем лексиконе когда-то было полно запрещенных слов.
Но я уже совсем ничего не боюсь. Потому что, знаю,
_что будет, если
_что будет, если не
_что не будет
...потому что знаю, что очередное солнечное утро снова убьет меня легким взмахом цепи дел ничтожной важности.
Выбиваю из луж четкий ритм похоронного марша, в честь моей очередной смерти. Довольно весело получается.
Потому что я, черт возьми, - где бы то ни было - найду места вечной памяти мгновенных мгновений.
Настроение сейчас - peace, love and understanding
Остановка сердца плеера — возвещение о необходимости возвращения.
Снова, опять, как и несколько полужизней назад, я все с той же кривой улыбкой и ворохом громких слов на сетчатке зрачков. Я не плююсь ними, я стреляю. Редко, но громко, прицельно, механически точно, насквозь и навылет.
Дистрофичная весна нам попалась, а? Тонкая, с огромными пугливыми глазами, она не понимает или не хочет понимать, что она должна по-настоящему наступить — на шею зиме, чтобы та задохнулась. Где только таких тупиц делают?
Но сегодняшняя метель, кажется, сломала весне позвоночник.
Небо по карманам, небо в сигаретах, небо в алкоголе, в крови, во взгляде, во всех интонациях.
А в феврале я разбил о него голову — просто так, для разнообразия выжив в автокатастрофе.
Блядь, как я смеялся потом! Неудачник. Даже подохнуть нормально не могу! Помнишь, как нас позабавил тот мудак, что решил покончить с собой, спрыгнув с 31 этажа, и в результате выжил, но убил прохожего.
Losers, losers everywhere.
Проклятая память все фиксирует, и смешно, все это смешно до разрыва легких.
А знаешь, я тогда просто выблевал всего себя с лишком — кровью. На белый снег.
Было красиво, веришь? О, тебе бы понравилось. Мой внутренний эстет присвистнул, одобрительно отстучав незамысловатый ритм на клетке ребер.
Умение смеяться над собственным сумасшествием, все-таки, пиздец какое невеселое.
А потом мне в коме постоянно иллюзорно виделась дорога.
С избитых дождём стекол она стекала в мою голову, проходила температурную обработку.
По этой дороге шёл человек. Он говорил со мной, а я захлёбывался отсутсвием слов и снов.
Он отставал, а я боялся обернуться и подождать. Потому что уже видел его лицо...
Уже видел, что не вижу его лица.
Я месяц не мог играть на скрипке.
Представь, что тебя привязали к раскаленной поверхности, раскинув руки крестом, а твой инструмент висит над тобой так, что прикоснуться к струнам ты можешь только языком. Как это заводит. Как это выводит. Мои внутренности играли похоронный марш не хуже кончиков пальцев.
Пора возвращаться.
Я больше не пользуюсь установкой "не умирать, потому что кому-то некстати". А жить, только жить — себе, для себя, из себя.
Изживать до кончиков пальцев, на еще большем пределе нервов, на большем количестве кофеина, никотина, алкоголя, пронизывающе-вскрывающих звуков, на чистоте боли, на изломе нот и безграничной "любви" во всех проявлениях.
Только так, как это умею я.