Почему, когда я пытаюсь вспомнить что-то, связанное с вчерашним днем, я вижу не моменты, а их неявность? Неясность момента повторяется неопределенное количество раз, пленка не проявлена до конца, и равнопропорционально тяжести случая ее некому подкорректировать. Ах, да, вы же ни в чем не виноваты.
Никакая изощренная философия не оправдает ранений, пусть даже косвенно, но с целью прошедших, пуль в ту сторону, где бьется тебя любящее (да вызовет это слово у вас астматический, эпилептический или невротический приступ, amen) сердце. Никакой чертой характера или его обломков не оправдать предательство после бессмысленно растрачиваемого тепла, не говоря уже о полной неготовности наполнить это сраным смыслом. Я уважаю вас не больше грязи под ногами. Я презираю весь ваш цинизм за общедоступность.
Ты, сука, знаешь себя лучше кого либо. Убивай себя изнутри, расчленяй, расслаивай, мутируй, дохни семь раз в неделю. Но НЕ СМЕЙ обещать того, к чему твоя уродская душа имеет такое же отношение, как назойливый вирус к больному организму. Зашей себе рот, или я раздеру тебе его лезвием до ушей.
Я буду смеяться. Я вообще так люблю смеяться, когда торжествует справедливость!
Фальшивые дохлые уроды. Нет, это не поправимый диагноз. Это патология, передавшаяся половым путем в результате вашего появления на свет.
Знаете, в чем странность и бессмысленность ваших слов? В отсутствии зрительных образов. Диктор говорит — картинка морщится. И, нет, я не под лсд и не под сканом.
Обрывками моих сновидений усеяны улицы, флагштоки окрашены кровяными брызгами моей памяти. Еще недавно я желал бы вам никогда не пережить такого, никогда не узнать тотального разложения на ошметки под закрытой белой дверью, никогда не услышать ту музыку, которая сжимает и выжимает вены, когда инстинктивно прикрываешь голову и зажимаешь уши, но продолжаешь чувствовать её кожей. Теперь я желаю вам просто сдохнуть, пресытившись своей пластмассой, вашим похуизмом, да и как тут не пресытиться, если больше ни одному компоненту физиологии и чувственности в вашем мире нет места. Я желаю вам сдохнуть. И мое вакантное первое место в очереди за смертью давно зарезервировано.
Чет-нечет... нечет-чет.
Вы так похожи, что я не разберу больше, чей труп выглядит опрятней рядом.
Но каждый раз. Каждый ёбаный раз, закрывая глаза, я точно знаю, что я в тысячу раз хуже. В миллион раз хуже вас всех. В нечетное число.
Когда думаешь, что ты один владеешь таким умением, как бы невзначай вылить за шиворот правду, помни о том, что запить потом будет нечем.
Помни, когда револьвер полностью заряжен, все доказательства будут приняты.
Помни о перчатках, выходя из дома.
И, однажды, когда-нибудь, пожалуйста, выйди отсюда
в окно.
Это цитата сообщения Ginmei Оригинальное сообщение
>>
..и однажды ты просто встаешь и уходишь. одновременно
со всех фотоснимков. портретов. так, словно и не было.
провал в тонкой раме. пейзаж. интерьер. пустота.
и я никому не могу доказать, что ты есть. что ты был.
даже мне самому.
..а потом меня колют. и целыми днями внушают отличие
правды от вымысла. знаешь? я знаю. я помню твой запах,
и голос, тебя, черт возьми, до последней болезненной тени
над бровью, до последнего алого блика в глазах на закате.
я помню. я видел.
но черные безжизненные кадры и пустые ниши в стенах
чистые листы – все знают больше о тебе. и обо мне. о правде.
больше, чем мои слова. и больше, чем шейный платок
в кармане старой куртки с засохшими следами ..твоей крови?
нельзя заметить, как сошел с ума.
тебе все кажется, что мир безмерно опустел. и стало холоднее.
смутно. смутно.. где-то кто-то.. он разбил твое окно.
тебя.
Помню, это случилось в Сторрингтоне. Или в Ноттингемшире. А может быть, лишь приснилось мне, настолько моя память покрылась пылью. Или же я, только заснув, по привычке открыл глаза.
Там учились дышать под водой, без веры уже ходить по ней. Вода затекала в жилье, размывала землю, камни, скалы, железо. Точила лодки, на которых пытались спасаться. В конце концов, они сдались. А всё началось незаметно, переросши в атональную грозу, которая, разбивая хроматизмы о головы, заставляла затыкать уши, падать на колени и сжиматься в чернеющие комки под свинцовым градом. Записи о происшедшем желтели и крошились в моем потрепанном сундучке из красного дерева, и, верно, правда так и не дошла бы до нашего тысячелетия, если бы мой дом не сгорел.
«…Спазмами, клочьями стекающего города, стеклом по витринам, по площадям, высказывал небом, что было ли, не было – тысяча триста пять лет назад. Уличный, брошенный, может, потерянный, а может пропащий саксофонист гладил простертые тучи трелями, что падали вверх и взлетали вниз. Он пел, что когда-то, в землях Ремильтон, строился-рушился замок Флонтрэйн. В замке том замкнуто, хоронясь заживо, жили да были сестры Кадэн. В замке том море плескалось по стенам, ползала память по трещинам, щелям, и каждый вечер ложилось там солнце временной смертью – страшной потерей. То, что творилось там, проклятьями встречено, нигде не увековечено, поговорками-страхами изувечено, затёрто и стёрто.
…Но знать бы, что море когда-то уйдет, чернилами, ветром да миртом, да гладью зеркальной, - быть может, и не было бы сейчас всё трижды мёртво.
Две сестры двоили каналы, ладонями всем навстречу, в стороны, дыша на стекло с другой стороны; сестры ссыпали мертвенный пепел лун с траура неба, оживляя его к приходу (так и не наступившей) весны. Город, сдавшись, точился к ним кровью, бессилием, уже не внимая и не уповая к спасению; сестры тихо, для слуха - бесшумно, жизнь за смертью их отправляли в две левые стороны, подводными течениями.
Говорили, дождь падал не день, и не месяц, и не сорок дней, даже лет. Говорили, что это в наказание белых теней с горячих рук за грехи, другие - что это спасенье от бед. И никто, никто так и не знал, куда уплывали те души, в какие края. Но те, кто привык заплывать в непозволенные, видели, как синие тени секут и троят на части моря́. Духи морей, океанов, подводных течений, миров, помогать или рушить? – их назначенья клонятся, но решения их остры; и мы до сих пор их пугаем, наверное, когда разжигаем на берегах костры...»
[остальная часть текста утеряна]
Is this dirt and mud or is it flesh and blood?
When I reach my hands in, I can’t tell where I end
This will all make sense in the morning
This will all make sense in the morning
Are these roots and leaves, or is this a part of me?
When I reach my hands in, I feel life absorbing
This will all make sense in the morning
This will all make sense in the morning
Oh, it’s a little strange
Oh, it’s a little strange
It will all make sense
It will all make sense in the morning
Напрасно гудели вены — я выбрала самый белый ©
Затихло солнце, растеклось по небосводу светом, прожигая насквозь листья, ставя золотую пробу, осушая, срывая с веток и лишая жизни тривиальной.
Привет, я лист кленовый, и я умер. Года три тому назад.
Янтарный воздух режет легкие теплом, дождь водит за руки, кашель обвивает ребра, а то проклятое, что нависало и давило потолком, рыдало градом и смеялось ветром, упало под ноги, и теперь не знаешь, куда же сделать шаг,
чтобы случайно не взлететь
и не разбиться
в кровь.
Затихли струны, оглушило тишиною гулкой.
Шлейф бледной ночи ажурным почерком по крышам, безкостные наречья, безкровные уста и обещанья, опасения ожить.
Привет, я золотой октябрь, но, ненарочно, с оловяным сердцем.
Вечерами так порой невыносимо возвращаться по тем же улицам, скамейкам, взглядам и хребтам, вечерами — нет сил уж собирать пустой хрусталь воды с зениц, и, черт, попробуй растереть сосульки пальцев и костей о музыку,
чтобы случайно не сломать
и не разбиться
в звук.
Затихло время... замело следы.
Знаешь, мы ведь дожили.
И даже как-то умудрились выжить.
... живем?
Настроение сейчас - одно неправильное движение и..
Она переворачивает страницу кончиками пальцев, а другой рукой так бережно проводит, расправляет складки платья, светлого в горошек.
"...красивая девушка играет на гитаре за монетки, её шляпа на земле собирает капли дождя и случайно брошенные мимо, но..."
Но дождя-то — нет и в воздухе не слышно звона струн, и у неё — ни шляпы, ни гитары, даже гравитация не на её унылой стороне, в то время как улыбка мелочью стекает по лицу и медленно смывается. Осколки стекол, шум колес, молчание людей втираются поглубже, так, до дна зрачка, чтоб превратиться в тишину — она так может. Мечтать, стирая соль с ресниц, пока никто не видит, а если вдруг заметит кто, жестом объяснять, мол, это ничего, мол, просто книга тронула, задела так; уже прочла — за день-то — больше половины, закинув все дела.
Он рядом просыпается, во сне он умер и сейчас он думает, что это меньшее, на что он бы способен. Но, да, конечно, попробовать хотя бы стоит. Он падает случайным взглядом на неё в ту же секунду, когда гроза ломает Небо линиями молний — пересекаются и взгляды, такие незнакомые и в то же время такие одинаково усталые, истосковавшиеся по чему-то человеческому, вероятнее всего, несбывшемуся, да и глаза у них такие же взаимно голубые, из тех, которые умеют видеть разноцветные акрилом сны на пространственном экране. Недавно им обоим снилась Осень, и тем промозглым утром им кто-то что-то нашептал, и только там, сильней всего им захотелось в Ней уснуть, да так, чтоб насовсем, ведь знаете же, как бывает? — до четвертой смерти утомившись ждать чего-то, ждать...
Он поворачивается, чтобы сказать привет, ну, или, хотя бы попрощаться, ведь, как-никак, она была свидетелем его усталости средь бела дня, иль — поблагодарить бы, что ли, за... Но на губах у неё — шрамы, она опускает глаза и переворачивает страницу кончиками пальцев.
Плывут машины. Блекнет день.
Это цитата сообщения the_killing_light Оригинальное сообщение
посмотрев наверх, я могу увидеть лишь белую статичность ровного потолка.
но если вглядеться внимательнее, за минуту до сна на нем можно прочесть множество стихотворений, написанных каллиграфическим почерком гениальной руки.
вещи выглядят так, как сам на них посмотришь и никак иначе.
Шум прибоя в моей голове.
Тихо-тихо, в легато с мажором
Стонут мысли на кончиках пальцев.
Я лежу в высокой траве,
Тишиной подпевая хору.
Как не хочется мне возвращаться.
Впрочем, мне не мешает ничто,
Всё устраивает, жизнь, как-то, рядом,
Не в меня и даже не сквозь.
Лишь слегка подусохло то, что
В клетке из косточек в ряде
Раньше с кровью наружу рвалось.
Тихо-тихо. Лишь волны не спят
В это время забытых мечтаний
И, как будто не знаных, чудес.
Будто бы вечность подряд
Так никто не имел этих знаний,
Только слушали голос небес.
Я живу уже тысячу триста,
Может, больше секундою, лет.
Веришь ли? — ничего не менялось.
Так же перерождались листья,
Тот же пыльный звон-дым сигарет,
То же рваное Небо осталось.
Хорошо бы и дальше вот так,
Лишь бы было чуть меньше крика,
Лишь бы чуть побескровней - войны,
Простреленной ладонью — в кулак,
Скомкав жизнь на самом её пике,
Смелый шаг под арест тишины.
Это цитата сообщения Хаэль_МакРори Оригинальное сообщение
город замёрз, завернулся в платок из тумана,
трубы высокие в ночь выдыхают тепло.
я привидение из Вазастана, я ветер,
что обрывает беседу и бьётся в стекло.
слово за словом плетётся колючее «было»,
нити основы, ныряющий быстрый уток.
хлопнет окно — и чего-то на свете не станет.
петли спустились. дырявый... как память?... носок.
я привидение из Вазастана, мне снятся
липы в саду. дни идут, золотые от пчёл.
помнить нельзя, навсегда во вчера оставаться,
в ветре, вечере, вечности, где уголка не нашёл.
белым обрывком исписанной мелко тетрадки
носит над городом мой истекающий срок...
буквы сотрутся — и больше не будет загадки.
призрак исчезнет, как в лете последний звонок.
я привидение из Вазастана. так зябко...
тянет к окошкам, к теплу от голодного «нуль».
хочется слушать, щекою к былому прижаться.
память — старуха, что вяжет на зиму июль.
Настроение сейчас - хроматическая гамма.
Тссс, тише, тише. Не бейте по нервам камнями, не разрывайте стальными пальцами струны, клеток и так не хватает на всех.
Будто наждачной бумагой, по ржавой проволоке, протянутой через легкие — пора бы уйти.
Лето пыльным треском зашторенных стекол стекает в виски, раздирает неслышно нитки под кожей, запахом бессонных ночей, изорванных билетов на счастье — какое-то, чье-то, зачем-то. Пора бы забыть
и забыться.
А я отдала бы возможность осуществить нечто заветное, чтоб только узнать - почему, когда в этом городе сжимает ребра удушьем июнь, я не знаю, куда мне деваться, и уже не помню, как звать и плакать по тем заброшенным местам, куда меня заносит, среди выбирающей глазницы синевы купола над головой и тонко-режущей нежности высокой травы.
Пора бы уснуть.
Нам — пора.
Это цитата сообщения Хаэль_МакРори Оригинальное сообщение
...потому что смерть - есть, и она некрасива, страшна не тем, что «я умру, боже-боже-боже», а тем, что умрут рядом с тобой. и без никакого камешка-ключика, безвозвратно. потому что мир оранжевых фонарей — только одна половинка большого яблока, а вторая — вот она, тут. и смысла всю жизнь прятаться в тепле я не вижу. сказки со слишком хорошими концами больше не кажутся мне живыми, пришло время творить свои собственные чудеса, как уж получатся, пусть некрасиво и неуклюже, глупо и даже жестоко.
Каждое утро я просыпаюсь разбитой хронической усталостью, с трудом провожу кончиками пальцев по фарфору лица и тела, сглаживая позорные трещины от всяческих внутренних эфемерных звуковых болезней и собирая осколки слабых костей, смещая их на природные искомые места.
Я - гребаное ходячее деконструктивное изваяние. Несколько вечностей проходит, чтобы всё срослось, склеилось хаосом мыслей, зашилось нитками нервов, сигаретами. Я - одно сплошное прокуренное легкое. Я могу выкашлять себя наизнанку.
Я живу без завтрашнего дня, каждое утро прорастая из туманного омута сновидений, с кровавыми корнями вырываюсь из этой сраной койки, в которую успел врасти намертво. Господи, как все болит. Господи, почему болит? Легкие ведь болеть не могут.
Каждый раз восстанавливаюсь потоком латаных воспоминаний: для чего и кого я, собственно, всё это делаю, зачем дышу, кому и что пою, от кого и отчего скрываю под нарочно темной одеждой все свои оправданные раны, кого посылаю, в кого изживаю всю себя до последнего пьяного луча, и всё это — сегодня.
Нет завтрашнего дня. Никаких нас быть не может.
Грэйс, а ты говорила, я не смогу послать нахуй интеллигентно. Ты должна мне, хе-хе.
Это цитата сообщения -licht- Оригинальное сообщение
***
Настроение сейчас - лунное
...она подбирается совсем неожиданно, таким забытым прикосновением холодных рук, что невольно вздрагиваешь, оборачиваешься, ищешь взглядом - нет, не пришла, просто прикоснулась - не грусти.
Совсем скоро легкие разорвет хрип и кашель, он уже пробирается с каждым вдохом отравленного жизнью воздуха. Совсем привычно и как-то остывше болят руки, то ли по привычке, то ли от того что за зиму замерзли, а теперь вот солнце и больно заново и иначе, но все же - больно, от тонких нотных страниц - до крови больно, и сладковато-сонный вкус таблеток, прохладный ветер, ледяные струны.. ждем дождя, рыжая?
Во снах не осталось ни фонарей, ни чудес, мы оба знаем, к черту эти игрушки, они блестят и бьются, а раз уж бьются, то лучше разбить и выбросить, ни к чему не-вечное, так решили, а эти пластмассовые пусть для вечности сохраняют другие, нам нужно вовсе не это.. ведь так, рыжая?
У нас осталось еще немного - пять линий, по двеннадцать таких на страницу, и еще семь или опять же двеннадцать этих самых вот, черных-белых, с диезами, бемолями, бекарами.. у нас инвенции, фуги, сонаты, оперы, а ноктюрны красивые, но уже не пишутся, потому что мы больше не пишем до исступления по ночам, потому что уже не важно ночь - или день. Вот ты говоришь о красной скрипке, я о белой гитаре, - а на самом деле о чем мечтаем, рыжая?
Черт, и тот не знает. Я вот хочу, чтобы луна светила прямо в окно, хочу белые ленты и новую, еще неизведанную боль, от вот этой самой жизни, которая совсем как ноктюрны, потому что уже не важно, мы все такие насквозь, в этом полынном, ментоловом, небесном, и ни к чему об этом сказать - ни к чему и не к чему.. Чего хочешь ты, рыжая?
Я помню еще то лето, когда писал тебе письмо - сидел на самом краю, а рядом была Аллея Роз, такая есть в южном городе, и было высокое синее-синее - и ни единой птицы, потому что слишком высоко оно было, а птицы по земле не летают. И от Аллеи Роз был запах отчего-то жасминовый, точнее ощущение от него было жасминовое, голова кружилась и хотелось падать, падать, падать... Я тогда думал - здорово, что розы - цветы, на которые у меня нет аллергии. В следующем сне я подарю тебе букет таких роз, с той самой Аллеи. Вот так вот, рыжая.
И, знаешь, что бы и кто ни говорил, про взрослость там или еще что - нет, не так оно все. Лунатики, оно же не лечатся, правда? от того серебра в голове такое творится, что уже не станешь испорченным или взрослым, только стирается все из памяти.. все, что лишнее.
И когда кофе вдруг оказывается не рыже-уютным кофеем, а полупрозрачно-черным топливом - что нам с того, рыжая?.. - мы все равно непоправимые силуэты, наброски, изъедены снами и полнолуниями, мы все равно остаемся, куда бы ни уходили.
Так что.. ну к черту грусть что ли, рыжая?
К черту, в общем-то.
Никого не обходит, что ты — всего лишь кривой начерк левой рукой на этих же пяти линейках. Ноты, и те живее.
И если тебе нужно быть на сцене в положенное время и место, и перепугано выстрадывать из струнной деревяшки конским волосом то, что называют музыкой, то ты будешь там в положенное время и место. Вспомнить, как это — быть?
Заткнись, наконец-то. Заткнись, сука, твой голос выворачивает меня наизнанку. Засунь его поглубже в глотку, так, чтобы ободрало гланды и все твои тупые слова стекали кровью вниз, а свою блядскую надуманную боль повесь на разбитом фонаре за окном, который когда-то был вдохновителем милых сказок. Твои сломанные пальцы никого не волнуют.
Этого будет еще много, много, много — с периодическими смертями и временными воскресаниями.
Сам выбирал свой путь? — заткнись и ползи теперь по нему.
А все-таки не легче.
Не, ну это правда бы было очень весело, если бы не было так грустно,
и одно утешительное во всей этой печали, - что всё это пиздец как смешно.
Настроение сейчас - в наличии.
"...каждый человек - это кайф, амиго..."
(с) Ди
Все-таки, в преддверии настоящей весны одиночество шизофренически прекрасно - прямо-таки глохнешь от тотальной эстетической тонкости мира сего, улавливая только внутренние звуки, и весьма выгодно, даже не приходиться учиться не слушать всяческий ебанутый-романтически-сумасбродно-настроенный люд.
Сейчас - каждый человек по своей сути значит для меня не более чем любой из моих снов. Любого из них я вспоминаю, как прошлое, только вот с еще неоконченным сроком хранения/действия/мозгоимения(что самое важное; не выполнив до конца сию миссию - не канут). И если я вот так вот безоговорочно являюсь стержнем для всего мимолетного-окружающего, то, я, чертвозьми, понимаю смысл своего существования. Такая вот охуительная хэппи(?)-энд-история с высоты прожитых.
Мне нечего, по сути, менять в своей жизни, которая давно уже не держится ни на принципах, ни на переходных тростниковых-мостах состояниях, ни на том, чтобы судорожно хвататься каждый день за таблетки, ингаляторы, шприцы, чтотамкчертуеще, ни, слава святым грешникам, на том, чтобы выводить из состояния маниакально-депрессивного психоза всяческих знакомцев, имена которых я почему-то постоянно забываю и путаю.
Ибо так уж устроен мир, что любезно подсказать дорогу на точку жизни гораздо эффективней помогает и сохраняет нервы.
Мне нечего менять с того времени, - все меняется само, а мне, как и, впрочем, остальным-таким-подобным наблюдателям внешнего и беззаветным строителям своего внутреннего, остается только чередовать в мире скупую любовь с чистой ненавистью, закаты с рассветами, сигареты с кофе, а сны - с музыкой. В итоге, хоть пой ты, хоть молчи, окажешься эпилогом(спасителем мира? 0_о) всего происходящего, хоть бы даже в том, чтобы окинуть все усталым взглядом, улыбнуться и сказать о том, что жизнь, все же, прекрасна, и кто посмеет возразить, что это бессовестная ложь?
И вдоль хитона, в принципе. Мне совсем ничего не нужно, и ответом на этом на вопросы такого рода может послужить только "чашка кофе, сигарета, а там - по настроению".
А сейчас мне нужно подняться, открыть окно и балкон, ибо мой кот, который оказался вдруг кошкой, звучит на таких атональных регистрах, что никакая внутренняя музыка не выдержит. А еще у меня три параграфа истории, противная температура и внезапно не выговаривается буква "р", и одна в этом радость, что Гитлер был до смеха эпически-умным идиотом.