-Мне плохо
-Чего ты хочешь?
-Покоя...
-Покой будет горизонтально в белых тапочках. Ты не хочешь покоя.
-А, может, хочу... Я представляю, что когда у меня станет всё спокойно в жизни, что-то будет решено, я смогу полностью посвящать себя какому-то одному делу, менять предпочтения, с головой туда ныряя...
-Это ты называешь покоем? Это активность. Адская активность. Займись чем-то! Пойди на курсы, слепи скульптуру, разводи пчёл... дома... :) Что-то абсолютно тебе не знакомое начни!
-Начать... Но мне хочется завернуться в одеяло, и медленно копаться в мыслях...
-Под такую музыку только и делают, что копаются в... мыслях.

И он поменял плейлист

-Тебе всё ещё плохо?
-Да.
-Позвони любимому!
-И что я ему скажу?
-На то он и любимый, что бы слушать тебя.
-И что это будет??
"-Привет, мне плохо
-Почему?"
, а я и не знаю, что ответить на этот вопрос! Я скажу что-то вроде "просто...". Или даже найду рациональную причину, и знаешь, что он скажет? Он скажет "Понятно..." На этом разговор зайдёт в тупик.
-Ну... Извините... Ты знала, что брала.

Я не смотрела на него обиженно. Да и не обижалась вовсе. Он был чертовски прав, но я не знала, жалеть мне об этом, или радоваться.

-Извини... Я тут перегнул палку.

И я убегала за чаем. А по дороге прекращалась дрожь в теле, слёзы отступали. Мне так не хотелось плакать перед ним... Так не хотелось выглядеть потерянной, слабой, запутавшейся.
Мы так хорошо обнимаемся... Как будто мы с ним две частички пазла. И запах. Его запах.
Только никому не говорите, пожалуйста

В День Катастрофы мы с учительницей Сарой поехали на 57 автобусе в музей, и я чувствовал себя очень важным. В нашем классе все ребята восточные, из Ирака, Марокко и так далее, - все,кроме меня, моего двоюродного брата и еще одного пацана, Друкмана. А я вообще единственный, у кого дедушка погиб в Холокосте. Музей был очень красивый, весь из черного мрамора - совсем как дворцы у миллионеров. На стенах висели очень грустные черно-белые фотографии, всякие списки - страны и имена погибших людей. Мы ходили парами и смотрели фотографии, учительница сказала, что руками ничего трогать нельзя, но я все равно потрогал, там была одна фотография из картона, а на ней - очень худой человек, он держал в руках бутерброд и плакал.
Слезы у него на лице были как полоски на дороге, а девчонка, с которой я ходил в паре - Орит Салем - тут же сказала, что пожалуется учительнице, что я трогал. А я ей сказал - жалуйся кому хочешь, хоть директору школы, мне все равно. Это мой дедушка, что хочу, то и трогаю.
После фотографий мы пошли в большой зал, и нам показали кино, как маленьких детей загоняют в автобусы, как туда пускают газ и они умирают. А потом на сцену вышел какой-то худой старичок и рассказывал нам, какие нацисты были злые гады, и как он им отомстил. Он даже одного солдата задушил руками насмерть. А Джарби, который сидел рядом со мной, сказал что враки, какого солдата он мог задушить, такой тощий? Но я посмотрел старичку в глаза и поверил. У него были очень сердитые глаза, такие сердитые, что самый злой силач на свете по сравнению с ним показался бы полной ерундой.
В конце старичок добавил, что все, что мы сейчас слышали - очень важно, и не только для того, что было раньше, но и для того, что сейчас. Потому что немцы еще живы, и живут в своей Германии, а еще старичок сказал, что никогда их не простит, и он надеется, что мы тоже их не простим, и чтобы мы ни в коем случае не ехали в их страну, даже в гости, потому что он с родителями тоже туда поехал, пятьдесят лет назад, и им тоже казалось что все красиво и хорошо, а там начался настоящий ад. У людей короткая память, он сказал, особенно на плохие вещи. Они предпочитают забывать о плохом, но вы дети никогда не забывайте. Каждый раз, когда увидите немца - сразу вспоминайте, что я вам тут говорил. И еще он сказал, чтобы мы не покупали ничего из Германии, ни телевизоры, ничего, потому что под ихней элегантной упаковкой спрятаны всякие трубочки и детали, которые сделаны из костей и из кожи убитых евреев.
На выходе Джарби снова сказал мне, что этот старик даже огурец не смог бы задушить, а я думал, что хорошо, что у нас дома холодильник фирмы "Амкор", от греха подальше. Через две недели мои родители вернулись из-за границы и привезли мне кроссовки с мигалками. Старший брат сказал маме, что я давно такие хочу, и она купила мне самые дорогие. Мама улыбалась, когда давала мне коробку, она думала, что я не знаю, что там внутри. Но я сразу догадался, по этикетке "Адидас" на пакете. Я достал коробку из пакета и сказал спасибо. Коробка была такая прямоугольная, как маленький гроб, а внутри лежали белые кроссовки с тремя синими полосками на каждом, и сбоку было написано "Адидас рум".
"Ну, давай померяем", - сказала мама и вытащила из кроссовок бумажки. "Давай посмотрим, или они тебе как раз". Она все время улыбалась, она совсем не понимала, что происходит.
"Они из Германии, да?" - спросил я и крепко сжал ее руку.
"Конечно", - ответила мама. "Адидас- это самая лучшая фирма в мире".
"А наш дедушка тоже был из Германии?" - спросил я, я хотел намекнуть ей, чтобы она поняла.
"Дедушка был из Польши", - сказала мама.
И стала грустная, но у нее быстро прошло. Она одела на меня кроссовки и начала их зашнуровывать. Я молчал. Я уже понял, что она все равно ничего не поймет. Ничегошеньки она не знает, она же не ходила в тот музей, ей никто не объяснил. Для нее немецкие кроссовки - это просто кроссовки, какое ей дело, что они из Германии, а Германия это вообще Польша. Я ничего ей не сказал, дал ей зашнуровать до конца, не хотел ее огорчать. Потом я еще раз сказал спасибо и поцеловал ее в щеку. Сказал, что пойду поиграю. "Только смотри осторожно", засмеялся папа из кресла. - "Не посади батарейки за один раз". Я снова посмотрел на кроссовки и вспомнил все, что говорил нам худой старичок в музее. Как он сказал нам, чтобы мы не забывали. Я потрогал синие полоски и вспомнил своего дедушку на картонной фотографии.
"Тебе удобно?" - спросила мама. -"Не жмут?"
"Конечно, не жмут", - ответил за меня младший брат. "Это же не какие-то там кроссовки, это как у настоящих спортсменов". Я пошел к двери, медленно-медленно, на цыпочках, чтобы сильно не наступать, и так же на цыпочках шел всю дорогу до площадки. На площадке ребята из школы Борохов играли в футбол, разделились на три команды -Аргентина, Голландия и Бразилия. И в Бразилии как раз не хватало игрока, и они согласились меня взять, хотя они никогда не берут ребят из чужой школы. В самом начале игры я еще помнил про кроссовки и старался Читать далее...

Cпасибо, жизнь, за то что вновь приходит день,
Что зреет хлеб и что взрослеют дети.
Спасибо, жизнь, тебе за всех родных людей,
Живущих на таком огромном свете.

Спасибо, жизнь, за то, что этот щедрый век
Звучал во мне то радостью, то болью
За ширь твоих дорог, в которых человек,
Все испытав, становится собою.

За то, что ты - река без берегов,
За каждую весну твою и зиму,
За всех друзей и даже за врагов-
Спасибо жизнь, за все тебе спасибо!

За слезы и за счастье наяву,
За то, то ты жалеть меня не стала,
За каждый миг, в котором я живу,
Но не за тот в котором перестану.

Спасибо жизнь, что я перед тобой в долгу,
За прошлую и завтрашнюю силу.
За все что я еще успею и смогу,
Спасибо, жизнь, воистину спасибо...

Помню, когда-то давно так прониклась этим стихом, что вышла из апатии и начала АКТИВНО действовать. Вот так, небольшой импульс заставил распрямить крылья

В середине 20-х годов молодой еврей пришёл к известному нью-йоркскому
раввину и заявил, что хочет изучить Талмуд.
- Ты знаешь арамейский? - спросил раввин.
- Нет.
- А иврит?
- Нет.
- А Тору в детстве учил?
- Нет, ребе. Но вы не волнуйтесь. Я закончил философский факультет
Беркли и только что защитил диссертацию по логике в философии Сократа.
А теперь, чтобы восполнить белые пятна в моих познаниях, я хочу
немного поучить Талмуд.
- Ты не готов учить Талмуд, - сказал раввин. - Это глубочайшая книга из
всех, написанных людьми. Но раз ты настаиваешь, я устрою тебе тест на
логику: справишься - буду с тобой заниматься.
Молодой человек согласился, и раввин продолжил.
- Два человека спускаются по дымоходу. Один вылезает с чистым лицом,
другой - с грязным. Кто из них пойдёт умываться?
У молодого философа глаза на лоб полезли.
- Это тест на логику?!
Раввин кивнул.
- Ну, конечно, тот, у кого грязное лицо!
- Неправильно. Подумай логически: тот, у кого грязное лицо, посмотрит на
того, у кого лицо чистое, и решит, что его лицо тоже чистое. А тот, у
кого лицо чистое, посмотрит на того, у кого лицо грязное, решит, что
сам
тоже испачкался, и пойдёт умываться.
- Хитро придумано! - восхитился гость. - А ну-ка, ребе, дайте мне ещё
один тест!
- Хорошо, юноша. Два человека спускаются по дымоходу. Один вылезает с
чистым лицом, другой - с грязным. Кто из них пойдёт умываться?
- Но мы уже выяснили - тот, у кого лицо чистое!
- Неправильно. Оба пойдут умываться. Подумай логически: тот, у кого
чистое лицо, посмотрит на того, у кого лицо грязное, и решит, что его
лицо тоже грязное. А тот, у кого лицо грязное, увидит, что второй
пошёл
умываться, поймёт, что у него грязное лицо, и тоже пойдёт умываться.
- Я об этом не подумал! Поразительно - я допустил логическую ошибку!
Ребе, давайте ещё один тест!
- Ладно. Два человека спускаются по дымоходу. Один вылезает с чистым
лицом, другой - с грязным. Кто из них пойдёт умываться?
- Ну: Оба пойдут умываться.
- Неправильно. Умываться не пойдёт ни один из них. Подумай логически:
тот, у кого лицо грязное, посмотрит на того, у кого лицо чистое, и не
пойдёт умываться. А тот, у кого лицо чистое, увидит, что тот, у кого
лицо грязное, не идёт умываться, поймёт, что его лицо чистое, и тоже
не
пойдёт умываться.
Молодой человек пришёл в отчаяние.
- Ну поверьте, я смогу учить Талмуд! Спросите что-нибудь другое!
- Ладно. Два человека спускаются по дымоходу:
- О Господи! Ни один из них не пойдёт умываться!!!
- Неправильно. Теперь ты убедился, что знания логики Сократа
недостаточно, чтобы учить Талмуд? Скажи мне, как может быть такое,
чтобы
два человека спускались по одной и той же трубе, и один из них
испачкал
лицо, а другой - нет?! Неужели ты не понимаешь? Весь этот вопрос -
бессмыслица, и если ты потратишь жизнь, отвечая на бессмысленные
вопросы, то все твои ответы тоже будут лишены смысла!

Мой мужчина может все бросить и оказаться в дверях моего дома со словами "мне трудно и у меня масса проблем возьми меня со всем этим, потому что я люблю тебя и жизнь без тебя - это ад"
Мой мужчина - тот, который хочет говорить мне о любви
Мой мужчина - тот, кто пишет мне с добрым утром - потому,что хочет мне это сказать
Мой мужчина - тот, который не устает говорить мне "Ты - мой Свет!"
Мой мужчина - тот, кто хочет меня всем сердцем.
Мой мужчина - тот, который не упускает шанс обнять меня и поцеловать, заставив этим мое сердце биться чаще
Мой мужчина - любит меня всегда всем сердцем
Мой мужчина - готов найти для меня нежные слова, если я плачу
Мой мужчина - хочет, чтобы я была счастлива
Мой мужчина - не позволяет проблемам и обыденности заслонить свет моей любви
Мой мужчина - тот, который говорит всему, что против меня "Да пошли вы в жопу!"
Мой мужчина - тот, который не ставит меня в шкаф, как куклу на время пока не хочет играть

Написала она это ещё когда всё у них было хорошо. Прочитает - вспомнит. Может, станет ей легче. А может - наоборот. В любом случае, это сдвинет с места, что уже хорошо.

Красиво, чёрт. Было всё красиво...

Человек, лишенный матраца, жалок. Он не существует. Он не платит налогов, не имеет жены, знакомые не дают ему взаймы денег "до среды", шоферы такси посылают ему вдогонку оскорбительные слова, девушки смеются над ним: они не любят идеалистов. Человек, лишенный матраца, большей частью пишет стихи:
Под мягкий звон часов Буре
приятно отдыхать в качалке.
Снежинки вьются на дворе,
и, как мечты, летают галки.
Творит он за высокой конторкой телеграфа, задерживая деловых матрацевладельцев, пришедших отправлять телеграммы. Матрац ломает жизнь человеческую. В его обивке и пружинах таится некая сила, притягательная и до сих пор не исследованная. На призывный звон его пружин стекаются люди и вещи.

-- Я сломлю твое упорство, поэт! -- говорит матрац.-Тебе уже не надо будет бегать на телеграф писать стихи. Да и вообще стоит ли их писать? Служи! И сальдо будет всегда в твою пользу. Подумай о жене и детях.
-- У меня нет жены!-кричит поэт, отшатываясь от пружинного учителя.
-- Она будет. И я не поручусь, что это будет самая красивая девушка на земле. Я не знаю даже, будет ли она добра. Приготовься ко всему. У тебя родятся дети.
-- Я не люблю детей!
-- Ты полюбишь их!
-- Вы пугаете меня, гражданин матрац!
-- Молчи, дурак! Ты не знаешь всего! Ты еще возьмешь в Мосдреве кредит на мебель.
-- Я убью тебя, матрац!
-- Щенок! Если ты осмелишься это сделать, соседи донесут на тебя в домоуправление.


Какая экспрессия... Какой жаркий диалог! И всё-таки, что бы ни говорили, классики жили, живут и будут жить! Кому, как не им удастся так красочно и необычно проблему обличь в что-то юмористическое и великолепное, столь лёгкое для восприятия. Аве, Ильф и Петров!