Он вошёл, как входит в масло нагретый нож.
И куда от него такого сбежать дерзнёшь,
если полон до края он силой повелевать,
если я, уходя, возвращаюсь к нему опять,
чтобы выпить с его ладоней горчащий яд
непризнания явного, если за каждый взгляд,
преисполненный олова, снова плачу сполна.
Дорога цена.
Мера ей велика: полуночной тоски петля,
и деленье себя на постылую тишь нуля,
и голодная бездна ненужных, ничейных слов,
заливаешь которую, суть не одну смолов
жерновами ручными до тёмного порошка,
отдавая воде, огню, вспоминая как
оглушительна, нестерпима и медна смерть.
Я хочу прозреть.
Я хочу понять, я хочу увидеть сквозь вещный мрак
мир, в котором растёт мой стих, пробивая шлак
маеты пустой, суесловия и тщеты,
как, пройдя безмыслие, косность и ложный стыд,
входит в явь и становится явью зрим.
И полна я им —
не тенями безвестными, скрытыми в тьме квартир.
Он вошёл в меня, взял меня, мне неподвластный мир,
и, сорвавшись, к нему одному возвращусь опять,
и ему одному, ему меня подчинять.
Ты – мой личный наркотик:
И «в запой», и «в затяг».
Говорят, что проходит –
А в реале не так.
Ты на уровне генов
Прописался мне в код.
Ты введен внутривенно –
Перманентный приход.
Передозы и ломки –
То карниз, то кровать:
Постоянно по кромке,
Только мне наплевать.
Мне грозят приговором –
«Пациент обречен».
Я хочу до упора –
И еще, и еще…
На взводе.
На пределе. На дно.
Ты – мой личный наркотик.
Мне уже все равно.
Эмбрионом безвольным
На холодном полу.
Не лечи меня. Больно.
Лучше дай мне иглу…
Мне сегодня приснился ты,
Цвета неба твои глаза,
Твое тело и те черты,
О которых не рассказать.
Мне сегодня приснился сон,
Где была я рядом с тобой,
Где мы думали в унисон,
Где шептала тебе: «Ты – мой».
В подсознании он возник,
Но реальности был лишен.
И пускай стало хоть на миг
Поразительно хорошо.
Я проснусь потом, поутру,
Вспомню свет в твоих глазах.
Свои сны из себя сотру
И взгляну на тебя, сказав:
- Если завтра я вдруг умру?
- Что же, встретимся в небесах.