очень странно не спать. был сильный кашель, поэтому не спалось.
часам к семи появилось в голове несколько персон. как только поворачивалась рука, или как только начинался новый приступ кашля - внимание переходило на этих персон, будто это они двигаются, или говорят, будто у них приключение, немалых усилий воли требовалось, чтобы понять, что их не существует, а существует лишь персона единственного числа, пытающаяся заснуть. но через две-три минуты, она снова беспомощно множилась, ее "я" медленно терялось.


на бедность пиликает
сегодня нет может послезавтра
все было сделано напрасно
как-то даже коричнево
туманный вечер
в дали прозрачной
одна из дверей исчезла
перевязать вам раны
фотографиями рыдают
зеленую мутную воду

[показать] [показать]Василий Бородин

Специально для OPENSPACE.RU Василий Бородин читает два стихотворения по собственному выбору: свое и чужое

Дальше ›

пришли в неизвестный город, я и двое каких-то друзей. ряды низких домов, все окрашены в серо-желтую полоску, обглоданные деревья, разваленные помойки, всякие трансформаторные, очень страшные, будки, косые фонари, трубы канализаций, вылезшие погулять, плетущийся асфальт и снова - дома и дома. там тонкие как крылышки балконы, висячая одежда, бренчащее железо крыш и козырьков, антеннки и проводки и ленивые, хмельные люди выглядывают. низкое, разрозненное небо - тоже желтоватое, немного туманит, немного дождит.
город мне понравился, все его площади, статуи Ленина, вспученный бетон и гадкая жижа там, где бетон пропадает; мы долго ходили по серо-желтым проспектам и спорили о том, насколько город красив. мне сказали, что летом тут наверняка свежо и зелено, потому что кругом деревья.

вот теперь ничего не снится.
ну да ладно.
вот зато прекрасный Уитмен.


Вдруг что-то ошарашило меня, когда я думал, что все хорошо,
И я бегу из любимого тихого леса,
Я не стану бродить по лугам,
Я не пойду, не разденусь, чтобы встретиться с моим любовником - морем,
Я не стану прижиматься моим телом к земле, чтобы ее тело обновило меня.

Почему же ее не тошнит, эту землю?
Как можешь ты жить на земле, ты ,весенняя Зелень?
Как можешь ты давать мне здоровье, ты , травяная кровь, кровь корней, плодов и зерен?
Разве изо дня в день не пихают в тебя пораженные болезнями трупы?
Разве каждый материк не состоит из покойников?

Как же ты отделалась от этих трупов, земля?
От этих пьяниц и жирных обжор, умиравших из рода в род?
Куда же ты девала это мясо, эту зловонную жижу?
Сегодня их не видно нигде, или, может быть, я ошибаюсь?
Вот я проведу борозду моим плугом , я глубоко войду в землю лопатой и переверну верхний пласт,
И под ним, я уверен, окажется смрадное мясо.

2.

Вглядитесь же в эту землю! Рассмотрите ее хорошо!
Может быть, каждая крупинка земли была когда-то частицей больного, - и все же смотрите!
Прерии покрыты весенней травой,
И бесшумными взрывам всходят бобы на грядах,
И нежные копья лука пронзают воздух,
И каждая ветка яблони усеяна гроздьями почек,
И бледноликая пшеница воскресает из гроба,
И просыпается светлая зелень над шелковицей и над ивой,
И птицы-самцы поют утром и вечером, а их самки сидят в своих гнездах,
И вылупляются птенцы из яиц,
И появляются новорожденные твари, корова рожает теленка,
а жеребенка - кобыла,
И из своих холмиков честно встают темнозеленые листья картошки,
И из своих холмиков желтые стебли маиса встают, и сирень цветет у дверей во дворе,
И горда и невинна летняя зелень над этими пластами покойников.

Какая химия!
Что ветры и вправду не веют заразой,
Что нет никакого подвоха в этой влаге прозрачно-зеленой, которая жаждет меня обласкать,
Что я смело могу ей дозволить лизать мое голое тело множеством своих языков,
Что мне не грозят лихорадки, которые влиты в нее,
Что все чисто всегда и вовеки,
Что прохладное питье из колодца так вкусно,
Что ежевика так сочна и душиста,
Что ни яблоки, ни апельсины, ни виноград, ни дыни, ни сливы,
ни персики не отравляют меня,
Что когда я лежу на траве. она не заражает меня,
Хотя может быть, каждая былинка травы встает из того, что было когда-то заразой.
Этим-то земля и пугает меня, она так тиха и смиренна,
Она создает такие милые вещи из такого гнилья.
Чистая и совсем безобидная, вращается она вокруг оси, вся набитая трупами тяжко болевших.
И такие прелестные ветры создает она из страшных зловоний,
И с таким простодушным видом каждый год обновляет она свои щедрые , пышные всходы.
И дает всем людям такие дивные вещи, а под конец получает от них такие отбросы в обмен.

вроде бы занималась обычным бездельем, весь день дома. бродила туда-сюда. переворачивала, переставляла с места на место разные вещи, наблюдала как желтые птички-капельки носятся за стеклом, но в ванной висело лицо. это было странное лицо. похоже - мужчина. но щеки будто состояли из продолговатых трубок. местами щеки распадались, смывались, растворялись в сизоватой дымки. лицо не двигалось, даже не моргало, сразу и не скажешь, что человек, что живет; страшно сжатый подбородок и выпученные глаза. я ходила по комнатам, и иногда мелькала через ванную и приходилось думать об этом лице. оно не хотело никуда исчезать.
затем мне понадобилось чистить шкаф, не знаю зачем. впрочем, как все наши дела - это дело было просто так. взяла кудрявую щетку, поставила стул на стул и взобралась на верхнюю полку, там вровень со мной стояли египетская стеклянная кошка и кружащийся медальончик из бурятского дацана. там же нашла письмо, адресованное мне. лицо, в самых изысканных выражениях, просило меня спуститься и поскорее навестить его в ванной. я отвечать не стала, а письмо решила съесть.
странно, тошно, нехорошо. вообще это с их стороны большая подлость - принимать столь бессмысленные формы и занимать бедного человека такой ерундой.
когда я проснулась - окно было открыто и желтогрудые птички бегали по столу, собирая поп-корн.
во дворе никого не было, только две девочки с огромными синими зонтами, напевали дурную песенку и стучались друг об друга как ледышки.

РЫБНАЯ ЛАВКА

И вот забыв людей коварство,
Вступаем мы в иное царство.

Тут тело розовой севрюги,
Прекраснейшей из всех севрюг,
Висело, вытянувши руки,
Хвостом прицеплено на крюк.
Под ней кета пылала мясом,
Угри, подобные колбасам,
В копченой пышности и лени
Дымились, подогнув колени,
И среди них, как желтый клык,
Сиял на блюде царь-балык.

О самодержец пышный брюха,
Кишечный бог и властелин,
Руководитель тайный духа
И помыслов архитриклин!
Хочу тебя! Отдайся мне!
Дай жрать тебя до самой глотки!
Мой рот трепещет, весь в огне,
Кишки дрожат, как готтентотки.
Желудок, в страсти напряжен,
Голодный сок струями точит,
То вытянется, как дракон,
То вновь сожмется что есть мочи,
Слюна, клубясь, во рту бормочет,
И сжаты челюсти вдвойне...
Хочу тебя! Отдайся мне!

Повсюду гром консервных банок,
Ревут сиги, вскочив в ушат.
Ножи, торчащие из ранок,
Качаются и дребезжат.
Горит садок подводным светом,
Где за стеклянною стеной
Плывут лещи, объяты бредом,
Галлюцинацией, тоской,
Сомненьем, ревностью, тревогой...
И смерть над ними, как торгаш,
Поводит бронзовой острогой.

Весы читают «Отче наш»,
Две гирьки, мирно встав на блюдце,
Определяют жизни ход,
И дверь звенит, и рыбы бьются,
И жабры дышат наоборот.

вот, потратила небольшую, но заметную часть времени/дня/жизни на этот тест. получилось, однако, забавно. так что приглашаю.

деда Леша, сосед, бывший профессор литературы, занимался со мной вчера весь день этой же самой литературой и стилистикой.
вот к чему мы пришли.
он дал мне двадцать цитат из Москвы-Петушков и попросил вычислить с какими известными текстами эти цитаты перекликаются.
дословно мне сейчас не вспомнить, но там были намеки и на "человек это звучит гордо" и на "жизнь надо прожить так, чтобы не перепутать рецепты". дело не в том.
вот фраза "и я возлюбил себя как самого себя. чуть не удушил" (цитата по памяти, разумеется). - я бодро сослалась на библию. учитель меня укорил, сказав, что стыдно не знать Шекспира - это, мол, намек на Отелло. Следующий пример поразил еще более. Дословно я его не помню совсем, потому что совсем поразил - там было явное отражение истории, о том, как Иисус встретил Петра и сказал ему, что теперь надобно ловить не рыбу, а человеков. Учитель заверил меня, что ничего подобного в библии не было, а человеков предлагал нам ловить Маяковский.

а это очень странно:
сначала я бродила по каким-то площадям, рынкам, закоулкам и все пыталась твердить какие-нибудь молитвы. все, что приходило в голову - от "Отче наш" до "Харе Кришна", была даже какая-то малоизвестная и так и невспомнившаяся молитва на санскрите. мне было интересно, как загробный мир отреагирует. загробному миру было все равно - он пустовал. сущности ходили замороженные и глупые. кроме того - было очень тяжело твердить молитвы, слова путались, язык немел, голова темнела, просыпалась скука. мир рассеивался, небо текло, дома распадались. в конце концов, я забросила это дело и решила поразвратничать - и это удалось легко и сразу с более чем красочными, даже вкусовыми подробностями.
вывод - загробный мир любит развратничать и не понимает молитв.
ну его к черту.

ножницы упали в траву. сначала лежали - шел дождь, было сыро. значит, они лежали, на них капельки собирались, их принимала живая земля, я о них почти забыла. когда к ним вернулась - они превратились в ножницеобразного червяка. червяк - это такое мясо, оно ест землю. стало страшно.
стало страшно и невыносимо и нельзя было куда-то идти. над чащей стояла серебряная женщина великан и тоже чего-то боялась. она улыбалась. но эта улыбка была выражением дикого ужаса. улыбка была бездвижной. что-то вроде застывшего Лаокоона. Беззвучный лаокооновый крик прорезал рыжие, шелестящие чащи, носился везде, распыляя немыслимую тишину.
потом небо очистилось, солнышко засветило, закачались под облаками гоголи, серебряная женщина умерла.

это была чеканная, звонкая мостовая. раздутые фавны, каменные женщины с крыльями, рыжие, железные люки. я смотрела в реку, а женщины смотрели в меня. я ждала уточек, уточек не было.
то ли мимо проходили люди, то ли просто казались. тени от фонарей и домов впивались в воду и как бы падали в нее, проваливаясь, не отражаясь.
я пыталась найти людей, прохожих - то ли они были, то ли просто казались. и в том и другом случае - они оставались настоящими. удалось зацепить взглядом одного мужчину - тот оказался плоским, сумбурным, зыбким, бежала за ним на четвереньках, влетала в зыбкую, песочную толпу.
и среди толпы - проявилась тяжелая, страшная, дикая мысль-видение - все эти люди - как бы не люди вовсе, а видимость, стечение обстоятельств и материй, и не просто видимость - это дырки, это щели, это окна, сквозь которые, может быть, за мной, может быть, за мостовой - наблюдают огромные, бесконечные сущности.
это ощущение - вне сна, оно вполне походит на зримое, реальное.
за каждым существом - его вечная, молчаливая сущность. и тут получается, что душа и оболочка - не идентичны вовсе, что душа - наблюдает, молчит, душа смотрит в щелочку, никто не знает - что она, откуда и почему - а оболочка - это просто ходячая, сонная видимость. так - мир состоит из этих окон, где гуляют метафизические сквозняки, так и на мостовой стоять тошно - смотреть в водную рябь, в медные, железные отражения, в статуи, прутья, в жухлые листья - все это непонятно, непонятно в первую очередь тем, что существует - и не важно, сон это, или не сон - сон - вообще нечто абстрактное, условное - и если живут, пребывает эти вечные сущности, и безначальное начало Бог - то вопрос тошноты не снимается, ведь тоже непонятно, тоже страшно, тоже окна. И когда бесконечный дух сходит с ума от этой неразрешимости он творит новый мир, чтобы окунуться в него, закрыться в нем, забыться.
нас воспитывают - в незнании, непонимании, нежелании. и это разумно. лучше представлять себя замкнутую Землю с ее замкнутым, безвыходным космосом и удивляться этому бытию, чем знать о всем бескрайнем, чудовищно размноженном, бесконечно возвышенном или бесконечно страдающем и продолжать всему этому удивляться. лучше не удивляться вовсе.

Слушать этот музыкальный файл

1

Слушать этот музыкальный файл

1

Слушать этот музыкальный файл

1

Слушать этот музыкальный файл

1

Слушать этот музыкальный файл

ю