Ветер попутный расправил грудь парусам.
Вены накачаны кофеином. В путь.
Я научилась лгать и смотреть в глаза,
Чтобы меня никто не сумел обмануть.

Сколько их было — пыльных глухих таверн,
Чуждых обветренных губ и сердечных ран...
Каждою клеточкой жадно вдыхала модерн
И запивала экзотикой дальних стран.

О чьей-то любви всегда узнавала из книг,
Прятала внутрь бурных рыданий соль...
Пока однажды какой-то седой старик
Мне не сказал: — "Шла бы домой, Ассоль..."

...не будет корабля...

Едва разлука выстелет снега,
К нам входит одиночество без стука.
В нём часто видят хитрого врага,
А я нежданно обрела в нём друга.

Не надо одиночества бояться,
Живущим в многолюдной быстрине,
Оно даёт нам с мыслями собраться
И с совестью побыть наедине.

Я с губ твоих срывала тишину,
Запретов ложных гладкие печати.
Со временем я научусь прощать их
За их неоспоримую вину...

Мой стылый март становится теплей,
Когда я знаю — рядом ты... И даже
Продрогшая бессонность тополей
О чем-то очень значимом расскажет.

Своим дыханьем робким не спугну
Тот мягкий цвет, что сонно в вазе дышит.
Я с губ твоих срывала тишину,
Чтобы слова заветные услышать...

Сидела на гладкой черноте безликого кресла.
Потела, прилипала к нему, впитывала в себя,
А хотела раствориться в нем и перестать беспокоиться
И начать новую жизнь — дермантинового сидения.

Ты был рядом, не обращал внимания на мои мучения,
Сосредоточенно слушал судью, дергал плечом
И нетерпеливо отмахивался от моих вопросов,
Оставляя их без ответов, а меня в беспомощном страхе.

Слова тяжело вылетали в воздух, висели в белой дымке жары
И медленно опускались на пол, секретарем не всегда замеченные.
Скука сводила скулы судьи и заразой распространялась по залу.
Впитывалась без остатка тобой, никак не влияя на привычно прямую спину.

Прислушиваться было еще страшнее, чем оставаться в неведении.
Я не решалась сжать уши ладонями, поэтому прикрывала веки.
Хотелось скорее проснуться в другую жизнь и хохотать, вспоминая
Судебную чепуху, солнечную пыль, затекшие ноги и липкое сиденье.

Ты встал и время стало скорее наматывать круги,
Затем громко остановилось, оглушив твоими словами:
Ответственность за нее нам не нести,
Пусть сама объясняет, что за чем и так далее.

Я поднялась, а может мне помогли,
Кажется, говорила, а может молчала.
Что-то было еще, не быть не могло,
Только мысль крутилась вокруг одного:

Если защитник умыл руки,
То значит ли это, что всё?
То ли это значит,
Или другое?

Которое? Что?
Почему? Где?
Зачем? Кто?

Суд закончился?
Постановили?
Меня отпускают?

Кажется,
На
Этом
Всё.

Во Вселенной Земля вращается,
Череда веков не кончается.
Это вечность не прерывается,
Бесконечностью называется.
Только люди живут не вечностью,
А сердечностью, человечностью…
Пусть блестит звезда, не сгорая,
Как любовь твоя человечная,
И спасибо тебе, дорогая,
За минутное, как за вечное.

Изнутри на излом,
На разбитых мечтах,
Развенчавшийся злом,
Искорёженный страх.
Где-то тихо лежать,
И глаза чуть прикрыв,
Еле слышно дышать —
Не способна на взрыв.
Не болеть, не кричать,
Улыбнуться назад.
Раскрутившийся вспять
Может много сказать.
Всё понять и простить,
Разлетаясь на мысль,
Капли прошлого влить
В настоящую жизнь.

Мне, наверно, любить не дано.
Взглядом по венам - больно...
Зарешеченное окно.
Все давно предрешено.
Довольно.

Больно. Врачи. Палата.
Сейчас вместо неба - стенки.
А я ведь любила когда-то...
Мне б душу заштопать, ребята?
Нитки - не тем оттенком...

Я от мира теперь обезличена.
И рубашка короткая...
Нет, не нужно укола! я кроткая...
Ко всему безразличная.
Это личное...

Никому не нужна. Одиночество мертвой петлею
Только крепче сжимает души изболевшейся суть.
Я опять нахожусь между небом и грешной землею,
Будто снова стою на распутье - куда бы шагнуть?

Мне бы в небо - да крылья давно уже я растеряла
И с годами становится в чувствах острее нужда.
И немало грехов за душой... Сколько там набежало?
Ну а вниз... А туда я успею всегда.

Вот и вынуждена пилигримом скитаться по свету,
Иссеченная ветром, умытая сонным дождем...
Я пою и танцую порой за скупую монету.
Всех дорог уж не счесть - но мы снова куда-то идем...

И согнулась спина под уже непосильною ношей,
И все явственней голос усталых печальных богов.
И легла на ресницы печаль седовласой порошей,
Укрывая от мира меня в белом храме снегов...

Опавшую листву, под шелест саксофона, вплетает ветер в дождь и ты бежишь с разгона, пугая каблучком прикормленых синиц, в колесах много спиц, каретой по брусчатке, зонта сложила купол, твоя рука в перчатке.

Здесь ария листвы продрогнет от Вивальди, под вересковый мед и чайные оладьи.

Так хочется вздохнуть и выплеснуть обиду на позабытый холст, и не терять из виду, тот утренний пейзаж, стремящийся в окно, и разомлевший воск, по капле, на сукно.

Природа томно вяжет затейливый узор, в кондитерской остатки мармелада, в шкафах грустит пристыженный форфор, у зеркала тобой.... забытая помада.

Корица, кофе, манная крупа, сырой табак, остатки шоколада — все на полу, что праздник для метлы, валяется, как рельсы без вокзала.

Наш городок, отмеченный на карте глупой «N», мечтает о любви и с нервной дрожью, каких-то ожидает перемен. А ты, по бездорожью, уходишь в прошлое, запутав все следы. Наброском мне известной красоты, ломая кисть о жажду аквареля, я буду бесконечно ждать весны, а именно — тоскливого апреля.

В апреле грусть щедра на похвалу, она всесильна и смеётся чуть вульгарно. В такую пору люди и коты, перемещаются на улицах попарно.

Сосед терзает скрипкой тихий вечер, в сонатах Глинки — шорохи и боль. А я по памяти рисую твой портрет, твою последнюю, несыгранную роль.

На утро обезжиренный кефир, засохшая халва и в булочках изюм, две сигареты, одиночество в шкафу, и старый, запылившийся костюм.

Седеть и непременно ждать звонка. Письма, записки, краткой телеграммы. Мой образ крутит пальцем у виска и растворяется в озёрах амальгамы.

Ты думаешь напился почтальон? Признайся, что тобой надежда движет. Перечитай же Маркеса, мой друг - «полковнику никто... никто не пишет».

Так, глядя в отраженье пустоты, стремясь из плача вычеркнуть все ноты, мы подбираем к одиночеству ключи, столь сложной вязи речевые обороты.

Жду. И бью комаров, пока еще можно.
Позже - не то чтоб нельзя, но не будет смысла.
Шепоты, шорохи не сбивают с ног, - я сижу -
но и не дают спокойно забыться.
Жду. Еще полчаса - и спать.
Полчаса - значит, уже не приедешь.
Где, черт возьми, будешь ты ночевать? снова скамейки? где ты?
Где ты. и неизбежный вопрос: "ты как?"
Где ты. я жду. жду стука железа,
шагов по листьям, тихого окрика.
Меня пугает, что пустота,
отзывается на имя "Антоша".

Ночь зашла в мой дом безымянный,
Привнося с собой горечь вьюг.
Я опять зачиталась Анной,
Чуть прикусывая мундштук…

Разгорался огонь в камине,
А за окнами падал снег.
Той любви уже нет в помине,
О которой твердят весь век.

В темноте расступались тени,
Мне рисуя жизнь без прикрас.
Среди этих вязких сплетений –
Благородность ахматовских фраз…

Ночь приходит порой нежданно –
Из ее изящных стихов.
Будьте благословенны, Анна,
За прощение наших грехов…

Осыпал лаской солнечный прибой –
я знаю, это ты.
Укрылись в жемчуг лилии дорог –
мгновенье для двоих.
Оделся в бархат силуэт ночной –
я чувствую тебя.
Закат рубином льется на порог –
то шепот губ твоих.
Звенят созвездья золотом души –
услышь молитву ночи.
Шелк ландышей, плеск ветреных ручьев –
отдайся зною сердца.
Глаза надежны, родники свежи –
укройся пледом мая.
Опалом блещет радуга лугов –
без срока вместе.
От жажды рдеет молодой рассвет –
испей моей.
Стирает грани нежность теплых рук –
прикосновенье – крик.
Симфонией разносится ответ –
всегда, всегда.
Хоралом раздается сердца стук –
срывайся в вихрь
молитв-баллад…

Поэтами становятся всерьез.
Поэтами рождаются случайно.
Лишь им доступна подоплека грез -
Особая рифмованная тайна.

Лишь им доступно чувство высоты,
Когда вершины достигают снова.
Они над миром - выше суеты
И выше одиночества любого.

Поэзия сегодня не в чести,
Насмешливо роняют: "Стихоплеты!"...
Однако все же ищут все в Сети
Рифмованные чувствами полеты.

И я пишу. И буду я писать,
И смыслом, что запрятан между точек,
Я возвращаюсь - снова и опять,
И вновь живу - в любой из этих строчек.

В душе, где люди ищут Бога,
метет поземкою метель:
себя судить не можем строго -
грехи с собой берем в постель.
И в спину истину толкаем,
когда мешает нам идти,
и черствыми быть привыкаем -
ложь легче легкого спасти.
В душе, где люди ищут Бога,
должна быть тишь и с ней печаль,
но не кончается дорога-
за горизонт уходит даль.
И дольше всех живет надежда,
и мы все время что-то ждем:
на нас меняется одежда,
но совесть не промыть дождем.
В душе, где люди ищут Бога,
метет поземкою метель:
себя судить не можем строго -
грехи с собой берем в постель.
В душе, где люди ищут Бога...

Глубоко в центре моего существа есть бездонный кладезь любви. Я позволяю этой любви подниматься на поверхность. Она наполняет мое сердце, мое тело, мой ум, мое сознание – все мое существо, лучами расходится от меня в разные стороны и, многократно усилившись, вновь возвращается ко мне. Чем больше любви я дарю, тем больше приходит ко мне. Запасы моей любви бесконечны. Любовь дает мне хорошее самочувствие, она – выражение моей внутренней радости.

Я люблю себя, поэтому я с любовью забочусь о своем теле, я заботливо угощаю его вкусной пищей, напитками, я ухаживаю за ним и одеваю его, и тело нежно отвечает мне здоровьем и энергией. Я люблю себя, поэтому я живу в хорошем доме, уютном, чистом. Я наполняю комнаты трепетом любви, чтобы все, кто входит, включая меня, чувствовали эту любовь и переполнялись ею. Я люблю себя, поэтому я работаю там, где нравится мне, где я наслаждаюсь работой, где ценят мой талант и творческие способности.

Я работаю с людьми и для людей, которых я люблю и которые любят меня, и я хорошо зарабатываю. Я люблю себя, поэтому в своем поведении, мыслях я отношусь ко всем людям с любовью, ибо знаю, что все отданное им вновь возвращается ко мне приумноженным. В мой мир я приглашаю любящих людей. От них идет ко мне зеркальное отражение моей сущности. Я люблю себя, поэтому я прощаю и отпускаю все свое прошлое, весь прошлый опыт, и обретаю свободу.

Я люблю себя, поэтому я живу исключительно в сегодняшнем дне, наслаждаюсь каждой прекрасной секундой и знаю, что меня ждет светлое, спокойное и радостное будущее, ведь я – любимое дитя Вселенной, которая нежно заботится обо мне и будет заботиться всегда. Это так и есть! Я люблю!

За окном шпарит дождь...
Я совсем сумасшедшая -
За тобой босиком,
Без одежды пришедшая...
Я люблю тебя - медленно,
Ты не просто привычка,
Я люблю тебя - быстро,
Я сгораю как спичка,
И из этого пепла сливаются строчки -
Я люблю тебя полностью,
Целиком и комочки.
Я люблю тебя преданно,
Я люблю тебя страстно,
Я люблю тебя с жадностью,
Я люблю тебя властно,
Я люблю тебя робко,
Я люблю откровенно -
И в слезах и в улыбке
Одновременно...
Я тобою жива,
Ты во мне сокровенно...
И отныне и присно
Благословенно...

Я боюсь сугробов у калиток
И заросших травами дорог.
И забитых окон, словно пыток,
Я боюсь, надеясь: не дай Бог…

Не дай Бог, проснувшись, не увидеть
Над Россией голубой дымок.
Не дай Бог себя возненавидеть
За свое бессилье. Не дай Бог…

Вот, измазав небо яркой синью,
День опять уходит, не спеша…
До какого воскресенья стынет
Под сугробом русская душа?

Любовь заболела ангиной и гриппом
Неделю не ела, оглохла, охрипла,
Вот Ревность проведать пришла к изголовью:
«Как сложно, наверное, выжить Любовью.

Тебя научу я, ты только послушай:
Смени свое платьице в розовых рюшах
На серое рубище, временно, пробно -
Не броско, не марко, и очень удобно.

И имя смени – я даю тебе справку –
На Ненависть – тут же пойдешь на поправку,
Вдруг силы возьмутся откуда-то снова,
Неистова будешь, но в целом – здорова.

Не станешь метаться и мучиться в корчах,
А имидж – да Бог с ним – у многих испорчен.
Поверь мне, несчастных Любовей не мало
За ревностный век свой я перевидала.

Кто – Черствостью стал, кто Предательством, Злобой,
А все из одной выходили утробы…
Любовь порождает уродливых клонов,
Одна ты такая, а нас - миллионы.

Подумай, куда ж тебе, маетной, деться?
Съедим тебя дружно мы с солью и перцем…»
Накрылась Любовь с головой одеялом,
Притихла, и вовсе дышать перестала.

Я откопал под первым снегом
Безумный островок тепла:
Густооблиственным побегом
В снегах календула жила.

Смотрела белая берёза,
В пушистый кутаясь платок,
Как потемневший от мороза
Тянулся к солнцу ноготок.

Все лепестки держал как прежде
Зелёный дюжий цветонос…
И ожила во мне надежда,
И веру я к тебе понёс.

Но ты – не в слёзы, а в угрозы…
И колких голых слов поток!
А ветер заживо морозит
Тепла последнего цветок.

Вздохнёт, взвихрится снежной пылью,
Метнётся. И умерит прыть.
Твержу упрямо: «Были!.. Были!..»,
Не понимая, как мне быть.

Но расстояние – в парсеках –
Уже не сократить никак…
А в жизни от цветов до снега
Всего один короткий шаг.

Никто никогда вам не ответит на вопрос: как правильно избавляться от воспоминаний. Каждый учится делать это сам. Кто-то напивается до смерти, кто-то ищет стрессовые ситуации, кто-то веселиться в компании дни напролет, а кто-то закрывает глаза и отпускает память. Есть такие люди, которые наоборот скрупулезно по крупицам копят, умножают, приращивают воспоминания. Греют их, оберегают. Есть и такие. Да.

Она была никем. Вашей случайной прохожей, девушкой за соседним столиком в кафе, пассажиркой автобуса на противоположном сидении, сотрудницей, работающей этажом ниже вашей компании. Но у нее как и у вас были воспоминания. Очень много воспоминаний для маленькой светлой головы. Она любила топить их в абсенте, душить смехом и новыми знакомыми, вешать на адреналиновом крючке. Но они всегда всплывали, оживали, вставали из-под обломков. Ничего не могло помочь этой девушке забыть прошлое.

Я вам не скажу, когда это произошло, потому что не знаю и это не важно. Просто в один момент она вдруг услышала себя, поняла, как именно нужно прощаться с памятью.

Сидя на склоне холма, она смотрела на реку, бегущую вдалеке, на траву, на солнце (пасторальная картина, обитающая лишь в ее голове), и писала на маленькой бумажке воспоминание. А затем сжигала. Да, именно так.

«Я помню самую страшную ночь в своей жизни, – чернила вспоминали вместо нее – тогда отчим за что-то разозлился на маму и сильно ее побил. Мы шли по темной алее домой, а я боялась, что он выскочит из кустов и снова станет обижать ее. А потом утром мама встретила милиционера, который забрал отчима в участок»

Никаких высоких слов, никакой поэзии – простые слова простого человека. Огонь с удовольствием принимал ее подарки, ведь, как известно лишь рукописи не горят.

«Я помню как поссорилась со своей бабушкой. Она заставляла учить меня математику, а я издевалась над ней. А потом бабушка не выдержала и швырнула учебник в стену. А я взяла ножницы и вспорола ему обложку»

Каждое слово лишь только возникало на бумаге, тут же забывалось, выползая медленно черными чернилами.

«Я помню как бабушка мыла пол, а мы с дедушкой собирались в магазин. И тут он, видимо что-то забыв в комнате, прошел по чистому полу, не снимая ботинок. А бабушка заплакала. Это был первый и последний раз, когда я видела ее слезы»

Теперь в любом месте, лишь только воспоминания ее просились на волю, она брала ручку, бумагу и спички. Именно спички, чтобы огонь был «деревянный», как в любимых сказках.

И если вам когда-нибудь станет грустно или весело, приятно или печально от нахлынувших воспоминаний, прислушайтесь. Может быть они просто хотят уйти.