пишу списки,чтобы ничего не забыть
перепроверяю все по стопицот тысяч раз
заряжаю плеер летней музыкой
собираю чемодан
завтра вечером меня ждет поезд в славный город Санкт-Петербург
мне и вам хорошо отдохнуть, загореть, повеселиться
и вернуться сюда с новыми впечатлениями!
Сессия подходит к своему логическому завершению
осталось сдать историю - самый сложный экзамен для меня
а пока для подготовки целых 4 дня, можно позволить себе немного расслабиться
угощайтесь!)
[359x480]
Случается, просыпаешься утром и чувствуешь в себе силы. Невероятные силы, способность изменить мир, готовность к новым открытиям, желание прыгнуть в омут с головой, стремление к большему. Желание свернуть горы, прыгнуть с парашюта, объездить полмира с целью найти себя среди своеобразных улочек и уединения, утреннего кофе в открытых трассах гостиничных ресторанов на маленьких площадях. Моменты, когда, кажется что ты человек, который способен на все. Который может сделать большее, чем просто прожить жизнь, бесцельно, не оставив после себя ничего кроме воспоминаний в сердцах родных и близких, списка недвижимости, личных вещей и быть - может человечка, в котором будет течь твоя кровь. Силы, которые, не давая покоя, позволяют дышать полной грудью и чувствовать себя больше, чем просто еще одним составляющим людского потока, движущегося пункта A в пункт B, от одной станции метро к другой, смотря друг другу в затылок, тяжело дыша и мучаясь вчерашним похмельем, переговариваясь цинично-холодными фразами с таксистом или же оставляя чаевые за очередной обед где-нибудь в центре города. Городские жители. Жители, в чьем сердце стучит ритм, один и тот же трек, по кругу, у всех в головах, в сознании, в мыслях, в действия. И ты, такой особенный, идешь, гордо подняв голову, улыбаешься, смотришь на небо, и думаешь, черт побери, как же я люблю жизнь, как же я люблю этот кусочек неба, свою яркую малиновую сумку, удобную обувь и запах бомбейского чая вечером на кухне. Как же много мне еще предстоит сделать, пережить, понять. Целая жизнь, целая жизнь ждет меня, я ощущаю это каждый день. Каждый день я встаю в постели, с мыслями о том, как я люблю все, что меня окружает, люблю учебу, свою квартиру, друзей, теннис по выходным, люблю свой гардероб, ломящийся одеждой, люблю шопинг, люблю хруст купюр в кошельке, люблю книги, пахнущие типографией, люблю маму, которая хмурит брови, и заявляет, что ночевать надо дома и возвращаться домой не позже 11, люблю писать, вслушиваясь в шорох клавиш, люблю оставлять предложения не законченными, люблю перечитывать неопубликованное. И эта любовь, она всецело, всепоглощающая, она позволяет мне быть, а не существовать. Позволяет отличаться от сотни тех, кто ненавидит понедельники, похмелье, пробки и остывший чай. Я стараюсь любить жизнь, мир и все окружающие, потому что по-другому невыносимо и просто тоскливо.
[479x480]
Стоит ли писать об этом? Есть ты. А есть я. Где-то здесь. В пустой комнате. Может ты конечно не знаешь, что ты есть рядом, но ты есть. Я чувствую. Прихожу с учебы, открываю окна, бросаю ключи от машины/квартиры, включаю музыку и сажусь читать чужие жизни в дневниках, или достаю новую книгу. Наливаю ароматный чай в белую кружку. Старую такую, папе на работе дарили. Сажусь и улетаю в другие измерения.
Номер раз.
Я уже ничего не жду от жизни. Я не то чтобы в ней отчаялась, я просто не верю в принцев. Принцев, которые распахивают двери своих белых дорогих машин в тот самый момент, когда ты выходишь из кафе. Вот просто так, откроет дверь, облокотиться и улыбнется именно тебе. Даже оборачиваться не стоит, сзади никого нет. Точно уверена, что эта радушная, приветливая и несколько игривая улыбка предназначена тебе.
Конечно же, он в рубашке, небрежно не причесан, но волосы лежат лучше, чем самая безупречная укладка от известного стилиста. Я так люблю. И он посадит тебя в тачку, распахнув дверь. Довезет до дома, спросит телефон. А ты предложишь ему подняться в квартиру, или не предложишь. В любом случае на этом все красивое всегда заканчивается и начинаются инстинкты.
Но это не мой сценарий.
Номер два.
Меня, конечно же, никто не ждал бы возле белой машины возле кафе. Белый цвет, кстати, идет не каждой машине. В тот день бы я оставила свою машину дома, и выйдя из кафе, пошла бы легкой походкой вдоль вечерних фонарей, высоко подняв ворот пальто. Воздух свеж, только что закончился дождь. Светофор на перекрестке. И меня обливает огромный черный лайнер. Иду дальше, даже не отряхиваясь. Мысль одна - сесть удачно в такси, и впреть ездить на своей машине. Глаза в пол и дальше по дороге до спасительного островка вымощенного плиткой пешеходной части. И тут он, пронзительный свет фар. Видимо развернулся, жалко стало. Стекло опускается.
- Девушка вы извините, я не специально, торопился.
Молодой человек, лет 30и, такое ощущение, что волосы вообще не причесанные с утра.
- Да ничего, бывает, – я улыбаюсь, но хочется нахамить.
Он предложит подвезти, я сяду в машину. Дверь он естественно он не выйдет открывать, зачем? Он просто снимет блокировку и впустит меня в салон. Я буду оттирать пальто влажными салфетками, а он будет шутить и держа руль одной рукой помогать мне. Потом, я предложу ему подняться. И мы, конечно же, будим пить виски. А потом заниматься…Инстинкты. И дальше начнется самое романтичное для меня. Своя своеобразная романтика. Ожидание позвонит - не позвонит. В чем идти. И куда бы его послать мудака такого.
Номер три.
Хочу умного мужчину.
Не такого, который будет забивать мой мозг иррациональными корнями уравнения производной, такой уже есть.
Умный мужчина.
Он часто носит рубашки, и иногда дает их поносить.
Умеет интеллигентно пить пиво и варит вкусный кофе. Одинаково хорошо разбирается и в том, и в другом.
Так же хорошо, как и в философии, политике и праве.
Смотрит euronews и может бесконечно спорить о футболе, пользе журналов и книг, кулинарии, Обаме и последнем диске the Killers.
О преимуществах ipod shuffle по сравнению с ipod classic.
Читает время от времени японскую поэзию и снисходительно тянет «о бооже» при виде свежего Vogue. Хохочет при виде полки с Vogue, но обязательно возьмет несколько номеров «просто почитать».
Тем не менее знает, что miu miu это детище Миуччии Прады.
Умеет готовить и не ныть, что это не его обязанность, любит убираться.
Знает, какое мясо лучше всего для стейка и где такое продается.
Не дуется и не обижается, мы тут не в младшей школе в конце концов.
Всегда говорит то, что думает и смотрит прямо в глаза.
Знает, когда надо сделать больно, а когда надо целовать медово и бесконечно.
Знает, что надо сказать и как сделать, чтобы победить
Приходит, видит, и побеждает.
Научи меня читать мысли и предугадывать события
Научи любить себя и восхищаться собой
Научи быть для тебя всем и в тоже время иметь возможность уйти
Научи быть уверенной в себе всегда и везде
Научи влюбляться, но всегда успеть остановиться, перед тем как отдаться любви целиком и полностью
Научи не спать неделями, а по утрам выглядеть так же прекрасно и свежо
Научи читать книги за день
Научи улыбаться тогда, когда единственное что остается - плакать
Научи находить выход из любой ситуации
Научи летать
Научи отличать правду ото лжи, а искренность от наигранности
Научи быть счастливой
Я так много всего не умею, а тебя еще не придумали
Через час душа откладывает карандаш и просит воды
Просит тело зажечь свет, чтобы не мыкаться в темноте
Перед глазами все плывет, закрывая глаза, умиротворяется
Просит дать поспать, но не спит
Смотрит на блики в воде, на себя в кольце подступающей темноты
Через два часа душа заканчивает причитать
Говорит «ну-ну»
Просит тело прикрыть окно
Тело шепчет «но»
Но душа не слышит или делает вид
Встает, кладет карандаш, надевает ботинки
Идет к столу, где ей уготован ужин
Тело, молча, стоит над ней пока она ополаскивает руки
Продолжая причитать
Забывая знаки, символы, автомобильные номера, сыновей и жен
Через три часа душа допивает кровь, заедает телом
Надевает пальто и идет к порожку
Где они, наконец, расстанутся
И неловко присаживаются на дорожку
Тело все сидит, а она уже у калитки в самом конце дорожки
Как и всегда по случаю торжеств, вся их большая семья собиралась в загородном доме. Уборка, готовка, гости – на время подготовки взрослые, будто под властью неведомых сил и настроений, становились нервными и дерганными. «Не мешай», «тут не сиди», «лучше помогли бы» - слышали дети ото всех, даже бабушка начинала ругаться, чего обычно никогда не делала.
Лешка - старший из детей - был назначен ответственным, и следил за правильностью и последовательностью организации семейного праздника. Он только-только окончил университет, а младшая Сонька пойдет в первый класс. Когда почти все было готово, и люди садились на места, Лешка вспомнил про Соньку, ее нигде не было.
Он нашел ее на чердаке, она была чистенькая, аккуратная, наряженная, только распущенные волосы сильно спутаны и белые кроссовки в земле, как будто она долго пробиралась по парку или просто топтала газоны. Соня, как и все девчонки ее возраста, была как мальчишка, любила лазить по деревьям, заборам и часто искала приключений.
Лешка посмотрел на стоящий в секретере хрусталь, погладил немое пианино, потом подошел к письменному столу, подергал сестру за расшитую тряпичными цветочками бретельку небесно-голубого платья и заглянул в ее тетрадь. В самом верху страницы стояло три раза подчеркнутое слово "СКАЗКА". Каждая буква была разного цвета. Дальше одна фраза была написана синим, вторая – красным, а третья, как раз в этот момент находившаяся в работе, писалась зеленым. Все буквы были толстые, с металлическим отливом. Из-за этого отлива написанное плохо читалось отсюда, сбоку, но, ни одной запятой там точно не было.
- Про что твоя сказка? – спросил он.
- Про одну девочку, - сказала Сонька, не поднимая головы.
– Ого, - сказал он, глядя на толстые металлические буквы. – Долгая будет история?
Она на секунду задумалась и недовольно сказала, не поднимая головы:
- Еще на семь фломастеров. Не мешай мне.
Я подарю тебе небо, спущу облака на землю и, подсадив, прокачу по небу как в мультиках.
Я посвящу тебе лучшую песню мира. Возможно, сочиню тебе симфонию.
Я каждую нотой вырисую твое имя на своих губах.
Я напишу тебе роман. И в каждом слове будешь ты.
Специально для тебя рассмешу фортуну.
Уговорю солнце всегда тебе улыбаться, а звезды падать к твоим ногам.
Твоя команда будет всегда выигрывать в баскетбол.
Ты будешь улыбаться. 24/7.
А я? Я стану одевать эти вечно задирающиеся платья и буду всегда веселой. Я научусь укладывать волосы, и куплю этот дурацкий шампунь, запах которого тебе так нравится.
Я выучу по именам всех игроков в твоих любимых видах спорта.
Я научусь ездить, чтобы ты не боялся за свою и мою машину. А если вдруг моя машина сломается, и ты, как настоящий джентльмен, повезешь ее в ремонт, а я в это время буду на твоей, то я торжественно клянусь, что не посмею перестраивать радиостанции, которые ты с такой аккуратностью настраивал.
Я выучу все твои песни наизусть.
Я запомню, в каком порядке сложен твой «КоммерсантЪ» и не буду менять выпуски местами.
Я не буду, никогда не буду, называть тебя "заей", "солнцем", а для тебя я буду просто "малышом" или «крошем».
Я не расскажу подругам о твоих привычках. Я научусь готовить и находить твой телефон и ключи от машины за меньше, чем за 3 минуты.
Я буду покупать тебе зубную пасту и заворачивать тюбик.
Я куплю тебе 100 одинаковых пар носков, чтобы ты их не искал.
Впусти меня к себе.
Когда мы только-только закончили одиннадцатый класс, и сдавали все эти, тогда казалось бесконечно долгие экзамены в душных аудиториях, мы мечтали только об одном - поступить. Даже не так, мы мечтали увидеть количество баллов большее, чем заявлено проходным. Мы тряслись и с нетерпением ждали этих самых результатов.
Папа, узнав какие экзамены я сдаю, начал предлагать мне институты, но я-то знала куда иду. Безоговорочно.
И будучи уверенной, что меня туда возьмут, все равно было страшно. Я помню, как видела себя в списках других институтов, но вот про свой совсем ничего не отложилось. Мы не прыгали и не орали как полоумные, только потому, что нашли свои фамилии в длинном списке зачисленных.
Мы поступили, и воспринималось это все как должное, по-другому и быть не могло.
- А ты помнишь, какая у нас была первая пара? – спросила Л, со странным блеском в глазах.
И пока я вспоминала подробности настоящего студенческогопервогосентября, Л., вдруг потеряв бодрящий блеск в глазах, грустно сказала:
- Это была последняя неделя первого курса. Понимаешь? Последние пары.
Прошел год, и теперь я понимаю, что поступить было мало, черт побери. Нужно теперь еще и сессии закрывать, писать рефераты/эссе. А это совсем не просто. Особенно, если вы очень упертая и легких путей ну совсем не ищите – и почти самостоятельно пишите все это. Еще надо оправдывать ожидания родителей и даже переоправдывать. Учеба это сложно и нудно, как ни крути.
Она сидела перед ним в кресле, близкая и одновременно далекая. Он потер пальцами висок, она спросила - болит голова? Он утвердительно опустил тяжелые веки, и тогда М. сказала: - Хотите, я поцелую - и у Вас все пройдет? Резко открыв глаза, отчего в голову боль ударила в два раза сильнее, он изумленно уставился на нее. М. быстро отвела глаза, сделала неловкое движение рукой, как будто попыталась убрать сказанное из разделяющего их воздуха, - и поспешно перевела тему разговора в другое русло.
- Я уезжаю сегодня.
- А это никак нельзя отложить? Чем вызван такой поспешный отъезд?
- Нет, время не ждет.
Через четыре часа он был уже на вокзале, пытаясь найти ее поезд. Когда он зашел в ее вагон, провожающих уже просили покинуть состав.
М. стояла в проходе возле окна, и кого-то усиленно высматривала. Он окликнул ее, она обернулась, улыбаясь. Она обняла его так, как матери обнимают сыновей перед уходом на фронт. Потом медленно целовала его – глаза, щеки, подбородок, а потом неожиданно ткнулась губами ему в ладонь, он обнял ее, зацепившись за волосы пуговицей на рукаве пальто. М. быстро пошла к двери, он не стал смотреть в окно, сглотнул ком и вошел в купе, и прямо следом за ним вошел невыразительный человек в точно таком же пальто, как у него.
Они поздоровались, сосед сразу сел на свою полку и принялся разглядывать купе, в котором ему придется провести не один день. Создавалось впечатление, что он вообще видел поезда впервые. Затем он начал шуршать разложенными по столу дорожными журналами.
«Просим провожающих покинуть вагоны» звучало с каждым разом все более угрожающе. Поезд медленно тронулся, он встал, и последний раз посмотрел на М., она плакала. Тогда он вышел из купе в коридор и, дрожа в такт тронувшемуся с места поезду, прошел через толпу копошащегося народа и вышел на улицу. М. стояла у окна, приложив ладонь к стеклу, переходя на бег, попытался сделать тоже самое. Поезд набирал обороты, он все бежал, и остановился только тогда, когда последний вагон скрылся за поворотом.
Тогда он тщательно ощупал себя, - руки, лицо, грудь. Но нет, он был еще жив.
На следующее утро ничего не изменилось. Только в магазине, где он покупал бумажные платки его стали видеть гораздо чаще.
А я таки сдала на права
С первого раза
Он проснулся задолго до звонка будильника, не просто измученным, с отекшими воспаленными глазами, но еще и с ложным ощущением сильного жара и удара доской по затылку. Не имело смысла проводить пятнадцать минут, зарывшись лицом в подушку и уговаривая себя отменить первую встречу, в его правила это не входило, если не был действительно сильно болен.
Он опустил ноги с кровати, медленно встал, держась за прикроватную тумбочку, но тут же сел на пол. На четвереньках добрался до шкафа и позволил себе надеть вчерашнюю рубашку.
Пересилив себя, он в два рывка встал на ноги и, едва видя ступеньки сквозь тяжелые, опухшие веки, спустился из квартиры вниз, в собственный крошечный, но уютный кабинет. Увиденное его несколько удивило.
Вчера ночью, сильно пьяный и истерзанный плачем, он не только поднялся спать наверх, в квартиру, но и привел кабинет в порядок: в частности, выбросил пустую бутылку, оставил окно немного приоткрытым и положил на подлокотник собственного рабочего кресла записи к первому утреннему приему.
До появления первой пациентки оставалось всего ничего. Он испытывал ко вчерашнему, ночному, безобразному себе некоторую благодарность, пусть и смешанную с отвращением.
Открыв окно по шире, он медленно опустился в кресло, вытянулся, закрыл глаза, и, нащупывая коробку с салфетками, которую всегда предлагает пациентам, он вдруг понял, что опустошил ее вчера, лежа на ковре и рыдая.
Он взял с подлокотника папку и торопливо просмотрел записи по трем предыдущим визитам М. Ее умение держать себя в руках, безусловно, носило болезненный характер, и М. подменяла естественные проявления эмоций долгими рациональными беседами. Но сегодня, - он знал это совершенно точно, - сегодня М., наконец, расплачется.
Надо же было как-то себя порадовать. Проснувшись с утра, Лиля нашла свое самое красивое платье, полученное где-то заграницей на одном из показов, накрасилась, и вышла из дома.
Улыбаясь всем, отмеряя маленькими шагами теплый асфальт, она неспешно добралась до любимой кофейни.
- У вас есть что-нибудь особенное для именинников? - спросила она.
Он быстро перебрал в голове возможные варианты. В меню не значилось ничего подходящего, кофейня даже не предоставляла именинникам скидки. Если бы Роб – хозяин – был бы на месте, он бы обязательно что-нибудь да предложил. Но в шесть утра его, конечно же, еще не было на работе.
- Увы, - сказал он, - Боюсь, ничего.
Она грустно посмотрела на него, поджав губы в понимающей полуулыбке, заложила за ухо короткую прядь и, осторожно взяв кофейную чашку за неудобную тонкую ручку, отвернулась.
Лиля совсем не чувствовала боли, она волновалась. Вчера она купила эспрессо-машину и шесть совершенно разных кофейных чашек, - толстобоких и тяжелых, маленьких и невесомых, разной цветовой гаммы, но все они были чудовищно дорогие. Денег было не жалко. Подарок для матери.
Она решила, что расскажет все маме за завтраком.
Потом решила, что расскажет ей в вечером, после того, как они вместе посмотрят очередную серию любимого сериала. Потом решила, что не расскажет вообще, - скажет, что все в порядке, и расскажет правду только, когда почувствует ухудшение. На этом решении она остановилась.
Поднимаясь по лестнице на четвертый этаж, Лиля чувствовала смешливое и опасливое возбуждение, как в детстве, когда катаешься на каруселях, и всё вокруг так нереально, и стремительно, и гладко.
В голове появлялись и исчезали полупонятные фразы, одновременно тревожные и магические.
Дверь в квартиру она открыла сходу, задержав дыхание, мама уже не спала, поднялась с дивана ей навстречу. Тогда она улыбнулась что было сил.
- Прости, что я не позвонила, - сказала она, - я думала, что не застану тебя дома.
Так оно и было. Лиля хотела убраться, оставить подарок и написать маме письмо. Мамино присутствие дома не входило в ее планы.
- Прекрасно, - сказала она, пытаясь улыбнуться. – Все прекрасно. Все прекрасно, представляешь себе? Это было просто уплотнение, узелок.
- Узелок? – спросила Мари, глядя прямо в глаза дочери.
- Узелок, - подтвердила она, - просто уплотнение.
Лиля чуть не зарычала сквозь оскаленные в счастливой улыбке зубы.
- Слушай, - сказала Мари, - Дай мне это платье на завтра, а?
Лиля выбралась из платья, сунула его в руки матери, после чего та неловко сильно прижала дочь к себе, и быстро ушла в спальню.
И пока Лиля пыталась унять лютый озноб, и слезы, катившиеся по лицу, лежа в наваливающейся сверху слепой темноте, Мари в соседней комнате смотрела, не отрываясь, на бахрому платья, завязанную по всему краю в кривые, дерганные, перепутанные узлы, и уже все понимала.
Она, конечно, не станет его отговаривать, - просто скажет что-нибудь легкое, совсем незначительное, от чего галстук сразу разонравится ему самому. Так бывало почти всегда, когда они расходились во взглядах. Но этот галстук, по его мнению, идеальный подарок, - достаточно дорогой, достаточно личный. Он знает своего друга, тот будет просто счастлив.
Он решил, что купит его, когда она отвлечеться от многочасового шопинга, решив посетить уборную, - он сам предложит ей заглянуть туда, чтобы потом спокойно обходить бесконечные музейные залы. Они уже провели в магазине достаточно времени, решая, кому что достанется. Маленькую, аккуратную шелковую куклу было решено привезти его сестре, удивительную стеклянную брошь – ее матери, Ирен, сестра-художница, придет в восторг от блокнота из грубой "авторской" бумаги, - глядишь, с и покончили с тонким делом приобретения сувениров.
Он подошел к ней (руки сцеплены на пояснице, нос с едва различимой горбинкой почти касался витрины с какой-то мелочевкой, она явно была увечена глаза горели), склонился рядом почти в той же позе, пытаясь найти привлекший ее объект, и тихонько спросил: "В туалет зайти не хочешь? Я тебя подожду." Она оторвалась от безделушек, кивнула, сунула ему в руки свою сумку, и они двинулись к двери, ведущей из магазина в музейный холл.
Она все же успела зацепиться взглядом за пару шелковых кофточек, футболок с Дали, мимоходом провела пальцами левой руки по чудесному стеклянному столу, а правой огладила каскад шелковых галстуков, - и, задержав на указательном пальце тот, светло-синий, полуобернулась и сказала: «Смотри, какой. Вот бы дедушка был еще жив.»
день закрытых дверей
без никого и никак
день разбитых надежд
развеянных в прах
день перевернутых стен
растерзанных, обманутых чувств
день перерезанных вен
потерянных глаз и опущенных рук
день, когда ищешь изъян
в недрах своей пустоты
день, от которого пьян
выпит до дна, воплощение простоты
день, когда нужно идти
не оглянувшись подняться с колен
день, когда все впереди
день больших перемен