Тебе не хватает одной любви на целую жизнь, 
И ты за ней бежишь, чтобы убить 
Так пусто в твоей гнилой душе, мои молитвы летят тебе в помощь

Что общего между Ним и двенадцатью из восемнадцати?  Что общего между мной и этим аспектом жизни?

«Но плевать, на этом листке бумаги Вселенная подчиняется мне».

Блокнот, в котором я делаю пометки в ходе интервью, приятно пахнет табаком.

У меня дежавю. Я сижу на кухне перед ноутбуком, обрабатываю материал. Открыто окно, передо мной чашка кофе. Я одна, в тишине, которую нарушают редкие звуки, доносящиеся с улицы. Так было год - полтора назад. Было лето - солнечное и теплое. И разница  лишь в том, что квартира находилась на восьмом, а не первом этаже и вид из окна был прекраснее, разница в том, что на столе «Chesterfield», а не «Captain Black», я с короткими, а не длинными волосами. Но это чувство - чувство покоя, уверенности в себе и своем деле (намерениях, планах), некогда знакомое мне, появилось и наполняет меня сейчас. С чем оно связано? С тем, что выдался свободный от учебы, но свободный для работы день? С событиями вчерашнего вечера? Я не знаю,но хочу остановить мгновенье. 

Дома вкусно пахнет выпечкой и ликером, а в теплой постели меня ждет Бегбедер, Достоевский и лекции по экономике. 

Когда я возвращалась сегодня вечером домой, обе руки мои были заняты сумками, а в нескольких метрах от меня проводила свой досуг компания мужчин, пьющих и бьющих стеклянных тары. Мимо  проходил молодой человек, и, окликнув его, я объяснила ему ситуацию и свой страх. Недолго думая, он взял в одну руку  мои сумки, в другую - меня и проводил до самого дома. И в свете фонарей,стоящих вдоль дороги, мне даже  удалось  рассмотреть его бороду.

Отстирывая вчерашний вишневый сок от любимого свитера, я поняла, что принимаю все так, как есть без каких-либо установок, объяснений и оправданий. 

Удивительно, как мы еще не просыпаемся в собственной блевотине. 

Куда пропало мое ощущение времени? Речь даже не о счете часов, дней, недель. Дело, Романова, в том, что уже тринадцатый, а не одиннадцатый год. А то, с чем сопряжено прошедшее время, и как оно оформлено в памяти - совершенной иной разговор.

«Мне кажется, вместо тела у меня панцирь; мои внутренние органы словно сделаны из камня; я мертв уже много лет».

Уже которая ночь подряд проходит следующим образом: я лежу в пустой ванне и поливаю себя из душа. Я не успеваю замерзнуть, потому что лежу то количество времени, которого вполне достаточно, чтобы облить себя с головы до ног, бессознательно останавливаясь на каждой части тела отдельно. У меня получается из пространства внешних действий перенестись в пространство внутреннее: вот - я иду в синем пиджаке по Большой Морской, держа человека за руку, вот - сворачиваю с  Дзержинского, задыхаясь от собственных «TOUS touch» и отчаяния.

У моего осложнения возникло очередное осложнение. 

И того, что на двоих мы будем делить лишь один Петербург вполне достаточно. То, что происходит вовсе не вынуждает меня все живое закопать глубоко в уже разрытую, до невозможности разорванную землю. Нет, я делаю это вполне осознанно, более того - добровольно.

Когда дедлайн 31 декабря, что, в принципе, логично, это пиздец.

Надеюсь на благоразумие бармена и музыканта, внушая себе, что это целесообразно. Реанимирую подаренные ими цветы.

Я спрашиваю, что спасет меня от такой своего рода болезни, и человек, чей взрослый голос на другом конце телефонного провода звучит весьма убедительно, справедливо заключает: «Мелаксен», массаж и травка.