***
Где ты,
Ева Браунинг,
Мглистая девочка зверства
Лолиточка пистолетов
Ласковых окупаций.

Корявая куколка смерти
Муза рассовых чисток
Пациентка Конца
Любовница Абсолюта?

Где ты,
Ева Браунинг,
Мудрая бабочка Вагнера
Муть арийского хаоса
Русская мать насилия?

***

© Алина Витухновская

***

В бараке для пленных лишь частые драки
Могли ненадолго развлечь офицеров.
Немецкая речь с завываньем собаки –
Как смех Люцифера.

И наголо бритая аристократка,
Красивая крыска надменно-английская
Была как туристка, актриска. Украдкой
Она улыбалась. Плевала на выстрелы.

Ее приглашает на танец гестаповец.
И голая грудь, и подтяжки фашистские.
Ее непристойная стильность растаптывать
Готова готовых убить её и влюбившихся.

– «В Валгаллу из них бог отправит которого?
С таким бы я стала!»
Она увидала красивого, гордого.
Она улыбалась.

И снова на танец приводит гестаповец.
Ревнует к другому он.
Его убивает и дарит красавице
Соперника голову.

Гестаповец спал с ней с любовницей-пленницей?..
Она отдавалась? Сдавалась? Имела его?
Он клялся ей в верности, в револьверности,
Боясь ее смелости.

Германия словно в предсмертной агонии.
И пули нулей. И капитуляция.
И пленницу то ли, то ли любовницу
в детском платьице
Увозят на родину. За вагонами

Как преданный пес бежал гестаповец.
Она стала всем его: галлюцинацией.
Она была явью, была его прошлым.
Лишенный ее, он был уничтожен.

Он стал ничем, пустотой с лицом
Другой пустоты, он грезил ей.
Он стал работать Ночным портье,
Порочным животным и мертвецом.

Он ночью имел ее членом черта.
А днем превращался в ничто, работал.
Однажды увидел с чертами ее красотку:
«Кто ты?»
Она смотрела на него, как смотрят
На врагов и любовников.

Она была с музыкантом-мужем.
Сняли номер, отчужденные двое.
А гестаповец был ей нужен.
Он чувствовал, как она хочет, воет.

– «Сучка, уже отрастила волосы.
В шубе, в колье бриллиантовом. Брили
Тебя, помнишь? Голую били.
Ты узнала меня по глазам, по голосу?

Я пустой остаток, кусок нашей страсти».
– «Я узнала тебя по запаху наших пороков».
Он бросил работу. Она – родину и богатство.
Отец ее проклял.

Они заперлись на конспиративной квартире,
О которой знал узкий круг эсэсовцев,
скрывающихся от суда.
Они трахались на полу, в ванной, в сортире.
Ничто не вызывало стыда.

Они вылизывали друг друга, глотая остатки еды.
Он порезал ногу о стекло,
побитое их истериками.
Она ползала по полу и целовала его следы.
Все было постелью их.

Их покидали силы. Улица
Улыбалась полицейскими ружьями.
Она держала его хуй на лице,
Как девочка плюшевую игрушку.

Однажды они не выдержали и вышли.
Она одело то детское платье, его порадовать.
Пули летели, словно гнилые вишни.
Тела их неловко и кукольно падали.

Вот сказка о любви пленницы и фашиста.
Красавица и гестаповец. Туристка – Ночной портье.
Редко страсть оказывается фальшивой,
В отличие от бриллиантового колье.

***

© Алина Витухновская

***

Я рос хилой пунцовой опасной креветкой.
Пугался хрустящих в болячках ножек.
По вечерам рыжая сквозь занавески
соседка показывала мне ножик.

Я ел лимоны и от луковиц плакал.
Мечтал о мести над гороховым супом.
Надо мной шелушился, старея, папа,
обманывая, что был мне другом.

Я не любил его за потный палец,
за леденцы, пропахшие воблой.
Мне часто снился седой китаец.
Я превращался в вопль.

Когда он гнался за мной на лыже,
одноногий убийца с глиной в кармане,
по тому, как он говорит и дышит,
я узнавал в нем маму.

Мама утром целовала меня слюнями.
Тесто бухло под батареей.
Я думал, что это глина.
Пустыми днями я боялся смерти и хотел быстрее.

Я убил попугая и был наказан.
Плакал в углу и китайца слышал.
Я знал, что из глины вылепят вазу,
бросят меня туда и закроют крышкой.

Китаец прятался под кроватью.
Я дышал как рыба из пылесоса.
Потом на меня набросились братья.
Я смотрел, как солнце течет из носа.

Однажды я выпил 13 таблеток.
Было скучно смотреть телевизор.
Меня не любили сверстники:
"Этот, - кричали, - креветка, выжатая клизма."

В больнице меня пожалел мужчина.
Взял к себе в дом, рассказывал мне о прошлом.
Он лепил большие вазы из глины,
покупал мне одежду и был хорошим.

Я слепил на праздник в подарок лошадь.
Я спросил: "Красивая?" Он не ответил.
Он сказал, что теперь без меня не сможет.
Мы поклялись быть вместе до смерти.

Мы прожили 20 лет. Я забыл о детстве.
Мать умерла. Я смотрел, пытаясь
уловить раздвоенье. Но глаза убедили сердце -
Это была мама, а не китаец.

Папа не захотел разговаривать после смерти.
Он все еще пах селедкой и разбухал от горя.
Я ушел от него. И работы вместо смотрел на друга,
думал, хорошо, что нас двое.

Нас пригласили в город с другим названием.
Там платили больше, ценя работу.
Новый дом был чужим. Я лежал на диване двое суток.
Друг спросил меня: "Что ты?"

Мы одели костюмы и вышли в центр.
Многолюдье не стерло клыки улиц.
Моя жизнь как медуза теряла цельность.
Мне хотелось, чтоб мы вернулись.

Я упал на скамейку. Мне было плохо.
Я соврал, что голоден. Магазины
новых улиц убеждали в чувстве подвоха.
Я внял пространству и знал уже, что будущее необратимо.

Друг предложил прогуляться до ресторана.
Все кафе центральные были закрыты.
Мы прошли весь центр и добрались до окраин.
Я давился словами, но молчап как рыба.

Мы были не мы уже. Мне был знаком сценарий.
В мякоть медузы впился костяк романа.
Мозг узнал из обоих своих полушарий
ВСЕ, за секунду как мы открыли дверь Китайского ресторана.

Друг купил вино, теребил этикетку.
"Неприлично, - подумал я, - ведет себя гнусно.
Я его ненавижу." Мне улыбались креветки.
Я смотрел в тарелку и не мог отвернуться.

Я хочу быть один. Я изменить пытался
грядущее, мыслью мешая годы.
"Здесь есть столик?" - "Нет", - официанта-китайца
голос был обязателен и угодлив.

Мама... Я многое вспомнил сразу.
Я рос хилой пунцовой опасной креветкой.
... На столе в ресторане стояла ваза...
... По вечерам рыжая сквозь занавески ножик показывала
соседка...

Я дышал как рыба. Тошнил паштетом.
Мечтал о мести над гороховым супом.
За столом со мною обедает некто,
обманывающий, что был мне другом.

Ножик вошел в него обыденно, словно в блюдо.
На столе стояла большая ваза.
Я старался быстрей, пока не увидят люди.
Толкнул его внутрь. Он вошел туда сразу.

Я закрыл его крышкой, давил, натужась.
Сквозь нее как мухи метались пятна
глаз. И когда я увидел ужас,
он меня убедил и в одном, и в обратном.

Ум застыл в точке пересечений,
в пункте обмена взаимообразной ложью.
В нем, имея бесчисленные значенья,
безвыборно созерцаю рыжей соседки ножик.

.....................................................................................

В справочнике по городу нет ни одного китайского ресторана.
Полицейский уверенно отрицает:
"Вашего друга нет и не было! Это выдумка наркомана
или безумца." Я бегу домой. Под кроватью лежит китаец.

Я живу один. Смотрю под кровать и вижу тайные знаки.
А сегодня я выпил 13 таблеток
оттого, что я ел лимоны и от луковиц плакал,
и рос хилой пунцовой опасной креветкой.

***

© Алина Витухновская

[показать]

– 1 –
Прошлая жизнь –
Лишь фон
Для фашистского пати.
Там Алиен…
Готичное бляде-платье…

Я прячусь
В Бреде Ничто,
Одета не по погоде,
Но в самое то!

Здесь Алиен наливали водки.
Анархисты, хрустя столом,
Мутили тосты
Арахисовой власти,
Лихих абстракций.
Потом
Потные панки
С гламурным
Каким-то
Понтом
Пускались в плясы.
В плясах – опасность,
Разухабистость пастуха,
Крестьянское
Пьянство.
Клюнь их красными
Сосательными петушками –
Из них революции
Разгорятся.

– 2 –
Где-то свастика гормональная
Некоего скино-мачо.
Я изысканно-нереальное
Сказала: "Мальчик!"
Молчал
Мальчик,
Как волчара Вальгалы дышал.
Членом луны, голубыми Глазами взял
Меня, каким-то оргазмом мозга,
Грозами млечными,
Роз розгами.
Мы стояли –
Похоти монстры.
Просто
Стояли
В позах
Мраморных статуй.
Амурно-крылато.
Платье мое потело
Мраморным нордом
Романов оргий,
Горгоной смотрел он,
Гордый.

– 3 –
Статуй соитие…
Соитие статуй…
Твои уста.
Воинственно-пьяные
Меня высасывали,
Как сок томатный.

Сосок атомный.
Эти касания
Сонные, калипсольные.
Ты – посол
Апокалипсиса.
Я представляла
Эти касания,
Пока длился
Вечер. Раскованной, голой
Я бы стала
Лилит, Дьяволицей,
Если бы
Ты приблизился
Взглядом,
Голосом.
Я влюбилась
В снежного принца.

Ты молчал
Аполлоном скепсиса,
Апокалипсиса
Антилаской.
Шептало клыкастое,
Вампирское
Голосом Элвиса
Из колонок
Ди-джействуюшего призрака:
"Он влюбился!"
Я не верила.
Апокалипсис секса.

Апокалипсисом
Апельсиновым,
Механическим
Будь насилием!
Проливаюсь слезой "Столичной"
Водки с перцем.
Закусывай моим сердцем!

Ты красив по-мальчишески.
Нахально сплевывающий
В ад души.
Ты когда-нибудь
Задушишь меня,
Ревнуя
К теоретическому Другому,
К некой возможности
Лжи.

А пока –
Пискнуть бы побоялся.
А сам думал:
"Вы…бу, убью!"
Без покаяния
Апокалипсиса
Аполлон
Пьяный.

Ты и молился,
Если –
Линде Евангелисте,
Как единственному
Евангелие,
Молитвою онаниста,
В клипе
Любви
MTV:
"Вы…бу, убью!"

А я
Умилялась мглисто,
На коленях вымаливая
Твое "Ай лав ю".
Я была Лилит кокаиновой,
Белым телом,
Лебедем леди,
Идеально бледная,
Как та графиня,
Что купалась в крови.
Я была ведьмой-лебедем,
Галой Дали.
Медленные ползли
Мгновения,
Ледяные апокалинии
Контуры сюрреали…

Телом богини
Гибну
От холода
Твоих губ.
Истину страсти
Постигну,
Когда ты раздвинешь меня
Армстронгом
Ног, труб.

Моргом,
Комком у горла,
Кровавой оргией,
Дрожа джазово,
Я умираю заживо.
Пока же
Неразгаданного,
Постороннего,
Тебя
Надо мне
Армстронгово.

Дрожу
Джазово
Доисторическим,
Гормональным.
Боль-ю,
Лов-ю,
Не живу.
Боюсь любви
В нереальном.
Ты одноразовое
Де жа вю?

Я не выдержу
Любви дежа вю..
Принц снежный,
Тай, лов ю!

Я была
Красотка Веласкеса,
Ты – Велес
Апокалипсиса.
Викинг в пирсинге.
В гринуэевской абстракции.
Графиня в крови…
Я,
Как WINDOWS,
Подвиснула
На любви.
Я нравлюсь викингу?
Вопрос, как виселица.
Вымаливаю e-mail,
Чтобы ты меня поимел.

Венера в мехе, в хохоте,
Стерва в похоти

***

Карусели костяные.
Я отправлюсь в твой Освенцим.
Там в печах тела людские
Источают запах Кензо.

Инфернальный запах Кензо.
Аромат Освенцим-Джангл.
Я услышу твое сердце
В печке общего пожара.

В грыже трещин Интерзоны.
В дыме женщины и ганджи.
В женской зоне Пуазона
Все мы встретимся однажды.

Расписные пятна крови.
Пистолетных вальсов тени.
Смутных хаосов основы
Постигаю постепенно.

Эта зона — зона знаков.
Только смятые шинели.
Лишь один остался запах.
Не того ли мы хотели?

Утомленное сознанье
Уступает тьме сомнений,
Где пустые тени маний
станут правдою мгновенно,

Будут яростно-опасны,
Так дыряво бесконечны,
Так отчаянно согласны
Нас проглатывать навечно.

Я расшатанной избушкой
Постою на страшной горке.
И нечайной погремушкой
Прогремлю в нестрашном морге.

В деревянном мародерстве
Разольюсь ведерком крови
Оловянному упорству
Пики страшные готовят

У колодца коромысла
Как отрубленные руки
Изумленные повисли
Над людской неясной мукой.

Вот и я б с куском скелета
Инвалидного остался,
И тебя до злого лета
Незаметно не дождался.

***

© Алина Витухновская

***

Брит череп поэта. Скинхед поэтический
Убит политическим секонд-хендом.
Любил революцию эстетически
И эротически был ей предан.

Он исторически был ей продан.
Она была его бредом, брэндом.
Как денди лондонский в секонд-хенде
Казался сбрендившим, беспородным.

Одет в наглядную агитацию
И вдруг угадывает проституцию.
Он манит пулю к манипуляциям.
Для револверьности революции.


***
© Алина Витухновская

---

Там азиат монголисто-косматый
Заляпал кровью руки и одежду.
Он убивал футбольного фаната.
А я уже был где-то на Манежной.
Тот азиат был как под опиатом.
Какая-то дурная безмятежность
Его не покидала, как когда-то
Бывало на охоте.Труп медвежий
Уступчиво игрушечною шкурой,
Уютным будущим на стенке был повешен.
Шел пятый год гламурной диктатуры.
И все стремилось к Площади Манежной.
Я был тщедушен и аполитичен,
Был отстранен и несколько изнежен.
В чужую смерть глядел я с безразличьем.
Я был Моне и Жан Жене Манежной.

Я был, возможно, частью пейзажа,
Сюжетом чьим-то. Наизусть затвержен
Мой монолог. Мой имидж эпатажен
Излишне, для обыденной Манежной.
Бульвар Кронштадский пастью Петрограда
Москву хоронит. Плачет безутешно
И девушка Футбольного Фаната,
И воет мать. Сие мне не потешно.

Снобизма некого, раскатистую роскошь
Прохладного и злого хохотка
Я отвергаю. Каменная Площадь
Колдует надо мной, наверняка.
Кронштадский дышит тысячною пылью
Каких-то грандиозных похорон.
Отчаянье величайшего бессилья
Я наблюдаю, я заворожен.

Вот ваш Христос, футбольные гавроши.
Как "Отче наш" вышептывали вы
Молитвенное "Хайль" и что попроще
В пустые небеса чужой Москвы.
Ужели вас мильон, но он возможен
Бытийствовать, когда заполнен стадион,
Когда в оргазменно-религиозной дрожи
Как ОТЧЕ НАШ - ончем-пи-он ОНЧЕМПИОНОНЧЕМПИОН.

Неон спор рта... "Спартак" цени. А он
А он зачем убит? А просто так.
Ты, в черной маске, не попавший в такт,
Рот ошарашенный СПАРТАКСПАРТАКСПАРТАК -
Не выговаривает больше. Ибо он -
Распятый смертью - НЕМОТА. А ТАК -
ОН МЕСТЬ СКОТАМ. НО ГДЕ СКОТЫ - ОМОН.

Тот азиат, монголисто-косматый
Живет на родине, свободен, как и прежде.
Москва хоронит юного Фаната.
А я опять на Площади Манежной.
Еще не знал, что мне там будет надо.
Я не лелеял никакой надежды.
Бродя кругами Дантевского Ада,
Я снова очутился на Манежной.

Я стану античностью, аскетичною цементея,
Немецким мальчиком, на Руси равнодушной,
И как петлю, повесил бы ей на шею,
Фанатский шарф, изысканный и воздушный.
Среди фанфар и траурных маршей,
Дендизм мой встретит ли пониманье?..
Был зашифрован в фанатском шарфе
Сигнал надмирный , конспирированное воззванье.
Каждый щаг обернется шансом.
Каждое "фас" обернется фашио.
Чем хуже, тем хуже только для фактов.
Хуже для фактов, лучше для Фауста.

Мы почти превратились в Африку.
Фейковых переворотов масса.
Фрики хотят работать на фабрике.
По производству мяса. Мясом.
Масса влюбляется в свой дефект.
Де факто - стоит уйти от масс.
РАФовский требуется эффект.
Где политический декаданс,

Надо пустить государству кровь
Не каспаров восстал, спартак.
Каждый охотник уже готов
Стрелять,туда, где сидит дурак.
Дураки играются в дурака.
Тне FUCK...

Мон шер, я стал кошмарно народен.
И ошарашив загадочным одеяньем,
Весь высший свет, что так безысходно моден.
Я шел в народ, как бомж уходит за подаяньем.

Как фантастическое, как мересьев смерти
Мерещилась все душа
В фантоме кичевом,
в том мне, Ином, непривычном.
В хаосе космическом
меня шатал тот фанатский шарф,
как-будто я был чем-то хрупким и птичьим.

А ночью я сквозь пение услыхал
На языке, что был мне неведом прежде
Полуприказ, полу тайный сигнал -
Вам следует не покидать пространство Манежной.

***
© Алина Витухновская , НОЯБРЬ 2010

© Владимир Маяковский

***

Русь утрирует безвыходное
Вирусы МуслимГауза
Мыслим Триумфом Кризиса
Футурум Ада
Микс Викернеса
Реал Фон Триера
На фоне трипа реальности
Под трёп экзистенциальности
Вмазывается Ибица.

Убийца в экстазе
Экстаз в убийстве
Русь утрирует безвыходное
Маслинами МуслимГауза
Муссолини Матисса
Италия улыбается
Красной пастью фашизма
Русь утрирует хаос хаоса
Трип Баухаоса

Скачет «Ах!» мертвячье
Червь похоти
Вечер – мячик
Чёрного солнца хохоты

Солнце – пицца
Цапля Малевича
Маслом выцепи
Суть человечью
Мазком кисти
Ползком пальца
Скользкий ледок фашизма
Айн, цвай…

2
Дискурс убийства
В эхе Умберто Эко
Экскурсия в Эго
Нутрь дикости

Утрирую трепанацию
Панцирем Заратустры
Мир раскалывается
Орешком безумства.



Мы как в хоспис безвизово
В Русь скатились предсмертные
Ренессансом Викернеса
Кризис Эры. Клык Эроса.

Казанской матери
В узорах Кандинского
В терзаньях закатности
Звёздами выкатились
Глаза невозможные
Матерь божья

Тревожность кружева
Облаком виснет
Блеском Викернеса
Обволакивающий ужас
Щи Лавкрафта
Щекотка LOVE
Аватара автора
Тора Гитлера
Ева – гетера
В ритме оргии
Фашизм – любовь.

Мы как в хоспис безвизово
В Русь скатились предсмертные
Кандинский Викернеса
Визг геометрии
Марка Бернеса
Радио-рот орёт
Содом-Одесса
Пол Пот

Потная бренность опыта
Лапотность баррикад
Хохот пропасти
Вглядывающейся в ад

Карма – бегство от беса
От самости кросс
Мрак Бернеса
Осени прах как Босх

Достоевского бесы
Революции диатез
Бренер в Бернесе
Аненэрбе в репрессиях
Ананасы в шампанском ест
Элвис поэзии



Гумилев на небе –
Не раб аненэрбе
Анограмою нервной
Серебряных веков волк
Оберег стихотворный
От воронов
Уберёг

Девочка с персиками
лубочной невестой
Лолиточную невинность
выблёвывает любви
Я Хлебниковым выхлёбываю
из болота яви божественное
Я – золото молчания невежественного
Языческим богом норвежского
Нордическим язычком,
вылизывающим трещину
Ницшеанская бездна –
менструирующая женщина
Ничто как самец блаженствует,
купаясь в крови
Мы как в хоспис безвизово
В Русь приходим предсмертные
Мы в ремиссии бессмысленного
В дискурсе беспредметного

Мы мутируя в дикости
В скудной бедности
Взвизгнем Викернесом

В дисурсе беспредметного
«Хайль Вымыслу!»
Постигаем миссию
Мы блаженные
Боже милостивый
Тоже Викернесовый
Нас прижми к щекам!
Русь Баженова
Мы в отражении
Мы в вымысле

Мы униженные
Черви книжные
Мы в рефлексии
Рэп-лексика
Препарируясь,
Ори, поэзия!
Лексика Лефовского
Классика Маяковского
Лимонов в Лефортово –
Не в Париже

Мы вылетим в Осло трепетным рейсом
Мы русского леса утробные призраки
Мы в клевера веруем дерзкого ясность
Взлетим махаонами русского хаоса
Осыпавшись в осень пыльцою бессмысленной
Мы в хосписе русском погибнем безвизово

Варг Викернес, анаграммой повисни!
Читайте молитву Апокалипсиса!
Валькирии словно с полотен Веласкеса
Варг Викернес Велесом дуализма
Послом вампирическим, чёрным викингом
Восстанови в Моргограде неласковом
Ад языческого!

***

© Алина Витухновская

***

То ли чего-то желает Русь,
То ли нам скучно без,
Все безразлично уже, так пусть
Кружится черный бес
Бредит больной серебряный Блок.
Начинается страшный век.
Каждый раз, когда умирает бог,
Рождается человек.

Город ложится в свой Питер-гроб.
Народ похотливо пьян.
Блудливых рабов собирают, чтоб
Выдавливать кровь в стакан.

И, выпив жадно, мотать на ус
Водоросли их тел.
У тех, кто любит их липкий вкус
Лица бледны, как мел.

И хищностью морд, насекомой тьмой,
чудовищем рыхлых рыл
Морщинисто-общий узор сквозь гной
Их тайную суть открыл.

***


Некапризные девочки
Ездят в авто
Ибо это пробег фашистский
А услужливый волг
Подает им пальто
И подносит вино и сосиски.

А капризные суки
Сидят по домам
Им сосиски привозит
Латентный,
Но хам.
Этим сукам достаточно вкусно.
"Супермаркет какой-то !"_
Возмутился Ульбрек.
Волг добавил :" Мишель,
Это тоже пробег
И фашистский,
И вообщем, как ясно всем нам,
Это явно пробег антирусский."

***

© Алина Витухновская

***

...Топорики ...Топроики...
-"От кого беременна,
Красавица?"
- "От Толика."
Касается животика.
А я выблевываю
Любви той скотской
Все животное.

Я через гроба-космос
Через не-бога-иную-русь
Нутро Всего зрю,
Всма-три-ва-юсь.


Манным болотом,
Кошмарной кашей,
Гнилым логовом -
Родина наша.
Родина наша
Кошмарна, липка.
Душу распашет
Смерти трактор.
Кошмарна, Машенька,
Земли улитка.
Страшна, Маша,
Смерти ракушка.

Я постигаю
Ту хохломскую вязь.
В Суть Зла
Всмиатриваюсь
Узлом-Чудищем.
Лакает как лакомство
Клыками НАС
НАСТОЯЩЕЕ,
ПРОШЛОЕ,
БУДУЩЕЕ.

Все оборачивается Пустотой,
Там, где твое повешенное пальто
Еще хрипит, рукавами машет...
Машенька,
Бытие и Ничто?
НИЧТО -
Машенька.


***

© Алина Витухновская