Мальчик играет, конечно, в мячик, мальчик от девочек мячик прячет, если найдут эти дуры мячик, бросят в соседский терновый куст. Мальчик ушёл далеко от дома, местность не очень-то и знакома, но по неписанному закону думает мальчик: “Сейчас вернусь”. Мячик цветной и живой почти что, праздник для радостного мальчишки, в первом составе у “Боавишты” или, на крайность, у “Спартака”. Гол – аплодируют все трибуны, гол – и ревёт стадион безумно, уно моменто, всего лишь уно, слава настолько уже близка. Воображенье ему рисует: все вратари перед ним пасуют, он переигрывает вчистую всех Канисаресов на земле. Он – нападающий от рожденья, через защиту промчавшись тенью, сеет в соперниках он смятенье, кубки красуются на столе. Мяч улетает куда-то дальше, через дорогу, пожалуй, даже. В следующий раз-то он не промажет, хитрый кручёный – его секрет. Мальчик бежит за мячом вприпрыжку, не замечая машину, слишком быстро летящую на мальчишку. В этот момент замирает вре...

Мама готовит обед на кухне, рыбе два дня: не сварить – протухнет, после, закончив, устало рухнет, будет смотреть по ТВ кино. Пахнет едой и чуть-чуть духами, пульт управления под руками, что по другой, например, программе, тоже какое-то “Мимино”. Рыба всё варится, время длится, ночью без мужа давно не спится, хочется днём на часок забыться, чтобы ни звука и темнота, только никак, ни секунды больше, нужно успеть на работу, боже, строже к себе – да куда уж строже, слышите, это я вам, куда? Ночью – сиделкой, а днём – на баре, маму любая работа старит, тут о каком уж мечтать загаре, губы накрасить – минута есть. В маму внезапно стреляет током, что-то сынишка гуляет долго, в ней просыпается чувство долга, тяжек, поди, материнский крест. Мама выходит, подъезд свободен, улица тоже пустует вроде, мама кричит, мол, ты где, Володя, быстро темнеет в пустом дворе. Мамы ведь чувствуют, где их дети: что-то не так, это чует сердце, что-то не то, ощущенье смерти. В этот момент застывает вре...

Виктор сегодня почти доволен, утром пришло sms от Оли, Оля свободна: в бистро, в кино ли, это неважно, но мы пойдём. Виктор влюблён, как мальчишка глупый, зеркалу поутру скалит зубы, носит букеты размером с клумбу, ждёт у окна её под дождём. Виктор на съёмной живёт квартире, классно стреляет в соседнем тире, Виктору двадцать, кажись, четыре, молод, подтянут, вполне умён. Вот, на неделе купил машину, планы на отпуск теперь большие, ехать с друзьями в Париж решили, Олю, возможно, с собой возьмём. Радио бьёт танцевальный ритм, Виктор пьёт пиво с довольным видом, надо себя ограничить литром: всё-таки ехать потом домой. Друг говорит: погоди, останься, скоро начнутся такие танцы, Оля заждётся, поеду, братцы. “Оля, - смеются, - о боже мой!” Виктор садится за руль нетрезвым, скорость он любит, признаться честно, медленно ехать – неинтересно, если ты быстр – то ты в игре. Виктор себя ощущает мачо, красный мустанг по дороге скачет, тут выбегает на трассу мальчик. В этот момент замирает вре...

Время застыло и стало магмой, патокой, мёдом и кашей манной, чем-то таким безусловно странным, вязко-текучим, пустым на вкус. Время расселось в удобном кресле, время не знает “когда” и “если”, так как все эти “когда” и “если” пахнут не лучше, чем старый скунс. Если мальчишка не бросит мячик, мячик, естественно, не ускачет, мама, естественно, не заплачет, так, отругает, и это всё. Если водитель не выпьет пива, Оля не будет слегка игрива, сложится паззл вполне красиво: жулик наказан, Малыш спасён. Время не знает, на что решиться, вроде не хочется быть убийцей, только надолго остановиться – это неправильно, сто пудов. Там ведь немного, не больше метра, хуже для паузы нет момента, тут уж какие эксперименты, чуть с поводка – и уже готов.

Здравствуйте, дети. Себя устроив в шкуре любого из трёх героев, пишем об этом красивым строем, на сочинение – полчаса. Пишем, пожалуйста, аккуратно, буквы желательно, чтобы рядно, почерк красиво, легко, нарядно, так, чтобы радовались глаза. Мальчик застыл в двух шагах от смерти, Виктор не видит его – поверьте, маме – бумажка в простом конверте, пишем об этом сквозь “не могу”. Пишем о том, что ни дня покоя, пишем о том, что мы все – изгои.

Если рискнёшь написать другое – я у тебя в долгу.
© Тим Скоренко

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. "Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.

(С) Аля Кудряшова

С мачехою на краю деревни
У опушки я жила лесной.
А за лесом этим замок древний
Обходили люди стороной.

Знали, в замке том живёт жестокий,
Бессердечный, грозный Людоед.
Он в деревню нашу, что под боком,
Заходил частенько на обед.


В жизни этой счастья я не ведала.
С мачехой жила, как в страшном сне.
Так, что даже жертвой людоедовой
Очень часто стать хотелось мне.

Вот однажды, осенью ненастной,
Указала мачеха за дверь.
Слёзы лить и умолять напрасно.
И куда же мне идти теперь?

В лес пошла, уселась там на камень,
Зарыдала горько, «в три ручья»,
Слёзы растирая кулачками…
Слышу вдруг – «Дитя моё, ты чья?»

Подняла глаза – мужчина мрачный,
Смотрит на меня довольно зло.
Взглядом кровью налитым, маньячным.
Людоед! Ах, как мне повезло!

Бросилась я в ноги к людоеду,
Даже чуть попятился злодей.
«Съешь меня, пожалуйста, не медля!
Умоляю, съешь меня скорей!»

Видно было, с просьбою такою,
До меня, никто не подходил.
Нервно лоб потрогал мне рукою
И на камень снова усадил.

Но на камне я сидеть не стала,
Кинулась опять в слезах к нему –
«Умоляю, съешь! Я так устала!
Не нужна я в мире никому!»

«Ладно, съем! Коль ты об этом просишь!
Только успокойся и не плачь!» –
Пожалел меня он и набросил
Мне на плечи свой огромный плащ.

Рядом с ним я шла лесной дорогой,
С нетерпеньем смертный час ждала.
На меня злодей косился строго.
Может, подбирал размер котла?

Замок был внутри совсем не страшный,
Никаких костей и черепов.
Людоед надел халат домашний,
В нём казался он не так суров.

Подошёл. Зажмурилась…и что же?
Взял за ручку и подвел к огню.
Почему он снова медлит? Боже!
Составляет, видимо, меню?!

Усадив меня к камину, в кресло,
Красного вина в бокал налил,
И спросил – «Мне очень интересно,
Чем же белый свет тебе не мил?»

От вина язык мой развязался,
С потрохами мачеху сдала.
Зарычал злодей и заметался –
«Ну и стерва! Как она могла?

Завтра же пойду и съем заразу!
Кстати, я купил котёл большой»
К людоеду я прониклась сразу
Всей своей израненной душой.

«Нет!» – сказала – «Есть её не надо!
Лучше съешь меня, как обещал.
В мачехе-отраве много яду!»
Людоед на это промолчал.

От вина в тепле я задремала.
Он отнёс меня в одну из спален,
Подоткнул с заботой одеяло…
Да! Злодей, и впрямь, был уникален!

Утром я к нему всё с той же просьбой.
Потрепал легонько по плечу –
«Обещал, что съем?! Так успокойся!
Просто… мяса нынче не хочу!»

День за днём просила о расправе,
Я устала слушать отговорки.
То не знает, чем меня приправить,
То вдруг, масло у него прогоркло.

Как-то раз, я перегнула палку –
«Ну, скажи мне, что ты за злодей?!
Почему тебе меня не жалко?
Чем я хуже всех других людей?»

На меня злодей взглянул сердито –
«Хорошо, сегодня же и съем!»
Книга кулинарная раскрыта
И рецепт отыскан без проблем…

Наточил свой самый страшный ножик,
Стол на одного сервировал…
Подошел. Зажмурилась… и что же?
Людоед меня… поцеловал.

Все его «злодейские» повадки,
Каждый божий день теперь терплю.

Любит и зовёт своею сладкой...
А уж я то, как его люблю!

Автор неизвестен

Девочка-воин плачет у барной стойки,
Рыжую чёлку заправив под капюшон.
«Сколько ещё убить мне драконов, сколько,
Чтобы ты бросил всё и за мной пришёл?»

Потом тяжело вздыхает и пьёт мартини,
Белым платком протирая кривой кинжал.
В области сердца выжжено его имя.
Девочке холодно и ничего не жаль.

Грузные гномы традиционно с пивом
Чинно гудят за столиком у окна.
Сальные гномьи шутки летят ей в спину.
Девочка-воин молча стоит одна

У повидавшей всякое барной стойки.
Он обещал, что придёт на исходе …бря.
«Сколько ещё убить мне драконов, сколько,
Чтобы ты понял – со мной так шутить нельзя?!»

Пьяные стражники шумно бранят барона:
«…выжил…совсем не платит…дурак и жмот…»
Время к утру, бар уже покидают гномы,
…брь на исходе. Она неусыпно ждёт

Пятые сутки, глаза проглядев. Не ново.
Плачет, зажав в белых рученьках по ножу.
«Сколько, ну сколько ещё мне убить драконов,
Чтобы ты понял, что я тебе подхожу?!»

Старый сатир молока наливает кошке,
Ей – валерьянки: «Пей, девочка, снимет стресс.
Бедная-бедная… Как не поймёшь ты, крошка?
Рыцари издревле ищут себе – принцесс…»

Дарья Иванова

Баллада о заброшенном вокзале

По расписанию поезд в восемь, время - одиннадцать, без пяти.
Ольга твердит себе: "Нет, не бойся! Просто задержка в конце пути,
просто дурак один, шутки ради, дёрнул, не думая, за стоп-кран".
Ольга стоит под обстрелом градин, ждёт в одиночестве до утра,
шарф поправляет рукой дрожащей, трёт раскрасневшиеся глаза
и повторяет как можно чаще: "Он возвратится домой, назад!
Если я жду, неотступно, честно, если люблю - то он мной храним.
В тверди земной, в вышине небесной, Господи, сжалься, прошу, над ним!
Пусть он вернётся домой под вечер, будто услышав мои мольбы,
а обещание нашей встречи будет сильнее любой судьбы.
Если же он в неизвестность канет, звездную бездну и белый дым,
Господи, сжалься, тогда над нами, дай мне возможность уйти за ним!"
Время и жизнь пролетают мимо, скорбную женщину обходя.
Мир превращается в тёмный снимок: старый вокзал за стеной дождя,
выбиты окна, ступени стёрты, крыша обрушилась в главный зал,
здание кажется злым и мёртвым, скоро укроет его лоза.
Место дурное, и здесь не ходят нелюди, люди и поезда
- старый вокзал никуда не годен. Ольга стоит. Продолжает ждать,
в тень истончившись, истлев, исчезнув, верит, и вера её крепка.
Чувства её - как маяк над бездной - светят сквозь пропасти и века.
Только всё глупо и бесполезно, пусть и любовь её велика.

Но хорошо завершится повесть, что бы рассказчик там ни сказал.
Сквозь царство мёртвых несётся поезд
На опустевший давно вокзал.

Джезебел Морган

Сына мать качала...баюшки - баю,
Вырастешь сыночек...помни мать свою.
Ночь уже проходит и встает заря,
Мать качала сына...думала - не зря.
Все плохие мысли от себя гнала,
… И с какою гордостью в первый класс вела.
Годы пролетели -вниз с горы, рекой,
В жизни у мальчишки - первый выпускной.
Далее учеба в городе большом,
А потом сыночек в армию ушел.
Мать переживала...ночи не спала,
Каждую копейку сыну берегла.
Господа просила...все слова, как стон,
О здоровье сына у святых икон.
Свадьба отшумела..."Дым стоял столбом"
И сынок покинул старый отчий дом.
Жизнь его кружила в карусели дней,
Не звонит...не пишет матери своей,
А она все плачет сидя у окна,
Серенькая кошка...да она - одна.
И душа рыдает и под сердцем жжет,
Что же сын не едет...внуков не везет?
Все у сына в общем в жизни хорошо,
Жизнь свою устроил, сам себя нашел.
Для семьи трудился не жалея сил
...А о ней не вспомнил...а о ней забыл.
И никак до сына это не дойдет,
Что молитвой мамы , он вот так живет.
Плачет сын у гроба..."Мамочка , прости"
Ношу эту тяжкую до конца нести.
Помнить о родителях - жизненный закон,
Он об этом вспомнил после похорон.
На глаза попались в тайном уголке ,
Сбереженья мамы в носовом платке.
Рядышком записка..."Я тебя ждала,
Здесь насобирала, что , сынок смогла"
Плакал над деньгами сам себя кляня,
Он такие деньги делал за полдня.
И душа рыдает ...и прощенья нет,
Мать их собирала целых десять лет...

Автор неизвестен

Старая дублёнка, рваные сапожки...
"Тётенька, подайте..." - шепчет еле слышно.
Тянет он к прохожим грязную ладошку:
"Я же не виновен, что вот так всё вышло..."

Лет шести - не больше, беспризорный мальчик
Жалкого котёнка к сердцу прижимает,
Гладит его нежно и тихонько плачет.
Люди ходят мимо и не замечают.

Подхожу к бедняге, отдаю свой завтрак -
Пару бутербродов и чуть-чуть печенья,
Добавляю денег (всё, что есть на завтра).
Он в ответ, смущаясь: "Прям как в день рожденья!"

Кушай на здоровье, кушай, мой хороший...
Что ещё мне сделать, я, увы, не знаю...
Почему так в жизни происходит, боже?!
Боже, растерявшись, головой качает.

Он не знает тоже, изменилось что-то...
Я сажусь в автобус и читаю книжку -
Там у всех героев страшные заботы.

А в окно мне машет маленький мальчишка...

Настя Булавка

Здравствуй, Малыш. Все нормально. Живу на крыше.
Я все такой. По-прежнему вздорный. Рыжий.
В меру упитан. В полном расцвете лет.
Да, не летаю. В общем и целом – не с кем.
И не считаю небо занятьем детским.
Ты –то хоть помнишь? Нет, ты не помнишь. Нет.

Кристера видел. Спился. Весьма уныло
Выглядит на панели твоя Гунилла.
А про тебя я в курсе из новостей.
Стал депутатом в риксдаге ты или где там?
Сто дураков внимают твоим советам.
Ты не пустил на крышу своих детей.

Тихо кругом. И пусто. Ну, разве кошка
Черная промелькнет в слуховом окошке,
С улицы донесется неясный вздор.
Я, не меняя, переодену гетры.
Все как обычно. Осень. Дожди и ветры.
Лень есть варенье и проверять мотор.

Я не летаю. Я не могу - с другими.
Кстати… Ты и не знал – у меня есть имя…
И не узнаешь, но подводя итог,
Я не виню тебя. Все мне вполне понятно.
Капли из низкой тучи еще бодрят, но…
Просто, Малыш, ты вырос… А я не смог.

Автор неизвестен

лиса ходит по краю, Алиса не видит грани,
По старой привычке ночами гуляя по зазеркалью.
Играет в крикет. Часами кокетничает с вальтами...
И к Кролику временами заходит на чашку чая.

Алисе тоскливо днями, она разругалась с друзьями.
И делится новостями с утятами и лебедями:
Про дверцу в кротовой яме, про торт с десятью свечами...
И то как скучает по маме, но тут её не навещают...

Алиса носит в кармане флакончик с цветными снами
И биркой - "Дорога к раю. Не пей меня, дорогая..."

Автор неизвестен

...снова девочка-Лето уснула, свернувшись клубочком...
...одеялом из листьев опавших, укрывшись с головкой...
...пусть ей снятся красивые сны о трепещущих почках...
...что малышка-Весна разбросает в зелёных листовках...
...мама-Осень, заботясь, поправит на ней одеяло...
...и подушку взобьёт, чтоб уютней спалось до рассвета...
...а бабуля-Зима потеплей подоткнёт покрывало...
...и пуховой периной прикроет - спи, девочка-Лето...

Ник Туманов

Утро, будильник, галстук, рубашка..
И капучино допит на бегу...
Встретилась в лифте сегодня букашка...
Лет этак пять или шесть, не совру...

Шапка пушистая,шарфик в цветочек..
Шнурок на сапожках развязан один...
Стоял такой сонный,цветной ангелочек...
Гордо сжимая в руке мандарин...

Вдруг эта кроха глаза поднимает...
Два васильковых таких мотылька...
\"Дядя грустит потому, что не знает,
откуда на небе плывут облака?\"

Мама смутилась за дочку в улыбке...
Я с умиления таял как лед...
\"Пусть он напишет желанье в открытке!
И Деду Морозу его отошлет!\"

Я улыбнулся настойчивой крошке...
\"Дядя грустит потому, что один\"
И протянула мне в теплой ладошке...
Вкусный,оранжевый,свой мандарин..

Вышел на улицу,слезы,мурашки...
Дети как ангелы видят людей...
Спрятал под сердце подарок букашки...
И зашагал за открыткой быстрей...
© Шотландский Виски

Здание клиники в серости тонет. На вид - как обычный дом.
Молли здесь, сколько сама себя помнит. А помнит она с трудом.
Годы больничной сонливостью душу затягивают в петлю.
Найти бы того, кто забвенье разрушит. Сказать бы ему - люблю.

В восемь подъем, ранний завтрак, прогулка. В десять - уже отбой.
Молли не помнит, метается в муках: была ли она вдовой?
Может быть, дочерью или кузиной? Имела она дитя?
Дни насмехаются. Время резиной обматывает, шутя.

Читать далее

Две девочки

Однажды, в полуночной зимней мгле,
Две девочки играли во дворе.
Другие дети уж давно ушли,
Их мамы от мороза увели.
Весь двор принадлежал лишь им двоим,
Пусть был он стар и с ветром ледяным.
Они смеялись, словно в первый раз,
Стирая с рук и щечек слёзы – грязь.
И ножки застревали их в снегу,
И ветер как–то зло метал пургу.
Но двум малышкам было всё равно,
Для них зима была прекрасным белым сном.
Им только жаль, что нету рукавиц,
А то они бы налепили колесниц.
Хоть целый город, хоть огромный дом,
В котором жить смогли бы лишь вдвоём.
Они слепили б маму и отца,
Но стерлись с памяти тех два родных лица.
Слепили б всё, но пальцы уж дрожат,
И гонят девочек назад, в их личный Ад.
Но на минуту, ветер злой утих,
В прекрасном сне, пока не трожа их.
И в полуночной зимней тихой мгле,
Две девочки играли во дворе.

Nairiai1993

Мне сегодня есть 24.
Ну и завтра будет тоже.
Я одна из многих в этом мире.
И на вас я тоже чуть похожа.

Мне без двадцати-4 года
Я хочу конфеток и жвачки,
Красить губы, одеваться модно,
Находить забытые заначки.

Читать далее

Андрей Макаревич
Когда ни зги ни видать вокруг

Когда ни зги не видать вокруг,
И ветер ревёт такой,
Что кожу матросам сдирает с рук
Просоленною пенькой,
Когда сошёл с ума океан,
Уйти уже не успеть,
Матросы, видя что дело дрянь,
Вдруг начинают петь.
За свистом ветра не слышно слов,
И шквал сорвал паруса,
Но что-то их заставляет вновь
И вновь сплетать голоса.
Но вот волной достало луну,
Шпангоут выплюнул медь,
И всё же, даже идя ко дну,
Они продолжают петь.
А утром - штиль, на песке роса,
И купол небес высок.
И их голоса ушли в небеса
Словно вода в песок.
И лямку тянет за веком век,
Но время не властно тут:
Проснёшься, не поднимая век,
И слышишь - они поют.

Дневник памяти
Попова Юлия
Работа написана на конкурс "Спасем планету" на сайте http://wildwarriors.narod.ru/

- А где мы сейчас находимся? – продолжал капитан, оценивающе глядя на ученика.
- Солнечная система – выпалил юноша, - Звезда – Солнце является желтым карликом. Количество планет – 8. Самая большая – Юпитер. Затем Сатурн, Уран, Нептун, Земля, Венера, Марс и Меркурий. Также есть несколько планет-карликов. Расстояние до Глизе – 20 св.лет. На Земле раньше существовала разумная цивилизация. Она погибла около 100 лет назад, вследствие атомной войны.
- Ну что же, Манн, хороший ответ, но видно, что о Земле ты знаешь крайне мало, и это не удивительно, ведь почти все факты засекречены. Но ты мой ученик и приемник, поэтому должен знать все об этой удивительной планете. Мой рассказ был бы слишком скучен, поэтому почитай это, - сказал учитель, протягиваю юноше маленький экранчик.
- Что это?
- Исследуя Землю, мы наткнулись на молодой росток, что свидетельствует о возрождение жизни на планете. Рядом с растением был маленький бугорок. Из него выкопали дневник девушки, который и рассказал нам печальную историю человечества. Сейчас ты держишь перевод этих записей. Ну, не буду тебе мешать.
Читать далее

Земля
Людвик Ашкенази

Среди горящих развалин туманного дымного утра, в которых лежали лужи – осколки пустого зеркала, я наткнулся на старую школу, стоящую на отшибе, не тронутую пожаром. Лился в окна зеленый сумрак – в узкие тусклые стекла, зеленый сумрак – как на картинках в старом учебнике
по истории. Несколько низких окон за сеткой зеленого хмеля, большая классная комната, просторная, словно время, доска и под нею тряпка, карта, карта звездного неба… И старенькая учительница:
- Христофор Колумб, Людвиг Бетховен, Альберт Эйнштейн, Вилли Шекспир… Маришка Склодовская, - вызывала она по журналу…
Странная, небывалая школа…
- Христофор, спрячь яйцо в парту, ты съешь его на перемене. Альберт, не глазей в окно. Что там, небо? Я расскажу сначала то, что знали о небе раньше. Вилли, что ты прячешь под партой? Опять
театр марионеток? Вам надоела школа? Ничего не поделаешь, дети, от рождения до смерти человек только и делает, что учится. Подождите еще минутку, близится ваша зрелость, вы поступите в высшую школу. Будьте прилежны, дети… и не деритесь, Альберт, не ссорься с Маришкой, Христофор, спрячь яйцо, ты после научишься держать его в равновесии…
Странная, странная школа, нетронутая среди развалин, как колыбель, как скорлупка, как старая наша планета, как статная «Санта-Мария», плывущая к Новому Свету.
Выше, выше, кораблик, вверх по синему глобусу, свет новых огней, гул светлых далей…
Христофор не знал географии, у Людвига двойка по пению… выше, выше, кораблик… Пока кто-то снова не крикнет:
- Земля!

Таню с четвертого все называют шалавой.
Ей чуть за двадцать, ребенку - три с половиной.
Все потому, что Таня не поздоровалась с бабой Клавой,
Та в отместку назвала Татьяну продажной скотиной.
Во избежание очередного скандала
Таня боится рассказывать, что ребенка усыновила.

Это Кристина из двадцать второй квартиры,
Вчера перекрасилась из розового в зеленый.
"Наверняка, подражает идиотским своим кумирам,"-
Думает Саша, безнадежно в нее влюбленный.
Кристину ждут десять сеансов химиотерапии.
Ну и затылок полностью оголенный.

Это, знакомьтесь, типичный худой очкарик
Саша, что учится на четвертом курсе физмата.
У него, говорят, с собой всегда иностранный словарик,
В интеллигентной речи не слышно ни слова мата.
Саша хватается за стипендию, потому что его зарплата
Слишком мала, чтобы прокормить малолетних сестру и брата.

Это Денис, с ним жить рядом - одно издевательство.
Страшно в темном подъезде: Дэн на учете в милиции.
Он прошлым летом врезал за пьяное домогательство
К девушке.. парню, что оказался сыном министра юстиции.
Теперь Дэна ждет судебное разбирательство
СИЗО, передачки, кассации и петиции.

Это Марина, она, мягко говоря, полновата…
Местные дети громко кричат: «Толстуха!»
Вес выше среднего, фигура одутловата.
…Марина близка к уже месяцу голодухи.
Нарушение гормональное – это, знаете ли, чревато.
Лишний вес появился не от отсутствия силы духа.

Это женатая пара Сергей и Екатерина,
Больше всего на свете мечтающие о ребенке.
Для людей создается отчетливая картина:
зачем карьеристке дома стирать пеленки?
У Екатерины не такая возвышенная причина:
Стенки маточных труб для детей у нее слишком тонки.

Этот слишком богат, этот удавится за копейку,
Этот чрезмерно брезглив (у него обнаружили СПИД).
Эта мадемуазель круглый год ходит в телогрейке.
(У нее к двадцати пяти – хронический острый цистит).
Думаешь, ты простой? Стань другим на недельку.
Расскажешь потом, какой ярлык теперь на тебе висит.

Автор неизвестен

Возвращение

А все случилось очень просто...
Открылась дверь, и мне навстречу
Девчурка маленького роста,
Девчурка, остренькие плечи!

И котелок упал на камни.
Четыре с лишним дома не был...
А дочка, разведя руками,
Сказала: «Дядя, нету хлеба!»

А я ее схватил — и к звездам!
И целовал в кусочки неба.
Ведь это я такую создал.
Четыре с лишним дома не был...

Виктор Гончаров, 1945 г.

Мама, прости, что так редко звоню;
Мам, извини, что порой огрызаюсь.
Быт и работа. Я так устаю...
Мам, я в тебе всё сильнее нуждаюсь.

Мама... Родная... Ну как ты там, а?
Мне вот сегодня особенно грустно.
Утром кошмарно болит голова...
Мам, без тебя всё сложнее. И пусто.

Читать далее