Крик сорвался с высокого перезвона
И задохнулся, перетянувши жгут.
Гасло созвездье мальчика-скорпиона -
Мальчика, без которого не живут.
Высокие скулы, тонко очерченный лоб.
На кости натянут пергамент поблекнувшей кожи
Подобный исход, казалось, был невозможен,
Но мальчик убит.
И сердце пустыни скорбит
По прекрасному Принцу
Потомку Тутанхамона
Ведь даже птицы
Сюда прилетят нескоро
И грифами будет безжалостно склеван
Чудесный наследник престола.
И не слетит больше фраз
С чутких губ, и больше не дрогнут веки.
Каменья раскосых карих глаз
Потухли для всех навеки.
Не дрогнет рука, отдавая жезл
Предателям из деревни.
И небо прольет семидневный дождь
Давая исток легенде.
И будет весна, за которой наступит лето
Но люди все те же - убийцы все также лгут.
Угасло созвездье мальчика-скорпиона -
Такого Царя, без которого не живут.
Дорогой мой Эдмунд!
Еще не забыл меня, свою маленькую Дженни?
Между прочим, гордись: я пишу тебе не от лени
В кои-то веки.
Не ожидал от меня письма?
А у нас тут весна. Вот-вот, и побегут реки.
У меня тут будет весна, пока я не созрею для лета.
Ладно, не буду зря отвлекать, ты ведь так не любишь этого.
Просто я тяну время - не знаю, с чего начать...
Сейчас я сижу на кухне - у меня здесь своя квартира.
Захочу - будет дом, но таким, как я, хватает и пары комнат.
Все привычно: старенький чайник, недовязанный теплый свитер,
Ты же знаешь, немного отсрочить ремонт я всегда находила повод.
Но язык их, как ни старалась, я все еще не понимаю.
Я ходила к Богу: он сказал, такое бывает сначала.
Успокоил; мол, все свои, никто здесь не обессудит.
А наречие ничего у них - мелодично.
Да и говорят тут только на нем обычно.
У меня здесь и лес, и горы. У кого-то лежит пустыня.
Я исследовала систему - все достаточно примитивно.
Я могу создавать сама то, что мне тут будет угодно.
Кстати, ты попросил меня вам рассказывать про погоду -
Заглянула на днях в ваш мир - солнца ждать не раньше июня.
А дожди уже в марте будут.
Только вот по ночам мне становится как-то особенно одиноко.
Раньше с каждым закатом я приходила к Богу.
Мы теперь с ним на короткой ноге, он вообще крайне добрый малый.
Только я - на порог, он уже из шкафов не спеша достает стаканы,
Наливает чай, рассказывает о жизни.
От него подцепила несколько умных мыслей,
Он вообще очень умный.
Велел звать его Фрэнки.
В общем, просто хороший мужик.
Прописал мне таблетки от нервов на первое время.
Но мне лучше всего помогают его истории.
Про то, как он ночью шарахался по обсерватории
В поисках умирающего старичка-ученого.
Про то, как он русскими грузчикам заделался знакомым,
Пришел к ним ночью в ноябрь, развел костер, пустил по кругу
Вино. Смотрел, как они его по глоткам честно делят друг с другом,
И думал о том, что он наделал, когда создавал людей.
Ведь если б знал, насколько он их полюбит,
Оставил бы сам Адама глиной, а Еву - кучкой костей.
Но вот они есть. И он о них не жалеет.
Я уже себе сделала море. У меня есть своя пристань.
Наконец мне стало скучно, и я снова направилась к Фрэнки.
Сказала, что раньше была журналистом,
Что мне надели эти его рамки и стенки,
Он сказал: "Помню", и выдал мне пропуск в Ад.
Он всегда понимал. Даже больше, чем я хотела сказать.
Побывала и там. Чем-то смахивает на больницу.
Черти пустят к больным, если будет с собой наличка.
Повидала комнаты с тоннами сигарет,
Без единой спички.
И закрытых там ребят.
Ты бы видел как они по углам сидят!
Их ломает не хуже тех, кто сидел на коксе.
Эти, кстати, выстроены в ряд,
И тюремщики им выламывают кости.
Упадут на колени - на ноги ставят опять.
Знаешь, в Ад интересно зайти и понаблюдать.
Но вот быть там совсем не прикольно.
В некоторых местах просто месива грязи и крови.
Никакого огня - тот еще лепрозорий.
Оказалось, не только Рай или Ад бывают.
Фрэнки распорядился - меня везде пропускают.
Есть и между-около, пара других измерений.
Но в Раю интересней, если к другим заглядывать.
Это можно всем. Кто прижился на Диком западе,
Кто в Австралии. Есть застрявшие в средневековьи,
Есть живущие исключительно в восьмидесятые.
У них вечно долбит рок. Иногда прихожу к ним по вечерам,
Они славные ребята.
Напиваются живой водой, курят облака.
Здесь не нужен секс, не бывает табака
И это нормально.
Просто нам это не нужно, и даже в крайнем
Мы всегда сможем любить друг друга без желания плоти.
Покажется странным, но здесь не бывает боли.
Не ревнуй, дорогой. Я-то буду ждать тебя.
Я, конечно, потом приходила к нему.
Предложила ему написать статью
Или целый проект. Только мой и его.
Про все, что здесь происходит.
Он все слушал и улыбался,
И, конечно же, дал добро.
И вот я сижу над этим письмом,
Дорогой!
Вся моя загробная жизнь
У тебя теперь на ладони.
В газете, конечно, решат, что ты ненормальный.
Но если издашь книгу - решат, что гений.
Не забудь про хороший маркетинг.
И меня вспоминать.
Когда я читаю твои стихи,
Мне мой голос кажется водой
Мне мерещится сдуру, mon ami,
Словно ты из угла следишь за мной.
Я вливаюсь, как водка, в твою гортань.
Веселю, отгоняя тоску и сон.
Я твой собственный дьявол - ты знаешь сам,
Мне плевать на твоих малахольных жен.
Когда ты говоришь, замирает все.
И не спел бы лучше и соловей
Об осеннем ястребе под дождем
И о крике ушедших дней.
И сглотнув в терпком горле возникший спазм,
И вцепившись пальцами в простыню
Я испытываю астральный оргазм
И вхожу в твою колею.
Вот так, просто: не судьба.
Смотри на звезды!
Или забудь вовсе про космос,
Забудь про знаки, про черных кошек,
Хреновую интуицию, дурную наследственность,
И весь этот рой жужжащих бесцельных мошек
Трахающихся за твою девственность.
Ревную, растрепана, растаскана
У всего вокруг выцветают краски
Остаюсь одна в своем сумраке.
Люди где-то там белорукие,
Грязнолицые, теряют свои нервы,
Волосы, ленты и сантиметры
Кожи с потрескавшихся губ.
Куда-то меня зовут
Вовлекают, бросают, исподтишка достают.
Что манерная фифочка, что потрепанный плут
Все одни-одинаковые.
А я посреди заляпанная
Замызганная чья-то собственность.
Нервная, замерзшая, некурящая, непьющая,
Отдающаяся, продающая смех свой имущим и неимущим,
То ли жертва, то ли палач.
Сама плачусь,
А сама развожу, предаю, убиваю.
Дура-школьница, все жду мая,
Пусть у нас в мае дождь, слякоть...
Этой ночью точно буду плакать.
Я рядом с тобой такая маленькая.
Хочется забыть про все проблемы.
Про вашу невменяемость и дилеммы,
Желание выставить себя паинькой
В плохой игре.
В кипящей голове
Варятся ваша ругань, ненависть
Боль, преображенная в густую серость,
Страх показаться ненужным, лишним
Они мне трезвонят, сообщения пишут,
Сашенька, Сашенька! Суки.
Были бы лишние руки
Передушила бы всех, дорогие родственники.
Запечатли меня в секундной страсти!
Запечатли с окурком в тонких пальцах
Запечатли с улыбкою страдальца
И с прищуром неудержимой власти.
Пока в моей постели нет его, я спать не лягу.
Я для тебя десяток стихов написала,
Но ты, разумеется, их никогда не читал.
Я помню, как мы на балконе вдвоем стояли,
Помню, как мы вдвоем покидали вокзал,
Помню, как что-то грубое мне сказал,
Помню, что тихо плакала, отвернувшись.
Я все это помню, конечно.
Давно смирилась с твоей незыблемой верой
В свое абсолютное знание женщин, с их переменной
И их множеством значений.
Но ты не умеешь читать, и мне снова придется записывать видео.
Нет, я не собиралась тебе потакать, но, видимо,
Так хочется мне самой.
Просто ты вызываешь во мне крайне глубокие чувства.
Смесь отвращения с болью. Признаюсь -
Надеюсь, не станет предметом обиды? -
Ты мне кажешься нравственным инвалидом.
В собственных глазах ты сам, несомненно, гений.
Ты одно из тех исключений,
Что не вписываются в рамки.
Не могу сказать, какого ты бренда и марки,
Знаю просто, что одеваться там больше не буду.
Никогда не знала, что чужая смерть станет чудом
Заставляющим вдруг прозреть слепую овцу,
Отдававшуюся каждый раз подлецу...
Хорошо. Не подлец. Кобель.
Ни много, ни мало.
Зачем я все же это пишу?
Раздразнить себя и тебя.
Полагаешь, я вру, говоря, что тебя ненавижу?
Обаятельного левшу
Который мне все еще милостиво пишет.
По которому иссыхала прям так, что тошно.
Или просто. Ты будешь гордиться.
"Моя бывшая сучка пишет мне стихи".
Говори, мне не жалко.
Я и Пашке пишу - признаюсь в любви,
Ольке - про зависимость от нее.
Я для многих стихи пишу, исключение ты мое.
Гордись, пока можешь, пока еще не сломался.
Все по жизни ползешь в ритме вальса,
Ты ведь многих уже достал, кто с тобой рядом
Но я не скажу имена.
Слишком много знаю.
Может это блеф, может нет.
Думай, как тебе будет удобней.
Угроза это, очередной мой бред.
Как тебе удобней.
=)
Тонкий технический червь
С прочной серебянной кожей.
Сердце компьютера.
Мозг мой не так уж сложен,
Как и скелет из хрома -
Блестящий и легкий балласт.
Чувства – железные вставки,
Мысль – в сантиметр пласт.
Воспоминания – пыль в углах.
В углах помертвевших глаз.
Прежде, чем стать машиной,
Проходишь сквозь несколько фаз
А я уже на последней.
А я не смотрю в стекло
Я уж не помню ни мужчин,
Ни что меня в них влекло
Я словно сломанный, ржавый
И искривленный прут.
Никак не привыкну, что нет в сети места
Где всегда любят и ждут.
Тонкий технический червь
С прочной серебянной кожей.
Сердце компьютера.
Мозг мой не так уж сложен,
Как и скелет из хрома -
Блестящий и легкий балласт.
Чувства - железные вставки,
Мысль - в сантиметр пласт.
Воспоминания - пыль в углах.
В углах помертвевших глаз.
Прежде, чем стать машиной,
Проходишь сквозь несколько фаз
А я уже на последней.
А я не смотрю в стекло
Я уж не помню ни мужчин,
Ни что меня в них влекло
Я словно сломанный, ржавый
И искривленный прут.
Никак не привыкну, что нет в сети места
Где всегда любят и ждут.
Тонкий технический червь
С прочной серебянной кожей.
Сердце компьютера.
Мозг мой не так уж сложен,
Как и скелет из хрома -
Блестящий и легкий балласт.
Чувства - железные вставки,
Мысль - в сантиметр пласт.
Воспоминания - пыль в углах.
В углах помертвевших глаз.
Прежде, чем стать машиной,
Проходишь сквозь несколько фаз
А я уже на последней.
А я не смотрю в стекло
Я уж не помню ни мужчин,
Ни что меня в них влекло
Я словно сломанный, ржавый
И искривленный прут.
Никак не привыкну, что нет в сети места
Где всегда любят и ждут.
Пьяная до крайности, несчастная до исступления.
Жалкий отброс осени, красный выкидыш времени
Ватой набита горячая голова.
Блевотина с кровью заняли полстола,
Горечь внутри вырезает из горла снежинку.
Мне бы только чужих мозгов половинку
И только бы лечь, насовсем зашторив глаза.
Ты где-то далеко, жмешь по тормозам,
Ругаешься матом с соседом из подъезда
Даешь ему между глаз за его наезды,
Разворачиваешься и уходишь.
Или устал как пес, и спишь...
Или куришь.
Выпустите и меня покурить
С тобой/по тебе ненадолго.
Мне, наверно, не хочется знать, что со мной происходит.
Как кошелка, все время трясусь о своем здоровьи.
Мне нужно к врачу. Очень срочно нужно к врачу.
Только я не знаю, с чего начать. Подскажите, я заплачу...
С головы? Воспаление мозга и вен.
К диагностику? Нет. Вдруг беременна?
Встань к стене, рот открой - глаза закрой.
Вот бы мне в некролог фотку черепа.
Доктор, нет ли у меня СПИДа?
Это точно мои результаты?
Я считаюсь теперь инвалидом?
Не запрут ли меня в палате?
Доктор, а почему так страшно?
Ночью, днем и когда перекур.
Доктор, что это за синдромы
От которых нет процедур?...
Это цитата сообщения Синдром_Шарко Оригинальное сообщение
Пробля
Её звали мечтательно так, трогательно, актуально.
мягко так, растягивали смакуя "эль"
Её вспоминали ежеутренне, ежечасно, порой не специально,
Её имя звенящее, как шрапнель,
Вязкое, как капельки янтаря,
Звучало на детских площадках, от мамочек втихоря,
Да что там. Её вспоминали все - юристы, менеджеры, доктора...
В общем, звали её просто Бля.
Её звали, она приходила, она приходила так, что дрожали стены.
Вместо "здравствуйте", криком "Аривидерчи",
стоном "Чао" разрушала идиллию тишины.
Да она таких поднимала, каких даже не лечат,
Тех, кто вот уже лет стопицот тяжело больны.
Для неё нет табу, неотмирасегошняя девочка Бля,
Для нее рамок нет, времени, календаря,
Для нее не придумали позывных,
Для неё все падения - разлюли малина.
Она всех любит - будь то женщина или мужчина,
она всех любит - взрослых и пожилых,
болтунов, юродивых и немых.
Она человек наполовину.
Её звали, Бля нервно курила,
Но брала себя в руки и приходила.
Бля была всюду. Она мыла после пьянок посуду,
Провожала до дому задержавшуюся чью-то дочь,
Бля умирает, как только приходит ночь.
Стачала теряет свою кованную железом, высокую б.
То мечется по квартире, то садится за акварель,
то раскладывается на софе,
Потихонечку отрывая с корнями звенящую букву "эль"
Так до полуночи распадается, нервы свои теребя.
И превращается в я.
В белую, бледную, вечно кашляющую девочку Я.
Ты, конечно же, будешь совсем не такой, как все.
Ты первый, перед кем я сумею раздеться полностью.
Ты не превратишь мои недостатки в достоинства.
Ты не будешь делать из нашего романа культа,
Пропадая ночами, доведешь меня до инсульта,
Ты не будешь меня стесняться.
И не будешь развозить вокруг меня слезы с кровью
Фальшивыми розами меня пичкать, как воина
Терракотового воина с вечным бесстрасным взглядом
Под землей Китая.
Ты не будешь устраивать клоунады.
Ты не будешь хвалиться мною.
Но позволишь себе восхититься мной безмолвно.
Мы похожи на гончих из самой преисподней.
Я тебе залижу послушно все твои раны,
И издохну, напившись твоих кровей-ядов,
Голубых кровей из сердца шкатулки Пандоры.
Ты не будешь мне врать. Не будешь принимать позы.
Но запомнишь мой герб - ошметки огненной розы,
И доверишь мне свой - символ девятых врат,
Те, которые делят границей наш мир и Ад.
Те, которые стерегут каменные горгульи.
На причале Леты нас будут ждать наши души.
Проводник нам скажет, что нам не доплыть до суши
И что мы умрем от жажды посредь реки.
Но в конце тоннеля нам вдруг мигнут маяки,
Я нырну через борт в ледяные воды Стикса.
Ты останешься в лодке дурить голову Смерти.
Я очнусь полуденным солнцем с открытки в конверте
Ты прочтешь открытку, и прикоснешься ко мне.
И вот я в твоем доме, сердце и голове.
Вы хотели расстаться? Пожалуйста.
Распишитесь.
С треском и грохотом,
Сквозь смущение, через холодность
Через жадность и пылкость.
С хохотом
Истерическим.
Гомерическим.
Через тонны вранья, с неуклюжестью
Тюлененка морского
С ужасом
Практикантки со "скорой".
И крокодильи слезы капают горько
А я не привыкла горечь глушить водкой;
Да мне и не жалко, только очень неловко.
