С лошадьми можно и так.
Отрывок. Н.С. Лесков. "Очарованный странник".
Хочу заметить. Данный человек очень любит лошадей. Стоит почитать описание белой арабской кобылки. Он просто боготворить лошадей. Но... любить можно по разному.
"...- Да-с, не одну тысячу коней отобрал и отъездил. Таких зверей отучал,
каковые, например, бывают, что встает на дыбы да со всего духу навзничь
бросается и сейчас седоку седельною лукою может грудь проломить, а со мной
этого ни одна не могла.
- Как же вы таких усмиряли?
- Я... я очень просто, потому что я к этому от природы своей особенное
дарование получил. Я как вскочу, сейчас, бывало, не дам лошади опомниться,
левою рукою ее со всей силы за ухо да в сторону, а правою кулаком между
ушей по башке, да зубами страшно на нее заскриплю, так у нее у иной даже
инда мозг изо лба в ноздрях вместе с кровью покажется, - она и усмиреет.
- Ну, а потом?
- Потом сойдешь, огладишь, дашь ей в глаза себе налюбоваться, чтобы в
памяти у нее хорошее воображение осталось, да потом сядешь опять и
поедешь.
- И лошадь после этого смирно идет?
- Смирно пойдет, потому лошадь умна, она чувствует, какой человек с ней
обращается и каких он насчет ее мыслей. Меня, например, лошадь в этом
рассуждении всякая любила и чувствовала. В Москве, в манеже, один конь
был, совсем у всех наездников от рук отбился и изучил, профан, такую
манеру, чтобы за колени седока есть. Просто, как черт, схватит зубищами,
так всю коленную чашку и вышелушит. От него много людей погибло. Тогда в
Москву англичанин Рарей (*8) приезжал, - "бешеный усмиритель" он
назывался, - так она, эта подлая лошадь, даже и его чуть не съела, а в
позор она его все-таки привела; но он тем от нее только и уцелел, что,
говорят, стальной наколенник имел, так что она его хотя и ела за ногу, но
не могла прокусить и сбросила; а то бы ему смерть; а я ее направил как
должно.
- Расскажите, пожалуйста, как же вы это сделали?
- С божиею помощию-с, потому что, повторяю вам, я к этому дар имею.
Мистер Рарей этот, что называется "бешеный укротитель", и прочие, которые
за этого коня брались, все искусство противу его злобности в поводах
держали, чтобы не допустить ему ни на ту, ни на другую сторону башкой
мотнуть: а я совсем противное тому средство изобрел; я, как только
англичанин Рарей от этой лошади отказался, говорю: "Ничего, - говорю, -
это самое пустое, потому что этот конь ничего больше, как бесом одержим.
Англичанин этого не может постичь, а я постигну и помогу". Начальство
согласилось. Тогда я говорю: "Выведите его за Дрогомиловскую заставу!"
Вывели. Хорошо-с; свели мы его в поводьях в лощину к Филям, где летом
господа на дачах живут. Я вижу: тут место просторное и удобное, и давай
действовать. Сел на него, на этого людоеда, без рубахи, босой, в однех
шароварах да в картузе, а по голому телу имел тесменный поясок от святого
храброго князя Всеволода-Гавриила (*9) из Новгорода, которого я за
молодечество его сильно уважал и в него верил; а на том пояске его надпись
заткана: "_Чести моей никому не отдам_". В руках же у меня не было
никакого особого инструмента, как опричь в одной - крепкая татарская
нагайка с свинцовым головком, в конце так не более яко в два фунта, а в
другой - простой муравный (*10) горшок с жидким тестом. Ну-с, уселся я, а
четверо человек тому коню морду поводьями в разные стороны тащат, чтобы он
на которого-нибудь из них зубом не кинулся. А он, бес, видя, что на него
ополчаемся, и ржет, и визжит, и потеет, и весь от злости трусится, сожрать
меня хочет. Я это вижу и велю конюхам: "Тащите, - говорю, - скорее с него,
мерзавца, узду долой". Те ушам не верят, что я им такое даю приказание, и
глаза выпучили. Я говорю: "Что же вы стоите! или не слышите? Что я вам
приказываю - вы то сейчас исполнять должны!" А они отвечают: "Что ты, Иван
Северьяныч (меня в миру Иван Северьяныч, господин Флягин, звали): как, -
говорят, - это можно, что ты велишь узду снять?" Я на них сердиться начал,
потому что наблюдаю и чувствую в ногах, как конь от ярости бесится, и его
хорошенько подавил в коленях, а им кричу: "Снимай!" Они было еще слово; но
тут уже и я совсем рассвирепел да как заскриплю зубами - они сейчас в одно
мгновение узду сдернули, да сами, кто куда видит, бросились бежать, а я
ему в ту же минуту сейчас первое, чего он не ожидал, трах горшок об лоб:
горшок разбил, а тесто ему и потекло и в глаза и в ноздри. Он испужался,
думает: "Что это такое?" А я скорее схватил с головы картуз в левую руку и
прямо им коню еще больше на глаза теста натираю, а нагайкой его по боку
щелк... Он ек да вперед, а я его картузом по глазам тру, чтобы ему совсем
зрение в глазах замутить, а нагайкой еще по другому боку... Да и пошел, да
и пошел его парить. Не даю ему ни продохнуть, ни проглянуть, все ему своим
картузом по морде тесто размазываю, слеплю, зубным скрежетом в трепет
привожу, пугаю, а по бокам с обеих сторон нагайкой деру, чтобы понимал,
что это не шутка... Он это понял и не стал на одном месте
Читать далее...