
Незаметно прошёл 226-й день рождения Александра Сергеевича Пушкина. И только сегодня я вспомнил, что у меня же сохранён текст чудесного очерка одной замечательной женщины
Татьяны Мэй, как раз для этого повода подходящий. Она опубликовала его в своём «Живом Журнале» под ником
greenbat в этот же день - 8 июня, но 2012 года.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
[i]Как-то осенью, после раскопок в букинистическом, я зашла по дороге в маленькое знакомое кафе. Не то что замёрзла, просто хотела посидеть спокойно над добычей.
А кафе мало того что небольшое, там ещё и столик в углу наполовину закрыт ширмой. Можно туда забиться и наслаждаться одиночеством.
Кто чем, впрочем. Я раз сунулась со своим капучино за эту ширму, а там парочка – намертво сплетясь ветвями. Причём настолько одуревшие от любви, что меня, кажется, даже не заметили. Девушка только высунулась на секунду из-за бороды приятеля, словно птичка из куста, и скрылась обратно. Мне же от смущения показалось, что у парня десять рук...
В общем, на этот раз я заглянула осторожно - никого. Да и вообще в кафе было пусто. Обрадовавшись, размотала шарф, уселась, достала книжки.
Пересмотрела и придвинула к себе Платонова, а всё остальное отложила на край стола. Том был увесистый, поеденный жизнью, с восхитительно желтоватыми страницами. И замлела над ним.
Народу никого. Тихо, только девчонки за стойкой переговариваются вполголоса. Глоток кофе – полстраницы. Ещё глоток. Ещё полстраницы. И ещё. И так увлеклась этим неторопливым кайфом, что не заметила, в какой момент атмосфера в кафе изменилась.
Стало неуютно. Кто-то отрывисто сипло матерился. Загремели стулья.
Я порадовалась, что скрыта ширмой. И совершенно напрасно. Потому что лёгкая соломенная загородка отодвинулась и в освободившемся проходе появилась громоздкая фигура. Пришелец постоял, по-бычьи нагнув наголо обритую круглую башку, и тяжело опустился на стул напротив.
Мне всё это крайне не понравилось. Я решила, что надо продолжать читать, как будто ничего не замечаю. Такие люди не интересуются субтильными нахмуренными женщинами в очках. Может, он соскучится и уйдёт.
Надежды оказались тщетны. Он сидел и давил мне на психику.
Наконец я раздражённо подняла глаза. Визави, разумеется, был пьян. При виде бандитской морды, расплющенных ушей и золотого перстня на среднем пальце настроение у меня совсем испортилось. На серой футболке, обтягивающей массивную грудную клетку незнакомца, горилла трахала блондинку. Явно скоромные надписи под этой жизненной сценой я читать побрезговала.
Мужик упёрся в меня страшноватым стеклянным взглядом и грозно посапывал.
И наконец медленно, разделяя слова, спросил:
- Пушкина... любишь?
- Люблю, - с вызовом ответила я, в принципе уже готовая к конфликту.
Собеседник ещё посопел и вдруг сказал ворчливо:
- И я его люблю. Люблю Александр Сергеича. Веришь - землю готов целовать там, где он проходил.
Я, оторопев, молчала. А что тут, собственно, скажешь. Дух божий дышит, где хочет. Вот такой пушкинист попался.
Официантка на цыпочках принесла ему кофе.
- Хочу квартиру у вас в Питере купить. Чтоб в его доме. Где он жил. Эту – на Мойке хотел. Отказали. Но я другую куплю. Стены буду целовать там. Полы буду целовать. Гений ведь! Люблю его. Ты что тут читаешь? А-а... А что один кофе? Погоди, сейчас пирожных закажем. Да не маши руками, я курить бросил, теперь вот на сладкое подсел.
Над пирожными мы и познакомились. Мужик оказался предпринимателем из Уфы. Во всяком случае, он мне так сказал. Звали его Димой. Питер – его любимый город после Сан-Франциско.
Следующие двадцать минут мы оживлённо обсуждали переписку с Пущиным и другие подробности личной жизни поэта. На все корки ругали Геккерна. Я, распалившись, пообещала подарить Диме двухтомник «Друзья Пушкина». Сгоряча съела три пирожных. Потом эклер ударил мне в голову и мы с пушкинским фанатом чуть не поругались из-за Натали Гончаровой. Привести слова, которыми Дима из Уфы характеризовал моральные качества Натальи Николаевны, я стесняюсь.
- ...А как вы относитесь к Платонову? – неожиданно для себя спросила я.
Дима опять помрачнел. Откинулся на спинку стула. Долго молчал. Наконец опёрся обеими руками о стол, приподнялся, приблизил ко мне лицо, обдав сложной смесью алкогольных запахов, и свистящим шёпотом медленно сказал:
- Охуительный.
Я понимающе покивала.
- Помногу только не могу читать, – пожаловался Дима. - Крыша съезжает.
Я опять покивала. Ну, действительно ведь – оху... прекрасный писатель. И крыша съезжает.
- Я его в первый раз, - доверительно продолжил мой новый друг, - на зоне читал. Там вообще – у-уу! крыша от Платонова едет.
Обнаружив такое родство душ, мы совсем размякли. От Платонова перешли к Гоголю. От Гоголя к Италии. От Италии к Феллини. Дима
Читать далее...