[400x270]
Старый город, старый мир. Где-то далеко-далеко друг от друга разные люди думают в унисон. Если бы мы встретились, то улыбнулись и что-то поняли.

Яркими пятнами дни складываются в тусклую картину существования. Временами, хочется чего-то волшебного, обнаружить в почтовом ящике письмо с пожеланием доброго дня от анонимного адресата, написанное собственным почерком, научиться летать и не ослепнуть от солнца, тонну мороженого в подарок от волшебника-самоучки, или просто хотя бы минуту покоя. Но что-то внутри кричит, что волшебства не бывает.

Серебристо-белыми красками расписывает январь холодную землю. А где-то далеко рождаются и умирают люди, слагаются легенды и забываются герои.

Как жаль, что нельзя просто, без опаски, подойти к прохожему и сделать вид, что мы знали друг друга всю жизнь. Мешает недоверие, оно коренится в природе человека; страх — постоянное ожидание зла; глупость — первичная материя, которая не откуда не появляется и никуда не исчезает; опыт жизни — он суммирует, как правило, только ее негативные стороны, отчего и сумма чаще всего отрицательная; сомнение, единственным пределом наших завтрашних свершений станут наши сегодняшние сомнения; боль — признак жизни, не больно только мертвым.

Подружимся ненадолго и выпьем горячего чая. Сядем у камина, попробуем понять друг друга и себя. Будем дурачиться, и вспоминать детство, печь пирожки с ванилью, напишем книгу о наших приключениях в стране снов, да мало ли чем могут заняться те, у кого в распоряжении целый мир?

[700x500]
Звонок. Беру трубку
– Узнала?
– Нет – бросаю в мобильник свой уставший голос.
– Как?! Два года за одной партой просидели!
– Юль, я пошутила, конечно же узнала – бодро соврала я.
И понеслись по проводам слова… И с каждым словом мне становилось все хуже. А голос собеседницы такой звонкий – радуется мне, как ребенок. И как обычно, она говорит, я слушаю. Все на своем месте.
– … а я оказывается беременна. Уже третий месяц.
– И от кого же? – почему-то я готова была это услышать, как будто знала это наперед. – От Руслана, да?
– Да я не знаю от кого, но точно не от Руслана. А, ну ты же не знаешь, наверное… Он разбился. В аварию попал. Там вся семья погибла: он, отец, его брат с девушкой, друг и еще кто-то. Только мать осталась.
– Бедная женщина… – только и смогла выдавить из себя я. А внутри словно что-то оборвалось.
– Я думаю, ты не слишком расстроилась? Вы с Русланом терпеть друг-друга не могли.
– Все в порядке.
– На днях Федьку видела. На игле сидит девчонка. Период слабеньких наркотиков у нее уже прошел. Теперь уже все руки исколоты. Да и Лерка уже таблетки глотает. Полгода еще и вслед за Федькой…
Дальше тоже были слова, но я уже почти не слушала. А голос собеседницы такой звонкий… И почему-то на фоне этого голоса мне становится тошно. Мне становится больно от того, что те люди, которые занимали когда-то важную часть моей жизни или уже умерли, или находятся на верном пути к гибели. А я даже не могу ничем им помочь.

[525x700]
Я человек без родины. У меня нет места, которое я могу назвать своим. Город, в котором живу… Нет, у больших городов нет своих, там все чужие – нас слишком много, чтоб запоминать по-отдельности. Нас 2 767 230 беспризорников, которые каждый день снуют туда-сюда. Словно крысы. Мы ведь даже не живем – на это просто нет времени. Вы можете представить, как это страшно, когда нет времени жить? Так, нечеткий ритм метаний. 2 767 230… И это не считая приезжих. Вы можете себе представить, сколько это? Я – с трудом, хоть постоянно нахожусь среди них, являюсь частичкой этой толпы. Когда я в последний раз гуляла по городу? Не помню… несколько месяцев назад. Не стоит думать, что все это время я безвылазно сидела дома. Почти каждый день я перемещалась с одного конца города в другой. Что я делала, если не гуляла? Я опаздывала. Я опаздывала даже когда времени было навалом. По-привычке. И все-таки, я люблю этот крысятник.
Вы спросите, а как же город, в котором ты родилась? Почему он тебе не родной? Я слишком долго в нем не появлялась. Меня забыли. У меня вышел срок годности. Я – чужак. Маленький городишко. Где-то 54 тысячи человек. Здесь все друг-друга в лицо знают. Забавно наблюдать, когда они хвастаются мне, чужачке, что у них открыли Макдоналдс или памятник свинье. Меня это умиляет. Еще забавно, когда они понты передо мной гоняют. « А я недавно был в Сумах, а в прошлом году ездил в Харьков. Ты была в Харькове?» – «Нет» – «Позорище… И с кем я только вожусь…» Позорище улыбается. Позорищу это кажется таким сказочным, забавным. А они злятся, что я не понимаю. Да нет же, понимаю. Просто смотрю чуть по-другому. Меня совсем не раздражает то, что меня постоянно рассматривают, притом не скрыто а нагло, как мартышку в зоопарке. Так все и должно быть – я чужая. Когда иду по городу, часто могу услышать: «Кто это?» – «А ты что еще не знаешь? Я от Янки услышала, что это…» Кем я только не была. От двоюродной племянницы дяди Гены с Засулья (кто это?) до внебрачной дочери помощника мера.
Чужой быть не больно. Просто грустно. И однажды не выдерживаешь. Сгребаешь все свои вещи, бежишь на автостанцию, покупаешь билет на маршрутку и едешь обратно. Туда, где тебя уже заждались 2 767 229 человек. Хотя, вряд ли они заметили твое отсутствие. У тебя еще есть 6 часов пути на мысли. Чтоб пожить. И от этого стает только хуже. Это время пробегает быстро. И уже видишь приветственную надпись «Вас вітає місто-герой Київ» Не доезжаешь до вокзала – метро «Харьковская». Здесь шумно. Всегда. Маршрутка. Надеваешь темные очки. Зря – здесь до тебя нет никакого дела. Выходишь на нужной остановке. Три минуты – ты дома. Смотришь на желтую вылинявшую шестнадцатиэтажку. И плевать, что рядом три абсолютно таких же. И как будто бы все другое. Непривычное. Сколько здесь не была? Неделю? Две? Ступеньки. Не хочешь столкнуться в лифте с другими людьми. Квартира как будто уменьшилась за время твоего отсутствия. Все такое знакомое… и непривычное. На звуки шагов вышла любопытная кошка. Берешь на руки. Смотришь в огромные зеленые глаза: «Скучала?» В ответ только недоумевающий взгляд. А через пару секунд злобное шипение. Но как бы она себя не вела, я точно знаю, что сегодня ночью серый комок шерсти проскользнет ко мне под одеяло за своей порцией ласки. Потому что, я для нее своя.

[700x524]
Вуаль дыма – быстрее спрятать лицо. Чтобы не заметили трещины в непроницаемой маске. Чтобы не поняли…
Когда устанешь, и впервые с тоской посмотришь на часы, желая покоя. Когда тысячи песочных ручейков превратятся в поток и смоют терпение, оставив только обреченность.
Когда догорит последняя надежда и порвется тяжелый бархат штор, обнажая убогую правду, скрытую ото всех в самой роскошной комнате Небытия.
Когда облака перестанут кружить нам головы своим движением и примут свою истинную сущность.
Когда пройдет вечность, равная падению одной дождевой капли.
Когда Синяя птица, тяжело взмахнув крылами, улетит с криком стервятника, и где-то далеко зарыдают статуи Бессмертных. Все закончится скоро. Скоро, ты только верь.
Нет. Никогда. Это круг, замкнутый подобно рукам, обхватившим чье-то тело, как последнюю надежду.

[295x425]

Чому мрії не падають як будиночки з карт? Адже в них стільки схожого: так само обережно будуєш, такі ж хиткі, так само падають за найменшого дотику. Хоча ні, падають вони інакше. На відміну від будиночків з карт, мрії складаються з залізобетонних конструкцій. І при падінні, вони розчавлює того, хто її створив. Але частіше просто завалюють уламками, не даючи змоги вибратись з-під них. І ти стаєш полоненим власних мрій, які ніколи не збудуться. Ти продовжуєш тішити себе надіями, що колись досягнеш мети. Але слід задуматись, чи не марно все це?

[391x300]
Ніч… Зорі… Троянди… Сум… Нічна прохолода… Втома… Три крапки… Забагато… Байдуже…
Набридло шукати гучні слова, щоб передати свої почуття. Нехай все буде так як є. Нічого не хочу змінювати. Світло не в моєму вікні. Не мої друзі співають пісні не під моїми вікнами. І не мій сміх лунає. Тиша. Моя тиша. Особиста. Дзвінка та гостра. Лише інколи від неї я відтинаю шматок своїм зітханням. Ні на що не скаржусь. Мене все влаштовує.
Байдужість… Також моя.
Чогось не вистачає… Не можу зрозуміти… Ніяк не збагну, що мені потрібно. Мабуть, помилилась… Байдуже…
Помилки… Скільки їх було? А скільки ще буде? Байдуже…
Вірші… Також не мої. Байдуже…
Думка… Зміїться й плутається. Ніяк не дам їй ради. Стрімко тікає від мене, а я втомилась її наздоганяти. Байдуже…
Дим… Мінздрав попереджає… Байдуже…

[469x698]
Дякую… Тобі відомо, за що. Просто хочеться це сказати. Навіть коли я припиняю боротьбу, ти не зупиняєшся і допомагаєш підвестись. А я впираюся, і кажу, що все безнадійно. Ти починаєш запевняти мене, що все можливо виправити. У відповідь чуєш, що маєш справу зі скептиком. Тоді ти робиш суворе обличчя і кажеш, що маєш справу не зі скептиком, а з дурепою. Зазвичай після цього я посміхаюся. Як за наказом. А ти, як ні в чому не бувало, продовжуєш висловлювати свою чергову нісенітницю. І тільки через деякий час, я розумію, що помилялася. А потім знову за старе… Напевно, ти маєш справу з непоправної дурепою. Я завжди з цікавістю вислуховую твої ідеї, замислююся над ними, і, наклеївши ярличок "Утопія", відкладаю в своїх думках, щоб потім, обмірковуючи, затерти їх до дір, і, зрештою , погодитися з тим, що твої думки просто чудові. Але… це однаково утопія. Ти починаєш приводити мені купу способів, як втілить ідеї в життя. Але я скрізь бачу недоліки. Ми сперечаємося. Втомившись від суперечки, я погоджуюся спробувати. І ти з ентузіазмом берешся за справу, а я намагаюся не заважати. А коли з'являються перші результати, я починаю тобі допомагати, але боюся все зіпсувати. Не знаю, як тобі це вдається, але всі твої задуми ЗАВЖДИ вдаються. Хоча ні, знаю. Ти просто віриш у те, що робиш. Ти ні секунди не сумніваєшся у своїй правоті. Навчи мене вірити. Будь ласка. Мені це так потрібно.

[640x474]
Двері, огидно скрипнувши, відчинилася, впускаючи мене усередину чергового мого блога. Пил часу відбиває мої сліди. Небагато я тут писала. Я завжди була неговірка. І от тепер теж пишу не тому, що мені є що сказати, а щоб нагадати самій собі про те, що в мене є місце, де я можу викладати свої думки.

Настроение сейчас - Пыльное

Мы шли умирать ровными аккуратными рядами. Зачем мы это делали? У каждого была своя причина, известная только ему. Мы шли умирать спокойно и торжественно. В наших глазах не было ни сомнения, ни страха, ни сожаления, а лишь твердое желание умереть. Ведь нам и до этого приходилось умирать. А некоторым и не раз. Но все мы это делали для себя. А сегодня нам предстояло умереть для Мира. Наше шествие не сопровождалось дурацким возгласами, оно было наполнено умиротворенностью и торжеством. Мы гордо шли, сопровождаемые Тишиной, боясь нарушить ее целостность малейшим звуком. Мы шли за тем, чего ждали все время - мы шли, чтобы умереть. Мы шли уверенно и слаженно, как будто мы один механизм. Мы и были одним механизмом - каждый был на своем месте. У нас внутри билось одно огромное сердце, которое вскоре замолчит навсегда. У нас на всех было одно дыхание, которое оборвется совсем скоро и перестанет воровать воздух. У нас была одна Тишина, за которой мы следовали везде. У нас была одна цель, к которой мы стремились всю жизнь. У нас была одна дорога, которую сейчас бесшумно топчут наши ноги. Всех нас ожидает одинаковая судьба в конце нашего пути. У всех нас был один взгляд, один и тот же загипнотизированный взгляд, что смотрел строго вперед, не смея отклониться даже на градус. Мы шли молча, и в то же время каждый из нас пел оду Смерти. Казалось, что все вокруг нас замирало, повинуясь Тишине, а сзади нас дорога внезапно разламывалась на части, на мелкие-мелкие кусочки, по которым никто не сможет вернуться назад. Но мы шли не за тем, чтоб возвращаться, а за тем, чтоб умереть. Никто из нас не оглядывался назад, но все знали, что в это время Безысходность обрезала последнюю возможность вернуться. Мы шли и наслаждались Безысходностью. Мы все были немножечко мертвы. Мы уже не могли почти ничего чувствовать, а то, что все же удавалось ощутить, было каким-то ненастоящим, натянутым и пафосным, это были остатки чувств живого человека. Мы их ненавидели за то, что они давали нам понять, что, несмотря на все, мы живем. Мы ненавидели жизнь и всех, кто продолжал жить. Мы хотели лишь одного - умереть и захлебнуться пустотой Вечности, тонуть в этой Вечности, быть частью этой Вечности, как сейчас были частью толпы. Каждый из нас мыслил одинаково. И если бы мы не боялись нарушить своим голосом Тишину, мы бы с уверенностью могли сказать, о чем думает каждый из нас. Но мы даже не могли открыть рот, не то, что говорить. А рот нам мешала открыть не только Тишина, которая тенью следовала за нами, а в большей степени леска и тонкая проволока, которой мы зашили себе рты. Мы сделали это добровольно, чтобы даже собственные голоса не мешали наслаждаться Тишиной и не отпугивали Безысходность. А под ногами в это время вертелся Беспредел. Мы аккуратно переступали через него, стараясь не задеть. Беспредел вертелся между нами все быстрее и быстрее. Так продолжалось до того, пока кто-то из нас не споткнулся о него, и не нарушал Тишину своим падением. Мы, не обращая на него внимания, шли дальше. А к нему приходила Реальность, которая сводила его с ума. А мы продолжали идти. Мы шли умирать. Мы воспринимали Смерть как высшую награду. Это было нашим выбором. Каждый из нас прошел долгий и сложный путь, пока научился служить Смерти. Нам открылась великая правда, о которой мы не можем говорить. Но мы знаем, что это единственно верная мысль, которая только может возникнуть. Теперь никто из нас не имеет права на ошибку. А те, кто ошибся, или засомневался в правильности выбора, падают вместе с разрушенной дорогой позади нас, где их ждет Реальность, чтоб свести их с ума. Мы ненавидели Реальность, за то, что она говорила только правду, свою правду, различную с нашей. Мы прокляли ее, и пошли дальше. А она, растоптанная и жалкая, упрямствовала и преследовала нас. Тогда мы перестали в нее верить. Она тоже ожесточилась. Она стала сводить с ума каждого, кто ее увидел. А рядом с ней всегда была Правда, которую мы тоже невзлюбили за ее уродство. Она была настолько лжива и безобразна, что многие завидев ее начинали думать. А это нам категорически запрещалось. Ведь если кто-то думает сам, он перестает быть частью нашей системы. А это первый шаг к встрече с Реальностью, что в свою очередь ведет к безумию. А еще Правда могла постоянно менять свой облик. Но все так же оставалась уродиной. Это больно ранило наши тонкие эстетические души, оставляя в них глубокий кровавый след, который заживал очень долго. Но, не смотря на все препятствия, мы продолжали свой путь. Мы шли не год и не два, и даже не несколько столетий. Мы шли половину вечности. И еще столько нам предстояло пройти.

[505x335]