Годовщина.
19.02.08 — Егор Летов умер во сне дома в Омске. Скоропостижно скончался от остановки сердца.
Умер Егор Летов…Какие-то нелепые слова, какое-то нереальное событие. Сердечный приступ… Всегда казалось, что такие, как он должны либо жить вечно, либо умереть в бою, на поле брани, на том самом, русском поле экспериментов. Пожалуй, так и произошло. Бунтарь и анархист, мудрец и философ, кшатрий и брахман одновременно, Егор превратил свою недолгую, но счастливую жизнь в поле боя. Добра и зла, темного и светлого, серого и яркого. Храбро рвался в бой, вел за собой в атаку, получал ранения. Терпел тяжелые поражения и одерживал блестящие победы.
Ворвавшись в конце 80-х в панк-среду и произведя своим появлением эффект разорвавшейся бомбы, Летов надолго стал идолом и кумиром миллионов протестующих, несогласных, непокорившихся. Протест Летова в то время был направлен против мертвой идеологии и мертвых же символов. Мавзолей Ленина с «усопшим» вождём, кумачовое бесцветье официальных знамен, фальшивые лозунги неискренних ораторов — всё это стало объектом сокрушительного, громогласного, оглушающего удара, нанесенного «Гражданской обороной».
Егор безжалостно громил то, что злые и острые языки называли тогда «совком», то, что Эдуард Лимонов гениально назвал впоследствии русским «адатом». Думаю, что Летов, осознанно или нет, всегда различал понятия «совок» и «советский». Иначе не заявил бы со своими единомышленниками ещё в 88-м году о том, что именно они являются настоящими коммунистами, а не вольготно заседавшие в Кремле номенклатурщики. Уже на том этапе Егора Летова попытались образумить, приручить, сделать домашним, предсказуемым. «Нас пытаются сделать частью попса!» — заявил он тогда.
Не получилось. Ни тогда, ни позднее. И если в августе 91-го Егор ещё спокойно смотрел на то, как пели на баррикадах «Всё идёт по плану», то после победы «демократии», стал сомневаться в правильности собственного политического и нравственного выбора. Начал посещать мероприятия, проводимые патриотической оппозицией, встречался с лидерами «красно-коричневых», захаживал к Александру Проханову в редакцию газеты «День».
Егор не смог тихо существовать в гнилой, тухлой, мертвой среде, созданной новыми хозяевами России. Не смог спокойно петь свои беспокойные песни и зашибать большие бабки по примеру вечнозеленого БГ и других прирученных «рокеров». Это был бы какой-то другой Летов, и нам он был бы совсем неинтересен. Забросав разрывными гранатами советскую власть, он одним из первых встал под красное знамя, когда власть эта рухнула. И дело тут не в патологическом бунтарстве и не перманентной революционности. Просто Егор был из тех людей, кто «всегда будет против» неискренности и цинизма, ханжества и лицемерия, социальной и национальной несправедливости. Одним словом, всего того, что и расцвело буйным цветом после 91-го года. Не все поняли, не все приняли тогда Летова в новом качестве. Егор потерял старых соратников, но обрел новых. Пожалуй, он никогда не боялся потерять тех, кого никогда и нельзя было потерять. А временные попутчики пусть идут своей дорогой.
Егор Летов стремительно вошел в политику 90-х уже в новом, «красно-коричневом», качестве. Если серое, как правило, тянется к серому, то и герои рано или поздно находят друг друга. Так и нашли друг друга писатель Лимонов, философ Дугин и рок-музыкант Летов. Нашли и положили начало новому, небывалому до сей поры контркультурному явлению — национал-большевизму. Стали отцами-основателями радикальной, ныне запрещенной партии.
Летов принес с собой свежие потоки воздуха и вдохнул их в оппозиционное движение. Его яркие статьи в «Лимонке» и «Завтра», его концерты под красно-чёрно-белым знаменем, его пение в микрофон, удерживаемый Виктором Анпиловым, мы не забудем никогда. Если роль Александра Проханова, которую он сыграл в становлении и развитии оппозиционного патриотического движения совершенно справедливо сравнивают с ролью Максима Горького в Русской революции, то Егора Летова вполне уместно сравнить с Владимиром Маяковским. И по громогласности, и по степени таланта, и по новизне текстов. А главное, по той непримиримой позиции, которую всегда занимал Егор по отношению к врагам, как явным, так и затаившимся. Ко всякой «дряни», благополучно предавшей собственные идеалы и отлично устроившейся в новой «демократической» действительности. К сожалению, жизненный путь и того, и другого стал коротким. Тридцать семь и сорок четыре. Недолог век героя на этом свете.
Как и любой человек, а особенно
Мда, это не есть хорошо, 38,6...
Как же я не люблю все эти таблетки, фу какая гадость.
Выпью последнюю на сегодня чтобы сбить жар, а завтра снова пойду на работу.
Главное чтобы завтра не стало хуже.
А так все отлично, настроение прекрасное, просто отвратительное.
Нужно идти спать...
Поезжай.
Чувствовать болезнь.
Ложись — надо лежать.
А может не надо?
А что еще делать?
Слабость...
Чувство взаимопомощи.
Долгое ожидание.
Больные люди
Незапоминающиеся разговоры —
Пустые, как черепа.
Пусто!
~ Лейла Гаджиева ~
Май. Москва. Жара заката.
Патриаршие пруды.
Красно-белый плащ Пилата.
Свежий холод от воды.
Берлиоз в очках огромных,
Разноглазый интурист,
Стихоплет Иван Бездомный,
Забияка-атеист.
Что написано, то будет,
И не спорь с судьбой, поэт,-
Мудрый Воланд всех рассудит,
Коль суда желает Свет.
Но над Светом суд - ужасен!
Как же так - распять Любовь?!.
…Тем бессмертья путь опасен,
Что луна вернется вновь.
Вновь она придет без стука,
Вновь беседа, рядом - Он…
Пробуждение есть мука.
Salve, храбрый игемон!
Но нисан его терзает,
И, мигренью оглушен,
Прокуратор пятый знает,
Что удел его решен.
Нет писателя, что сможет
Луны эти описать!
Только Мастер, с нервной дрожью
В силах точно угадать.
Март, тревожные мимозы,
Розы, грозы и весна.
Книги, книга, горе, слезы,
Пламя, пепел, и - она!
Муза? Ведьма! Всё сокрыто
В темных впадинах души!
Если любишь, Маргарита,
Плачь! Страдай! Лети! Круши!
Пусть приложатся к колену
Сотни мертвых палачей!
Смерть и зло не знают тлена
В полнолунье, в ночь ночей!
Пей за здравие мессира,
Королева, кровь-вино!
Пей за властелина мира
Тьмы! А зло добру равно!
Знай, что ночь не бесконечна,
А с тобою - мастер твой!
Впереди вас ждет ваш вечный
Романтический покой.
Несомненно, время лечит,
Будет жизнь - ни ночь, ни день.
Шуберт, свечи, вишни, вечер,
Всё равно - где свет, где тень.
Мир волнений, дум никчемных
Мастер не возьмет с собой.
Обретет свой Дом Бездомный,
Потеряв былой покой.
А под этим - город низкий,
Город мелочный, живой,
Отвратительный и близкий,
Столь знакомый, столь гнилой.
Здесь царя свои законы -
Бога нет, и дьявол - миф.
Здесь писаки- пустозвоны
Лицемерят, рты раскрыв.
МАССОЛИТ - оранжерея,
Где червивый зреет плод
С высочайшею идеей-
Чем наполнить свой живот.
Всё - гипноз: котище чёрный,
Ведьма рыжая в окне,
И в жокейке регент вздорный,
И клыкастый, - всё - во сне.
Сон у всех неодинаков -
Мы по-разному грешим.
Нет уж тех, за кем Булгаков
Наблюдал, тоской томим.
Мир, однако, так же полон
Могарычей и Босых,
И опять нам нужен Воланд
Для прозрения слепых.
…Вечна майская тревога,
Будет так, пока живем:
Ночью - лунная дорога,
Сумрак - днем, перед дождем.
Вальс безумный, видит Боже,
Стонет, рвется из души,
И неясность мучит, гложет,
И велит - твори! Пиши!
Вновь прочту я, как когда-то,
И растают в сердце льды:
"Май… Москва…Жара заката…
Патриаршие пруды…"
Мне сегодня приснился сон —
Сон былого покоя и сладости
И забытого чувства ревности
И отмщения...
И Образы Былого прошли мягко в полуотворенные двери.
И заглянули в душу —
А вдуше было страшно —
Длинные комнаты.
Пинцетами снимите остатки человека с деревьев, его
разорвавших.
Длинные половины.
Это месть ему.
А он остался жить.
Это только сон...