Фантастический матч Андрея Аршавина сделал его героем английских болельщиков


[показать]

Четыре мяча за одну игру – таков потрясающий результат показал бывший нападающий «Зенита» Андрей Аршавин в матче «Арсенал» - «Ливерпуль», проходившем в рамках чемпионата Англии.

Русский «канонир» поразил ворота «Ливерпуля» на 36-й, 67-й, 70-й и 90-й минутах матчах. Сам Андрей в интервью одному из британских изданий признался, что ему это напоминало баскетбольный матч, сообщает канал НТВ. Первые полосы сегодняшних британских газет посвящены российскому футболисту и его фантастической игре.

Тем не менее, матч завершился вничью, со счетом 4:4. «Ливерпуль» в настоящее время находится на верхней строчке турнирной таблице. У него столько же очков, сколько у «Манчестер Юнайтед» при лучшей разнице пропущенных и забитых мячей. «Арсенал» сейчас занимает четвертое место.
 

 

Экономическая ситуация в настоящее время настолько тяжелая, что женщины теперь выходят замуж по любви. 

не люблю больше никого! свободна...

Настроение сейчас - как прожить мне на земле,без него...

Аххх... что ж я нашла в нем...(((

и почему ничего неполучается... я уже с у ма схожу... он ничего незамечает и не понимает... у меня нет сил больше... 

одиночество

да и опять дсв одна

ну наверн у любви свой путь....

«Они не знакомы. У них разные судьбы. Но у них одна тайна.»

 

Нехочу писать подробно, чтоб заинтерисовать, возможно, хотя бы 1 человека, прочитавшего пост)))

Только что посмотрела фильм "7 жизней" с Уиллом Смитом в главной роли. Который мне впринципе до этого не был мне симпатичен. Но после этого я посмотрела на него другими глазами. Он великолепно справился со своей ролью. Видно как что-то очень страшное и серьездное скребет его душу. Такие сильные внутренние переживания терзают  героя. И Не пожалела что посмотрела этот фильм.

В начале многое кажется непонятным, это и интригует. Что же произошло в жизни героя? И вообще кто он? Псих или добродейтель... Что терзает его... и чего он добивается?  Для меня это было вопросом.

Очень сильные впечатления, рыдала просто навзрыд последние 20 минут... начинала строить свои догадки и расстраивалась еще больше=( Особенно, когда догадываешься о самоубийстве...Да, это действительно настоящая драма. И в ней нет хеппи энда. Но в последней сцене, когда Эмили знакомиться с Эзерой (незнаю как правильно. Пианист слепой) становиться немного легче, ведь Тим подарил им в каком-то смысле действительно новые жизни. И не только им...  7 жизней.

Уже 15 минут немогу отойти... действительно берет за душу....

Получилась вроде мини рецензия... но я не могла не выплеснуть впечатления. Пусть и очень кратко)  Смит очень хорош!  Теперь я его воспринимаю как действительно талантливого и серьезного актера. Розарио Доусон , вижу впервые, тоже очень похвально.

 

Просто потрясающий фильм! Всем буду советовать!

[439x656]

 

[699x464]

 

[699x464]

Юлия снималась в клипе «До скорой встречи» группы Звери.

карьера Актриса
дата рождения 2 июня, 1983 | близнецы | 25 лет

место рождения Донской, Тульская область, СССР (Россия)
всего фильмов 5
жанры драма, фантастика, боевик
первый фильм 2006
последний фильм 2009
 

[300x359]

 

[400x551]

по моему красавица...

 

[600x400]
 

 

василий ахаха... ну не нравиться он мне((

 Актер... хм... чем он всем так нравиться непонимаю.  Да, может ф ильме он и очарователен и притягателен,  но не более чем ... в жизни не производит такого впечатления, к сожалению...

 

карьера Актер
рост 1.92 м
дата рождения 14 января, 1986 | козерог | 23 года

место рождения Москва, СССР (Россия)
всего фильмов 2
жанры фантастика, боевик
первый фильм 2008
последний фильм 2009
 

[350x610]

 

[699x465]
 

Ты увидишь мир наизнанку...

http://www.oostrov.ru/ - сайт фильма (очень красивый и волшебный)

…2157 год — эпоха расцвета человеческой цивилизации. Пилоты Группы Свободного Поиска бороздят просторы Вселенной. Главный герой, Максим Камеррер, совершает вынужденную посадку на планете Саракш, но уже через несколько минут его корабль будет уничтожен, а герой окажется узником неизвестной планеты. Вскоре Максим сталкивается с человеческой цивилизацией.

Уровень ее развития сопоставим с давно минувшим на Западе ХХ веком. После многолетней ядерной войны на планете царит экологический кризис, в обществе полно социальных проблем, а установившийся мир очень шаток… Максиму предстоит пережить много событий и пройти много испытаний прежде, чем он сможет спасти эту планету…

В главных ролях:


Василий Степанов
Юлия Снигирь
Петр Федоров
Алексей Серебряков
Федор Бондарчук
Гоша Куценко
Сергей Гармаш
Анна Михалкова
Андрей Мерзликин
Сергей Барковский


Знаете ли Вы, что...

Съемочный период картины составил 10 месяцев (с 14 февраля по 7 декабря 2007 года). За это время был отснят материал для двух полнометражных фильмов.
В массовке участвовало более 7000 человек, было пошито 3000 костюмов и 400 пар обуви, разработано 300 оригинальных огнестрельных стволов, было использовано около 450 кг грима и 1350 кг пиротехники в тротилловом эквиваленте.
В съемках приняли участие 9 танков Т-64 и 4 БТР'а.
География съемок была чрезвычайно обширна. Стартовав 14 февраля 2007 года в Москве, группа отправилась в длительную экспедицию. Площадкой для съемочной группы стала практически вся территория полуострова Крым.
На основных объектах съемок в Москве и Крыму было выстроено 300 комплексов декораций, детально воссоздающих материальный мир далекого будущего на планете Саракш – от космического корабля и белой субмарины до урбанистических инопланетных пейзажей ХХII века, заброшенной промзоны и фантасмагорического города изгоев-мутантов.
Главные роли в картине исполняют молодые актеры, дебютирующие в большом кино: Василий Степанов и Юлия Снигирь.
Для картины было разработано и пошито порядка 3000 костюмов (только для главного героя художники разработали 10 вариантов одежды). Некоторые костюмы расшивались вручную кристаллами фирмы «Сваровски», изготовившей также эксклюзивную линию из двухсот украшений специально для съемок фильма. Еще было изготовлено порядка 400 пар обуви, а также 50 эксклюзивных моделей сумок.
Фильм был чрезвычайно сложен для художников по гриму. Героям фильма разработали десятки вариантов специального грима и причесок.
Важным элементом фильма стала компьютерная графика. Над разработкой трехмерных моделей и эскизов работает объединенная группа студий. В синдикат помимо отечественных художников вошли зарубежные партнеры, изготавливавшие компьютерный дизайн для ряда голливудских картин.
В финальной версии фильма герой Василия Степанова говорит голосом Максима Матвеева.
За всё время съемок Федор Бондарчук произнес слова «Мотор!» и «Стоп» около 20000 раз.
Роман «Обитаемый остров» был написан братьями Стругацкими в 1968 году и по требованиям советской цензуры претерпел более 980 изменений исходного текста.
Изначально предполагалось, что музыку к фильму напишет Ханс Циммер. Впоследствии это оказалось невозможным по причине сроков, и музыку к фильму написал Юрий Потеенко.
При записи саундтрека к фильму использовались коллекционные гитары, ранее принадлежавшие Стингу, Киту Ричардсу, а также солистам группы «Led Zeppelin».
Во время съёмок танковой битвы на территории Казантипского природного заповедника был нанесён непоправимый урон флоре и фауне Крыма.
Зрители так и не поняли, почему главный герой постоянно улыбается. Согласно книге, Максим поначалу не знал языка, на котором разговаривают жители Саракша, поэтому ему приходилось постоянно улыбаться, демонстрируя своё дружелюбие и мирные намерения.

* ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ЗЕМЛЯНИН *



18


Государственный прокурор спал чутко, и мурлыканье телефона сразу
разбудило его. Не раскрывая глаз, он взял наушник. Шелестящий голос
ночного референта произнес, как бы извиняясь:
- Семь часов тридцать минут, ваше превосходительство...
- Да, - сказал прокурор, все еще не раскрывая глаз. - Да. Благодарю.
Он включил свет откинул одеяло и сел. Некоторое время он сидел,
уставясь на свои тощие бледные ноги, и с грустным удивлением размышлял о
том, что вот уже шестой десяток пошел, но не помнит он ни одного дня,
когда бы ему дали выспаться. Все время кто-нибудь будит. Когда он был
ротмистром, его будил после попойки скотина-денщик. Когда он был
председателем чрезвычайного трибунала, его будил дурак-секретарь с
неподписанными приговорами. Когда он был гимназистом его будила мать,
чтобы он шел на занятия, и это было самое мерзкое время, самые скверные
пробуждения. И всегда ему говорили: надо! Надо, ваше благородие... Надо,
господин председатель... Надо, сыночек... А сейчас это "надо" говорит себе
он сам... Он встал, накинул халат, плеснул в лицо горсть одеколона,
вставил зубы, посмотрел, массируя щеки, в зеркало, скривился неприязненно
и прошел в кабинет.
Теплое молоко уже стояло на столе, а под крахмальной салфеточкой -
блюдце с солоноватым печеньем. Это надо было выпить и съесть, как
лекарство, но сначала он подошел к сейфу, отвалил дверцу, взял зеленую
папку и положил ее на стол рядом с завтраком. Хрустя печеньем и
прихлебывая молоко, он тщательно осматривал папку, пока не убедился, что
со вчерашнего вечера ее никто не раскрывал. Как много переменилось,
подумал он. Всего три месяца прошло, а как все переменилось!.. Он
машинально взглянул на желтый телефон и несколько секунд не мог отвести он
него глаз. Телефон молчал - яркий, изящный, как веселая игрушка...
страшный, как тикающая адская машина, которую невозможно разрядить...
Прокурор судорожно, двумя руками вцепился в зеленую папку, зажмурился. Он
ощутил, что страх нарастает, и поспешил одернуть себя. Нет, так дело не
пойдет, сейчас надо хранить абсолютное спокойствие и рассуждать совершенно
бесстрастно... Выбора у меня все равно нет. Значит, риск... Ну что же:
риск так риск. Риск всегда был и будет, нужно только свести его к
минимуму. И я его сведу к минимуму. Да, массаракш, к минимуму!.. Вы,
кажется, не уверены в этом, Умник? Ах, вы сомневаетесь? Вы всегда
сомневаетесь, Умник, есть у вас такое качество, вы - молодец... Ну что же,
попытаемся развеять ваши сомнения. Слыхали вы про такого человека - его
зовут Максим Каммерер? Неужели слыхали? Это вам только кажется. Вы никогда
раньше не слыхали про такого человека. Вы сейчас услышите о нем первый
раз. Очень прошу вас, выслушайте и составьте о нем самое объективное,
самое непредубежденное суждение. Мне очень важно знать ваше объективное
мнение, Умник: от этого, знаете ли, зависит теперь целость моей шкуры.
Моей бледной, с синими прожилками, такой дорогой мне шкуры...
Он прожевал последнее печенье и залпом допил молоко.
Потом вслух сказал: "Приступим".
Он раскрыл папку. Прошлое этого человека туманно. И это, конечно,
неважное начало для знакомства. Но мы с вами знаем не только как из
прошлого выводить настоящее, но и как из настоящего выводить прошлое. И
если нам так уж понадобится прошлое нашего Мака, мы в конце концов выведем
его из настоящего. Это называется экстраполяцией... Наш Мак начинает свое
настоящее с того, что бежит с каторги. Вдруг. Неожиданно. Как раз в тот
момент, когда мы со Странником тянем к нему руки. Вот панический рапорт
генерал-коменданта, классический вопль идиота, который нашкодил и не чает
уйти от наказания: он ни в чем не виноват, он сделал все по инструкции, он
не знал, что объект добровольно поступил в саперы-смертники, а объект
поступил и подорвался на минном поле. Не знал. Вот и мы со Странником не
знали. А надо было знать! Объект - человек неожиданный, вы должны были
предполагать что-либо подобное, господин Умник... Да, тогда это поразило
меня, но теперь-то мы понимаем, в чем дело: кто-то объяснил нашему Маку
про башни, он решил, что в Стране Отцов ему делать нечего, и удрал на юг,
симулировав гибель... Прокурор опустил голову на руку, вяло потер лоб. Да,
тогда все это и началось... Это был первый промах в серии моих промахов: я
поверил, что он погиб. А как я мог не поверить? Какой нормальный человек
побежит на юг, к мутантам, на верную смерть?.. Любой бы поверил. А вот
Странник - не поверил.
Прокурор взял очередной рапорт. О, этот Странник! Умница Странник,
гений Странник... Вот как мне надо было действовать - как он! Я был
уверен, что Мак погиб: Юг есть Юг. А он наводнил все Заречье Читать далее...

17


В двухстах километрах от хонтийской границы, когда эшелон надолго
застрял на запасных путях возле какой-то тусклой заплеванной станции,
новоиспеченный рядовой второго разряда Зеф, договорившись по-хорошему с
охранником, сбегал к колонке за кипятком и вернулся с портативным
приемником. Он сообщил, что на станции творится совершеннейший бедлам,
грузятся сразу две бригады, генералы перелаялись между собой, зазевались,
и он, Зеф, смешавшись с окружавшей их толпой ординарцев, денщиков,
адъютантов позаимствовал этот приемник у одного из них.
Теплушка встретила это сообщение смачным патриотическим ржанием. Все
сорок человек немедленно сгрудились вокруг Зефа. Долгое время не могли
устроиться, кому-то дали по зубам, чтобы не пихался, кого-то пырнули шилом
в мягкое место, ругались и жаловались друг на друга, пока Максим, наконец,
не гаркнул: "Тихо, подонки!" Тогда все успокоились. Зеф включил приемник и
принялся ловить все станции подряд.
Сразу выяснились любопытные вещи. Во-первых, оказалось, что война еще
не началась и что радиостанция "Голос Отцов", вопящая последнюю неделю о
кровопролитных сражениях на нашей территории, врет самым безудержным
образом. Никаких кровопролитных сражений не было. Хонтийская
Патриотическая Лига в ужасе орала на весь мир о том, что эти бандиты, эти
узурпаторы, эти так называемые Неизвестные Отцы воспользовались гнусной
провокацией своих наймитов в лице так называемой и пресловутой Хонтийской
Унии Справедливости и теперь сосредотачивают свои бронированные орды на
границах многострадальной Хонти. В свою очередь Хонтийская Уния
Справедливости костила Хонтийских Патриотов, этих платных агентов
Неизвестных Отцов, последними словами и обстоятельно рассказывала, как
кто-то превосходящими силами вытеснил чьи-то истощенные предшествующими
боями подразделения через границу и не дает им возможности вернуться
обратно, каковое обстоятельство и послужило предлогом для так называемых
Неизвестных Отцов к варварскому вторжению, которого следует ожидать с
минуты на минуту. И Лига, и Уния при этом почти в одинаковых выражениях
считали своим долгом предупредить наглого агрессора, что ответный удар
будет сокрушительным и туманно намекали на какие-то атомные ловушки.
Пандейское радио обрисовывало ситуацию в очень спокойных тонах и без
всякого стеснения объявляло, что Пандею устроит любое развитие этого
конфликта. Частные радиостанции Хонти и Пандеи развлекали слушателей
веселой музыкой и скабрезными викторинами, а обе правительственные
радиостанции Неизвестных Отцов непрерывно передавали репортажи с митингов
Ненависти вперемежку с маршами. Зеф также поймал какие-то передачи на
языках, известных только ему, и сообщил, что княжество Ондол, оказывается,
еще существует и, более того, продолжает совершать разбойничьи налеты на
остров Хаззалг. (Ни один человек в вагоне, кроме Зефа, никогда прежде не
слышал ни об этом княжестве, ни о таком острове). Однако, главным образом
эфир был забит невообразимой руганью между командирами частей и
соединений, которые тужились протиснуться к Стальному Плацдарму по двум
расхлябанным железнодорожным ниточкам.
- Опять мы к войне не готовы, массаракш, - заметил Зеф, выключая
приемник и открывая прения.
С ним не согласились. По мнению большинства сила перла громадная, и
хонтийцам теперь придет конец. Уголовники считали, что главное - перейти
границу, а там каждый человек будет сам себе хозяин и каждый захваченный
город будут отдавать на три дня. Политические, то-есть выродки, смотрели
на положение более мрачно, не ждали от будущего ничего хорошего и прямо
заявляли, что посылают их на убой, подрывать собою атомные мины, никто из
них живой не останется, так что хорошо бы добраться до фронта и там
где-нибудь залечь, чтобы не нашли. Точки зрения спорящих были настолько
противоположны, что настоящего разговора не получилось, и патриотический
диспут очень скоро выродился в однообразную ругань по адресу вонючих
тыловиков, которые вторые сутки не дают жрать и уже, поди, успели
разворовать всю положенную водку. Об этом предмете штрафники готовы были
говорить ночь напролет, поэтому Максим и Зеф выбрались из толпы и полезли
на нары, криво сбитые из неструганных досок.
Зеф был голоден и зол, он наладился было поспать, но Максим ему не
дал. "Спать будешь потом, - строго сказал он. - Завтра, может быть, будем
на фронте, а до сих пор ни о чем толком не договорились..." Зеф проворчал,
что договариваться не о чем, что утро вечера мудренее, что Максим сам не
слепой и должен видеть, в каком они оказались дерьме, что с этими
людишками, с этими ворами и бухгалтерами, каши не сваришь. Максим
возразил, что речь пока идет не о каше. До сих пор непонятно, зачем Читать далее...

16


Гаю никогда еще не приходилось летать на самолетах. Он и самолет-то
увидел впервые в жизни. Полицейские вертолеты и штабные летающие платформы
он видел не раз и однажды даже принимал участие в облаве с воздуха - их
секцию погрузили на вертолет и высадили на шоссе, по которому перла к
мосту толпа взбунтовавшихся из-за скверной пищи штрафников. От этого
воздушного броска у Гая остались самые неприятные воспоминания: вертолет
шел очень низко, трясло и раскачивало так, что внутренности выворачивались
наизнанку, и вдобавок - одуряющий рев винта, бензиновая вонь и брызжущие
отовсюду фонтаны машинного масла.
Но тут было совсем другое дело.
Личный Е. И. В. Бомбовоз "Горный Орел" поразил воображение Гая. Это
была поистине чудовищная машина, и совершенно невозможно было представить
себе, что она способна подняться в воздух. Ребристое узкое тело ее,
изукрашенное многочисленными золотыми эмблемами, было длинным, как улица.
Грозно и величественно простирались исполинские крылья, под которыми могла
бы укрыться целая бригада. До них было далеко, как до крыши дома, но
лопасти шести огромных пропеллеров почти касались земли. Бомбовоз стоял на
трех колесах в несколько человеческих ростов каждое - два колеса подпирали
носовую часть, на третье опирался этажерчатый хвост. К блестевшей стеклом
кабине вела на головокружительную высоту серебристая ниточка легкой
алюминиевой лестницы. Да, это был настоящий символ старой империи, символ
великого прошлого, символ былого могущества, распространявшегося на весь
континент. Гай, задрав голову, стоял на ослабевших ногах, трепеща от
благоговения, и как громом поразили его слова друга Мака:
- Ну и сундук, массаракш!... Извините, принц-герцог, невольно
вырвалось....
- Другого нет, - сухо отозвался принц-герцог. - Кстати, это лучший
бомбовоз в мире. В свое время его императорское высочество совершил на
нем...
- Да, да, конечно, - поспешно согласился Максим. - Это я от
неожиданности...
Наверху, в пилотской кабине, восхищение Гая достигло предела. Кабина
была сплошь из стекла. Огромное количество незнакомых приборов,
удивительно удобные мягкие кресла, непонятные рычаги и приспособления,
пучки разноцветных проводов, странные невиданные шлемы, лежащие
наготове... Принц-герцог что-то торопливо втолковывал Маку, указывая на
приборы, покачивая рычаги, Мак рассеянно бормотал: "Ну да, понятно,
понятно...", а Гай, которого усадили в кресле, чтобы не мешал, с автоматом
на коленях, чтобы, упаси бог, чего-нибудь не поцарапать, таращил глаза и
бессмысленно вертел головой во все стороны.
Бомбовоз стоял в старом просевшем ангаре на опушке леса, перед ним
далеко простиралась ровное серо-зеленое поле без единой кочки, без единого
кустика. За полем, километрах в пяти, снова начинался лес, а над всем этим
висело белое небо, которое казалось отсюда, из кабины, совсем близки,
рукой подать. Гай был очень взволнован. Он плохо запомнил, как прощался со
старым принцем-герцогом. Принц-герцог что-то говорил, и Максим что-то
говорил, кажется, они смеялись, потом принц-герцог всплакнул, потом
хлопнула дверца... Гай вдруг обнаружил, что пристегнут к креслу широкими
ремнями, а Максим в соседнем кресле быстро и уверенно щелкает какими-то
рычажками и клавишами.
Засветились циферблаты на пультах, раздался треск, громовые выхлопы,
кабина задрожала мелкой дрожью, все вокруг наполнилось тяжелым грохотом,
маленький принц-герцог далеко внизу среди полегших кустов и словно бы
заструившейся травы схватился обеими руками за шляпу и попятился, Гай
обернулся и увидел, что лопасти гигантских пропеллеров исчезли, слились в
огромные мутные круги, и вдруг все широкое поле сдвинулось и поползло
навстречу, быстрее и быстрее, не стало больше принца-герцога, не стало
ангара, было только поле, стремительно летящее навстречу, и немилосердная
тряска, и громовой рев, и, с трудом повернув голову, Гай с ужасом
обнаружил, что гигантские крылья плавно раскачиваются и вот-вот отвалятся,
но тут тряска пропала, поле под крыльями ухнуло вниз, и какое-то мягкое
ватное ощущение пронизало Гая от ног до головы. А под бомбовозом уже
больше не было поля, да и леса не стало, лес превратился в черно-зеленую
щетку, в огромное латанное-перелатанное одеяло, и тогда Гай догадался, что
он летит.
Он в полном восторге посмотрел на Максима. Друг Мак сидел в небрежной
позе, положив левую руку на подлокотник, а правой едва заметно пошевеливал
самый большой и, должно быть, самый главный рычаг. Глаза у него были
прищурены, губы наморщены, словно он посвистывал. Да, это был великий
человек. Великий и непостижимый. Наверное, он все может, подумал Гай. Вот
он управляет этой сложнейшей машиной, которую видит впервые в жизни. Это
ведь не танк какой-нибудь Читать далее...

15


Гай сидел за грубым самодельным столом и чистил автомат. Было около
четверти одиннадцатого утра, мир был серым, бесцветным, сухим, в нем не
было места радости, не было места движению жизни, все было тусклое и
больное. Не хотелось думать, не хотелось ничего видеть и слышать, даже
спать не хотелось - хотелось просто положить голову на стол, опустить руки
и умереть. Просто умереть - и все.
Комнатка была маленькая, с единственным окном без стекла, выходившим
на огромный, загроможденный развалинами, заросший диким кустом серо-рыжий
пустырь. Обои в комнате пожухли и скрутились - не то от жары, не то от
старости, - паркет рассохся, в одном углу обгорел до угля. От прежних
жильцов в комнате ничего не осталось, кроме большой фотографии под
разбитым стеклом, на которой, если внимательно присмотреться, можно было
различить какого-то пожилого господина с дурацкими бакенбардами и в
смешной шляпе, похожей на жестяную тарелку.
Глаза бы всего этого не видели, сдохнуть бы сейчас или завыть
последней бездомной собакой, но Максим приказал: "Чисти!" "Каждый раз, -
приказал Максим, постукивая каменным пальцем по столу, - каждый раз, как
только тебя скрутит, садись и чисти автомат..." Значит, надо чистить.
Максим все-таки. Если бы не Максим, давно бы лег и помер. Просил ведь его:
"Не уходи ты от меня в это время, посиди, полечи". Нет. Сказал, что теперь
сам должен. Сказал, что это не смертельно, что должно пройти и обязательно
пройдет, но надо перемочься, надо справиться...
Ладно, вяло подумал Гай, справлюсь. Максим все-таки. Не человек, не
Отец, не бог - Максим... И еще он сказал: "Злись! Как тебя скрутит,
вспоминай, откуда это у тебя, кто тебя к этому приучил, зачем, и злись,
копи ненависть. Скоро она понадобится: ты не один такой, вас таких сорок
миллионов, оболваненных, отравленных..." Трудно поверить, массаракш, ведь
всю жизнь - в строю, всегда знали, что к чему, все было просто, дорога
была ясная, все были вместе, и хорошо было быть одним из миллионов, таким,
как все. Нет, пришел, влюбил в себя, карьеру испортил, а потом буквально
за шиворот вырвал из рядов и утащил в другую жизнь, где и цель непонятна,
и средства непонятны, где нужно - массаракш-и-массаракш! - обо всем думать
самому! Раньше и понятия не имел, что это такое - думать самому. Был
приказ, все ясно, думай, как его лучше выполнить. Да... вытащил за
шиворот, повернул мордой назад, к родному, к гнезду, к самому дорогому и
показал: помойка, гнусь, мерзость, ложь... И вот смотришь - действительно,
мало красивого, себя вспомнить тошно, ребят вспомнить тошно, а уж господин
ротмистр Чачу!.. Гай с сердцем загнал на место затвор и цокнул защелкой. И
снова навалилась вялость, апатия, и воли на то, чтобы вставить магазин,
уже не оставалось. Плохо, ох как плохо...
Перекошенная скрипучая дверь отворилась, всунулось маленькое
деловитое рыльце - в общем даже симпатичное, если бы не лысый череп и не
воспаленные веки без ресниц - Танга, соседская девчонка.
- Дядя Мак приказали вам идти на площадь! Там уже все собрались,
одного вас ждут!
Гай угрюмо покосился на нее, на тщедушное это тельце в платьице из
грубой мешковины, на ненормально-тонкие ручки-соломинки, покрытые
коричневыми пятнами, на кривые ножки, распухшие в коленях, и его замутило,
и самому стало стыдно своего отвращения - ребенок, а кто виноват? - он
отвел глаза и сказал:
- Не пойду. Передай, что плохо себя чувствую. Заболел.
Дверь скрипнула, и когда он снова поднял глаза, девчонки не было. Он
с досадой бросил автомат на койку, подошел к окну, высунулся. Девчонка со
страшной скоростью пылила по лощине между остатками стен, по бывшей улице,
за нею увязался какой-то карапузик, проковылял несколько шажков,
зацепился, шлепнулся, поднял голову, полежал некоторое время, потом
взревел ужасным басом. Из-за руин выскочила мать - Гай поспешно
отшатнулся, потряс головой и вернулся к столу. Нет, не могу привыкнуть.
Гадкий я, видно, человек... Ну уж попался бы мне тот, кто за все это в
ответе, тут уж я бы не промахнулся. Но все-таки, почему я не могу
привыкнуть? Господи, да за этот месяц я такого повидал - на сто кошмарных
снов хватит...
Мутанты жили небольшими общинами; иные кочевали, охотились, искали
места получше, искали дорогу на север в обход гвардейских пулеметов, в
обход страшных областей, где они сходили с ума и умирали на месте от
приступов чудовищной головной боли; иные жили оседло на фермах и в
деревушках, уцелевших после боев и взрыва трех атомных бомб, из которых
одна взорвалась над этим городом, а две в окрестностях - там сейчас
километровые проплешины блестящего, как зеркало, шлака. Оседлые сеяли
мелкую выродившуюся пшеницу, возделывали странные свои огороды, где томаты
были, Читать далее...

14


Под утро Максим вывел танк на шоссе и развернул носом на юг. Можно
было ехать, но он вылез из отсека управления, спрыгнул на изломанный бетон
и присел на краю кювета, вытирая травой запачканные руки. Ржавая громадина
мирно клокотала рядом, уставив в мутное небо острую верхушку ракеты.
Он проработал всю ночь, но усталости не чувствовал. Аборигены строили
прочно, машина оказалась в неплохом состоянии. Никаких мин, конечно, не
обнаружилось, а ручное управление, напротив, было. Если кто-нибудь и
подрывался на таких машинах, то это могло произойти только из-за
изношенности котла, либо от полного технического невежества. Котел,
правда, давал не больше двадцати процентов нормальной мощности, и была
порядком потрепана ходовая часть, но Максим был доволен - вчера он не
надеялся и на это.
Было около шести часов утра, совсем рассвело. Обычно в это время
воспитуемых строили в клетчатые колонны, наскоро кормили и выгоняли на
работы. Отсутствие Максима было, конечно, уже замечено, и вполне возможно,
что теперь он числился в бегах и был приговорен, а может быть Зеф придумал
какое-нибудь объяснение - подвернулась нога, ранен или еще что-нибудь.
В лесу стало тихо. "Собаки", перекликавшиеся всю ночь, угомонились,
ушли, наверное, в подземелье и хихикают там, потирая лапы, вспоминая, как
напугали вчера двуногих... Этими "собаками" надо будет потом основательно
заняться, но сейчас придется оставить их в тылу. Интересно, воспринимают
они излучение или нет? Странные существа... Ночью, пока он копался в
двигателе, двое все время торчали за кустами, тихонько наблюдая за ним, а
потом пришел третий и забрался на дерево, чтобы лучше видеть. Максим,
высунувшись из люка, помахал ему рукой, а потом, озорства ради,
воспроизвел как мог то четырехсложное слово, которое вчера скандировал
хор. Тот, что был на дереве, страшно рассердился, засверкал глазами, надул
шерсть по всему телу и принялся выкрикивать какие-то гортанные
оскорбления. Двое в кустах были, очевидно, этим шокированы, потому что
немедленно ушли и больше не возвращались. А ругатель еще долго не слезал и
все никак не мог успокоиться: шипел, плевался, делал вид, что хочет
напасть, и скалил белые редкие клыки. Убрался он только под утро, поняв,
что Максим не собирается вступать с ним в честную драку... Вряд ли они
разумны в человеческом смысле, но существа занятные и, вероятно,
представляют собой какую-то организованную силу, если сумели выжить из
Крепости военный гарнизон во главе с принцем-герцогом... До чего же у них
здесь мало информации, одни слухи и легенды... Хорошо бы помыться сейчас,
весь извозился в ржавчине, да и котел подтекает, кожа горит от радиации.
Если Зеф и однорукий согласятся ехать, надо будет заслонить котел
тремя-четырьмя плитами, ободрать броню с бортов...
Далеко в лесу что-то бухнуло, отдалось эхом - саперы-смертники начали
рабочий день. Бессмыслица, бессмыслица... Снова бухнуло, застучал пулемет,
стучал долго, потом стих. Стало совсем светло, день выдавался ясный, небо
было без туч, равномерно белое, как светящееся молоко. Бетон на шоссе
блестел от росы, а вокруг танка росы не было - от брони шло нездоровое
тепло.
Потом из-за кустов, наползших на дорогу, появились Зеф и Вепрь,
увидели танк и зашагали быстрее. Максим поднялся и пошел навстречу.
- Жив! - сказал Зеф вместо приветствия. - Так я и думал. Баланду твою
я, брат, того... не в чем нести. А хлеб принес, лопай.
- Спасибо, - сказал Максим, принимая краюху.
Вепрь стоял, опершись на миноискатель, и смотрел на него.
- Лопай и удирай, - сказал Зеф. - Там, брат, за тобой приехали.
По-моему, на доследование тебя хотят...
- Кто? - спросил Максим, перестав жевать.
- Нам не доложился, - сказал Зеф. - Какой-то штымп в орденах с ног до
головы. Орал на весь лагерь, почему тебя нет, меня чуть не застрелил... а
я, знай, глаза луплю и докладываю: так-мол и так, погиб на минном поле
смертью храбрых...
Он обошел танк вокруг, сказал: "Экая пакость...", сел на обочину и
стал свертывать цигарку.
- Странно, - сказал Максим, задумчиво откусывая от краюхи. - На
доследование?.. Зачем?
- Может быть, это Фанк? - негромко спросил Вепрь.
- Фанк? Среднего роста, квадратное лицо, кожа шелушится?..
- Какое там, - сказал Зеф. - Здоровенная жердь, весь в прыщах, дурак
дураком - Гвардия.
- Это не Фанк, - сказал Максим.
- Может быть, по приказу Фанка? - спросил Вепрь.
Максим пожал плечами и отправил в рот последнюю корку.
- Не знаю, - сказал он. - Раньше я думал, что Фанк имеет какое-то
отношение к подполью, а теперь не знаю, что и думать...
- Тогда вам, пожалуй, действительно лучше уехать, - проговорил Вепрь.
- Хотя, честно говоря, я не знаю, что хуже - мутанты или этот Читать далее...

* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ВОСПИТУЕМЫЙ *



13


Первым выстрелом ему раздробило гусеницу, и оно впервые за двадцать с
лишним лет покинуло разъезженную колею, выворачивая обломки бетона,
вломилось в чащу и начало медленно поворачиваться на месте, с хрустом
наваливаясь широким лбом на кустарник, отталкивая от себя содрогающиеся
деревья, и когда оно показало необъятную грязную корму с болтающимся на
ржавых заклепках листом железа, Зеф аккуратно и точно, так, чтобы, упаси
бог, не задеть котла, всадил ему фугасный заряд в двигатель - в мускулы, в
сухожилия, в нервные сплетения, - и оно ахнуло железным голосом, выбросило
из сочленений клуб раскаленного дыма и остановилось навсегда, но что-то
еще жило в его нечистых бронированных недрах, какие-то уцелевшие нервы еще
продолжали посылать бессмысленные сигналы, еще включались и тут же
выключались аварийные системы, шипели, плевались пеной, и оно еще дрябло
трепетало, еле-еле скребя уцелевшей гусеницей, и грозно и бессмысленно,
как брюхо раздавленной осы, поднималась и опускалась над издыхающим
драконом облезлая решетчатая труба ракетной установки. Несколько секунд
Зеф смотрел на эту агонию, а потом повернулся и пошел в лес, волоча
гранатомет за ремень. Максим и Вепрь двинулись следом, и они вышли на
тихую лужайку, которую Зеф наверняка заприметил еще по пути сюда,
повалились в траву, и Зеф сказал: "Закурим".
Он свернул цигарку однорукому, дал ему прикурить и закурил сам.
Максим лежал, положив подбородок на руки, и сквозь редколесье все смотрел,
как умирает железный дракон - жалобно дребезжит какими-то последними
шестеренками и со свистом выпускает из разодранных внутренностей струи
радиоактивного пара.
- Вот так и только так, - сказал Зеф менторским тоном. - А если
будешь делать не так - надеру уши.
- Почему? - спросил Максим. - Я хотел его остановить.
- А потому, - ответил Зеф, - что граната могла рикошетом засадить в
ракету, и тогда нам был бы карачун.
- Я целился в гусеницу, - сказал Максим.
- А надо целиться в корму, - сказал Зеф. Он затянулся. - И вообще,
пока ты новичок, никуда не суйся первым. Разве что я тебя попрошу. Понял?
- Понял, - сказал Максим.
Все эти тонкости Зефа его не интересовали. И сам Зеф его не очень
интересовал. Его интересовал Вепрь. Но Вепрь, как всегда, равнодушно
молчал, положив искусственную руку на обшарпанный кожух миноискателя. Все
было, как всегда, И все было не так, как хотелось.
Когда неделю назад новоприбывших воспитуемых выстроили перед
бараками, Зеф прямо подошел к Максиму и взял его в свой сто четырнадцатый
отряд саперов. Максим обрадовался. Он сразу узнал эту огненную бородищу и
квадратную коренастую фигуру, и ему было приятно, что его узнали в этой
душной клетчатой толпе, где всем было наплевать на каждого и никому ни до
кого не было дела. Кроме того, у Максима были все основания предполагать,
что Зеф - бывший знаменитый психиатр Аллу Зеф, человек образованный и
интеллигентный, не чета полууголовному сброду, которым был набит
арестантский вагон, - находился здесь за политику и как-то связан с
подпольем. А когда Зеф привел его в барак и указал место на нарах рядом с
одноруким Вепрем, Максим решил было, что судьба его здесь окончательно
определилась. Но очень скоро он понял, что ошибся. Вепрь не пожелал
разговаривать. Он выслушал торопливый, шепотом, рассказ Максима о судьбе
группы, о взрыве башни, о процессе, неопределенно, сквозь зевок,
промямлил: "Бывает и не такое..." и лег, отвернувшись. Максим почувствовал
себя обманутым, и тут на нары забрался Зеф. "Здорово я сейчас нажрался", -
урча и отрыгиваясь сообщил он Максиму и, без всякого перехода, нахально, с
примитивной назойливостью принялся вытягивать из него имена и явки. Может
быть, он когда-нибудь и был знаменитым ученым, образованным и
интеллигентным человеком, может быть и даже наверняка, он имел какое-то
отношение к подполью, но сейчас он производил впечатление обыкновенного
нажравшегося провокатора, решившего от нечего делать, на сон грядущий,
обработать глупого новичка. Максим отделался от него не без труда, а когда
Зеф вдруг захрапел сытым довольным храпом, еще долго лежал без сна,
вспоминая, сколько раз его здесь уже обманывали люди и обстоятельства.
Нервы его расходились. Он вспомнил процесс, отвратительный и лживый,
весь заранее отрепетированный, подготовленный еще до того, как группа
получила приказ напасть на башню, и письменные доносы какой-то сволочи,
которая знала о группе все и была, может быть даже членом группы, и фильм,
снятый с башни во время нападения, и свой стыд, когда он узнал на экране
себя самого, палящего из автомата по прожекторам... нет, по юпитерам,
освещавшим сцену этого страшного спектакля... В наглухо Читать далее...

12


Государственный прокурор откинулся на спинку кресла, бросил в рот
несколько сушеных ягод, пожевал и запил глотком целебной воды.
Зажмурившись и придавив пальцами утомленные глаза, он прислушался. Вокруг
на многие сотни метров было хорошо. Здание Дворца Юстиции было пусто, в
окна монотонно барабанил ночной дождь, не слышно было сирен и скрипа
тормозов, не стучали и не жужжали лифты. И никого не было, только в
приемной за высокой дверью, тихий, как мышь, томился в ожидании приказаний
ночной референт. Прокурор медленно разжмурился и сквозь плывущие цветные
пятна взглянул на кресло для посетителей, сделанное по особому заказу.
Кресло надо будет взять с собой. И стол надо взять тоже, я к нему
привык... А ведь жалко будет, пожалуй, уходить отсюда - нагрел местечко за
десять лет... И зачем мне уходить? Странно устроен человек: если перед ним
лестница, ему обязательно надо вскарабкаться на самый верх. На самом верху
холодно, дуют очень вредные для здоровья сквозняки, падать оттуда
смертельно, ступеньки скользкие, опасные, и ты отлично знаешь это, и все
равно лезешь, карабкаешься - язык на плечо. Вопреки обстоятельствам -
лезешь, вопреки любым советам - лезешь, вопреки сопротивлению врагов -
лезешь, вопреки собственным инстинктам, здравому смыслу, предчувствиям -
лезешь, лезешь, лезешь... Тот, кто не лезет вверх, тот падает вниз, это
верно. Но и тот, кто лезет вверх, тоже падает вниз...
Писк внутреннего телефона прервал его мысли. Он взял наушник и,
досадливо морщась, сказал:
- В чем дело? Я занят.
- Ваше превосходительство, - прошелестел референт. - Некто, назвавший
себя Странником, звонит по "серой" линии и настоятельно просит разговора с
вами...
- Странник? - прокурор оживился. - Соедините.
В наушнике щелкнуло, референт прошелестел: "Его превосходительство
вас слушает". Снова щелкнуло, и знакомый голос произнес, твердо,
по-пандейски, выговаривая слова:
- Умник? Здравствуй. Ты сильно занят?
- Для тебя - нет.
- Мне нужно поговорить с тобой.
- Когда?
- Сейчас, если можно.
- Я в твоем распоряжении, - сказал прокурор. - Приезжай.
- Я буду через десять-пятнадцать минут. Жди.
Прокурор положил наушник и некоторое время сидел неподвижно,
пощипывая нижнюю губу. Явился, голубчик, подумал он. И опять как снег на
голову. Массаракш, сколько денег я убил на этого человека, больше,
наверное, чем на всех прочих вместе взятых, а знаю только то же самое, что
все прочие, взятые по отдельности. Опасная фигура. Непредсказуемая.
Испортил настроение... Прокурор сердито посмотрел на бумаги, разложенные
по столу, небрежно сгреб их в кучу и сунул в стол. Сколько же времени его
не было?.. Да, два месяца. Как всегда. Исчез неизвестно куда, два месяца
никаких сведений, и вот - пожалуйста, как чертик из коробки... Нет, с этим
чертиком надо что-то делать, так работать нельзя.. Ну, хорошо, а что ему
от меня нужно? Что, собственно, случилось за эти два месяца? Съели
Ловкача... Вряд ли это его интересует. Ловкача он презирал. Впрочем, он
всех презирает... По его конторе ничего не было, до и не придет он ко мне
из-за такой чепухи - пойдет прямо к Папе или к Свекору... Может быть,
нащупал что-нибудь любопытное и хочет в альянс войти? Дай бог, дай бог...
а только я бы на его месте ни с кем в альянс не вступал... Может быть,
процесс?.. Да нет, причем здесь процесс... А, чего гадать, примем-ка лучше
необходимые меры.
Он выдвинул потайной ящик и включил все фонографы и скрытые камеры.
Эту сцену мы сохраним для потомства. Ну, где же ты, Странник? От
возбуждения он вспотел, его ударило в дрожь; чтобы успокоиться, он бросил
в рот несколько ягод, пожевал, закрыл глаза и стал считать. Когда он
досчитал до семисот, дверь отворилась, и отстранив референта, в кабинет
вошел этот верзила, этот холодный шутник, эта надежда Отцов, ненавидимый и
обожаемый, ежесекундно повисающий на волоске и никогда не падающий, тощий,
сутулый, с круглыми зелеными глазами, с большими оттопыренными ушами, в
своей вечной нелепой куртке до колен, лысый, как попка, чародей,
вершитель, пожиратель миллиардов... Прокурор поднялся ему навстречу. С
этим человеком не надо было притворяться и говорить вымученные слова.
- Привет, Странник, - сказал прокурор. - Пришел похвастаться?
- Чем? - спросил Странник, проваливаясь в известное всем кресло и
нелепо задирая колени. - Массаракш! Каждый раз я забываю про это чертово
устройство. Когда ты прекратишь издеваться над посетителями?
- Посетителю должно быть неудобно, - сказал прокурор поучающе. -
Посетитель должен быть смешон, иначе какое мне от него удовольствие? Вот
сейчас смотрю на тебя, и мне весело.
- Да, я знаю, ты - веселый человек, - сказал Странник. - Только очень
уж Читать далее...

11


От лесной опушки до проволоки надо было ползти. Впереди полз Зеленый,
он волочил шест с удлиненным зарядом и едва слышно ругал колючки,
впивавшиеся в руки. Максим, придерживая мешок с магнитными минами, полз
следом. Небо было затянуто тучами, моросил дождь. Трава была мокрая, и в
первые же минуты они оба промокли до нитки. За дождем ничего не было
видно, Зеленый полз по компасу и ни разу не отклонился - опытный был
человек, этот Зеленый. Потом резко запахло сырой ржавчиной, и Максим
увидел проволоку в три ряда, а за проволокой - смутную решетчатую громаду
башни, а приподняв голову - разглядел у основания башни приземистое
сооружение с прямоугольными очертаниями. Это был капонир, там сидели трое
гвардейцев с пулеметом. Сквозь шорох дождя слышались неразличимые голоса,
потом там зажгли спичку, и слабым желтым светом озарилась длинная
амбразура.
Зеленый, шепотом чертыхаясь, просовывал шест под проволоку. "Готово,
- шепнул он. - Отползай". Они отползли на десяток шагов и стали ждать.
Зеленый, зажав в кулаке шнур детонатора, глядел на светящиеся стрелки
часов. Его трясло, Максим слышал, как он постукивает зубами и сдавленно
дышит. Максима тоже трясло. Он сунул руку в мешок и потрогал мины, они
были шероховатые, холодные, Дождь усилился, шуршание заглушало теперь все
звуки. Зеленый приподнялся и встал на четвереньки. Он все время что-то
шептал, то ли молился, то ли ругался. "Ну, гады!" - сказал он вдруг громко
и сделал резкое движение правой рукой. Раздался пистонный щелчок, шипение,
и впереди ахнуло из-под земли полотнище красного пламени, и взметнулось
широкое полотнище далеко слева, ударило по ушам, посыпалась горячая мокрая
земля, клочья тлеющей травы, какие-то раскаленные кусочки. Зеленый
рванулся вперед, крича чужим голосом, и вдруг стало светло, как днем,
светлее, чем днем, ослепительно светло. Максим зажмурился и ощутил холод
внутри, и в голове мелькнула мысль: "Все пропало", но выстрелов не было,
тишина продолжалась, ничего не было слышно, кроме шуршания и шипения.
Когда Максим открыл глаза, он сквозь слепящий свет увидел серый
капонир, широкий проход в проволоке и каких-то людей, очень маленьких и
одиноких на огромном пустом пространстве вокруг башни, - они со всех ног
бежали к капониру, молча, беззвучно, спотыкались, падали, снова вскакивали
и бежали. Потом послышался жалобный стон, и Максим увидел Зеленого,
который никуда не бежал, а сидел, раскачиваясь, на земле сразу за
проволокой, обхватив голову руками. Максим бросился к нему, оторвал его
руки от лица, увидел закаченные глаза и пузыри слюны на губах, а выстрелов
все не было, прошла уже целая вечность, а капонир молчал, и вдруг там
грянули знакомый боевой марш.
Максим повалил этого разгильдяя навзничь, шаря одной рукой в кармане
и радуясь, что Генерал такой недоверчивый, что он и Максиму дал на всякий
случай болезащитные пилюли. Он разжал Зеленому сведенный судорогой рот и
засунул пилюли глубоко в хрипящую черную глотку. Потом он схватил автомат
Зеленого и повернулся, ища, откуда свет, почему столько света, не должно
быть столько света... Выстрелов все не было, одинокие люди продолжали
бежать, один был уже совсем недалеко от капонира, другой немного отстал, а
третий, который бежал справа, вдруг с размаху упал и покатился через
голову. "Когда в бою гвардейские колонны..." - ревели в капонире, а свет
бил сверху, с высоты десятка метров, наверно, с башни, которую нельзя было
теперь разглядеть, Пять или шесть ослепительных бело-синих дисков, и
Максим вскинул автомат и нажал на спусковой крючок, и самодельный автомат,
маленький, неудобный, непривычный, забился у него в руках, и словно в
ответ засверкали красные вспышки в амбразуре капонира, и вдруг автомат
вырвали у него из рук, он еще не попал ни в один из ослепительных дисков,
а Зеленый уже вырвал у него автомат и кинулся вперед, и сразу же упал,
споткнувшись на ровном месте...
Тогда Максим лег и пополз обратно к своему мешку. Позади торопливо
трещали автоматы, гулко и страшно ревел пулемет, и вот - наконец-то! -
хлопнула граната, потом другая, потом две сразу, и пулемет замолчал,
трещали только автоматы, и снова захлопали взрывы, кто-то завизжал
нечеловеческим визгом, и стало тихо. Максим подхватил мешок и побежал.
Над капониром столбом поднимался дым, несло гарью и порохом, а вокруг
было светло и пусто, только черный сутулый человек брел возле самого
капонира, придерживаясь за стенку, добрался до амбразуры, бросил туда
что-то и повалился. Амбразура озарилась красным, донесся хлопок, и снова
все стихло...
Максим споткнулся и чуть не упал. Через несколько шагов он снова
споткнулся и тогда заметил, что из земли торчат колышки, толстые короткие
колышки, спрятанные в траве... Вот оно как... Читать далее...

10


Последнее совещание перед операцией Генерал собрал в замке Двуглавой
Лошади. Это были заросшие плющом и травой развалины загородного музея,
разрушенного в годы войны, - место уединенное дикое, горожане не посещали
его из-за близости малярийного болота, а у местного населения оно
пользовалось дурной славой как пристанище воров и бандитов. Максим пришел
пешком вместе с Орди. Зеленый приехал на мотоцикле и привез Лесника.
Генерал и Мемо-Копыто уже ждали их в старой канализационной трубе,
выходящей прямо на болото. Генерал курил, а мрачный Мемо остервенело
отмахивался от комаров ароматической палочкой.
- Привез? - спросил он Лесника.
- Обязательно, - сказал Лесник и вытащил из кармана тюбик репеллента.
Все намазались, и Генерал открыл совещание.
Мемо расстелил схему и снова повторил ход операции. Все это было уже
известно наизусть. В час ночи группа подползает с четырех сторон к
проволочному заграждению и закладывает удлиненные заряды. Лесник и Мемо
действуют в одиночку - соответственно с севера и с запада. Генерал в паре
с Орди - с востока, Максим в паре с Зеленым - с юга. Взрывы производятся
одновременно ровно в час ноль-ноль, и сейчас же Генерал, Зеленый, Мемо и
Лесник врываются в проходы, имея задачей добежать до капонира и забросать
его гранатами. Как только огонь из капонира прекратится или ослабнет,
Максим и Орди с магнитными минами подбегают к башне и подготавливают
взрыв, предварительно бросив в капонир еще по две гранаты для страховки.
Затем они включают запалы, забирают раненых - только раненых! - и уходят
на восток через лес к проселку, где возле межевого знака будет ждать Малыш
с мотоциклом. Тяжело раненые грузятся в мотоцикл, легко раненые и здоровые
уходят пешком. Место сбора - домик Лесника. Ждать на месте сбора не более
двух часов, после чего уходить обычным порядком. Вопросы есть? Нет? У меня
все.
Генерал бросил окурок, полез за пазуху и извлек пузырек с желтыми
таблетками.
- Внимание, - сказал он. - По решению штаба план операции несколько
меняется. Начало операции переносится на двадцать два ноль-ноль...
- Массаракш! - сказал Мемо. - Что еще за новости!
- Не перебивайте, - сказал Генерал. - Ровно в двадцать два ноль-ноль
начинается вечерний сеанс. За несколько секунд до этого каждый из нас
примет по две таких таблетки. Далее все по старому плану с одним
исключением: Птица наступает как гранатометчик вместе со мной. Все мины
будут у Мака, башню подрывает он один.
- Это как же? - задумчиво сказал Лесник, разглядывая схему. - Это мне
никак не понятно. Двадцать два часа - это же вечерний сеанс... Я же,
извиняюсь, как лягу, так и не встану, пластом лежать буду... Меня,
извиняюсь, колом не поднимешь...
- Одну минуту, - сказал Генерал. - Еще раз повторяю: без десяти
секунд десять все примут этот болеутолитель. Понимаете, Лесник?
Болеутолитель примете. Таким образом, к десяти часам...
- Я эти пилюли знаю, - сказал Лесник. - Две минуты облегчения, а
потом совсем в узел завяжешься... небо в овчинку... знаем, пробовали.
- Это новые пилюли, - терпеливо сказал Генерал. - Они действуют до
пяти минут. Добежать до капонира и бросить гранаты мы успеем, а остальное
сделает Мак.
Наступило молчание. Они думали. Туго соображающий Лесник со скрипом
копался в волосах, отвесив нижнюю губу. Видно было, как идея медленно
доходит до него, он часто заморгал, оставил в покое шевелюру, оглядел всех
просветлевшим взглядом и, оживившись, хлопнул себя по коленям.
Чудесный дядька, добряк, с ног до головы исполосованный жизнью и
ничего о жизни так и не узнавший. Ничего ему не надо было, и ничего он не
хотел, кроме как чтобы оставили его в покое, дали бы вернуться к семье и
сажать свеклу. Хорошие деньги до войны зарабатывал он на свекле, крепкий
был хозяин, хоть и молодой, а войну провел в окопах и пуще атомных
снарядов боялся своего капрала, такого же мужика, но хитрого и большого
подлеца. Максима он очень полюбил, век благодарен был, что залечил ему
Максим старый свищ на голени, и с тех пор уверовал, что пока Максим тут,
ничего плохого с ними случиться не может. Максим весь этот месяц ночевал у
него в подвале, и каждый раз, когда укладывались спать, Лесник рассказывал
Максиму сказку, одну и ту же, но с разными концами: "А вот жила на болоте
жаба, большая была дура, прямо даже никто не верил, и вот повадилась она,
дура..." Никак не мог Максим вообразить его в кровавом деле, хотя говорили
ему, что Лесник - боец умелый и беспощадный.
- Новый план дает следующие преимущества, - говорил Генерал. -
Во-первых, нас в это время не ждут. Преимущество внезапности. Во-вторых,
прежний план разработан уже давно, и достаточно велика опасность, что
противнику он известен. Теперь мы его опережаем. Читать далее...

8


Гай переоделся в пижаму, повесил мундир в шкаф и повернулся к
Максиму. Кандидат Сим сидел на своей раскладушке, которую Рада поставила
ему в свободном углу, один сапог он стянул и держал в руке, а за другой
еще не принимался. Глаза его были устремлены в стену, рот приоткрыт. Гай
подкрался сбоку и щелкнул его по носу. И как всегда промахнулся - в
последний момент Мак отдернул голову.
- О чем задумался? - игриво спросил Гай. - Горюешь, что Рады нет? Тут
тебе, брат, не повезло, у нее сегодня дневная смена.
Мак слабо улыбнулся и принялся стаскивать второй сапог.
- Почему - нет? - спросил он рассеянно. - Ты меня не обманешь... - Он
снова замер. - Гай, - сказал он, - ты всегда говорил, что они работают за
деньги...
- Кто? Выродки?
- Да. Ты об этом часто говорил - и мне, и ребятам... Платные агенты
хонтийцев... И ротмистр все время об этом твердит, каждый день одно и
тоже...
- Как же иначе? - сказал Гай. Он решил, что Мак опять заводит
разговор об однообразии. - Ты все-таки чудачина, Мак. Откуда у нас могут
появиться какие-то новые слова, если все остается по-старому? Выродки как
были выродки, так и остались. Как они получали деньги от врага, так и
получают. Вот в прошлом году, например, накрыли одну компанию за городом -
у них целый подвал был набит денежными мешками. Откуда у честного человека
могут быть такие деньги? Они не промышленники, не банкиры... да сейчас и у
банкиров таких денег нет, если этот банкир настоящий патриот...
Мак аккуратно поставил сапоги у стены, встал и принялся расстегивать
комбинезон.
- Гай, - сказал он, - а у тебя бывает так, что говорят тебе про
человека одно, а ты смотришь не этого человека и чувствуешь: не может
этого быть. Ошибка. Путаница.
- Бывает, - сказал Гай, нахмурившись. - Но если ты о выродках...
- Да, именно о них. Я сегодня на них смотрел. Это люди, как люди,
разные, получше и похуже, смелые и трусливые, и вовсе не звери, как я
думал... и как вы все считаете... Погоди, не перебивай. И не знаю я,
приносят они вред или не приносят, то-есть, судя по всему, приносят, но я
не верю, что они куплены.
- Как это - не веришь? - сказал Гай, хмурясь еще сильнее. - Ну,
предположим, мне ты можешь не верить, я - человек маленький. Ну а
господину ротмистру? А бригадиру? Радио, наконец? Как можно не верить
Отцам? Они никогда не лгут.
Максим сбросил комбинезон, подошел к окну и стал смотреть на улицу,
прижавшись лбом к стеклу и держась обеими руками за раму.
- Почему обязательно - лгут? - проговорил он наконец. - А если они
ошибаются?
- Ошибаются... - с недоумением повторил Гай, глядя ему в голую спину.
- Кто ошибается? Отцы? Вот чудак... Отцы никогда не ошибаются!
- Ну, пусть, - сказал Мак, оборачиваясь. - Мы не об Отцах сейчас
говорим. Мы говорим о выродках. Вот ты, например... Ты умрешь за свое
дело, если понадобится?
- Умру, - сказал Гай. - И ты умрешь.
- Правильно! Умрем. Но ведь за дело умрем - не за паек гвардейский и
не за деньги. Дайте мне хоть тысячу миллионов ваших бумажек, не соглашусь
я ради этого идти на смерть!.. Неужели ты согласишься?
- Нет, конечно, - сказал Гай. Чудачина этот Мак, вечно что-нибудь
выдумает...
- Ну?
- Что - ну?
- Ну как же! - сказал Мак с нетерпением. - Ты за деньги не согласен
умирать. Я за деньги не согласен умирать. А выродки, значит, согласны! Что
за чепуха!
- Так то - выродки! - сказал Гай проникновенно. - На то они и
выродки! Им деньги дороже всего, у них нет ничего святого. Им ничего не
стоит ребенка задушить - бывали такие случаи... Ты пойми, если человек
старается уничтожить систему ПБЗ, что это может быть за человек? Это же
хладнокровный убийца!
- Не знаю, не знаю, - сказал Мак. - Вот их сегодня допрашивали. Если
бы они назвали сообщников, могли бы остаться живы, отделались бы
воспитательными работами... А они не назвали! Значит, сообщники им дороже,
чем деньги? Дороже, чем жизнь?
- Это еще неизвестно, - возразил Гай. - Они по закону все приговорены
к смерти, без всякого суда, ты же видишь, как их судят. А если некоторых и
посылают на работы, так это знаешь почему? Людей не хватает на Юге... и
скажу тебе, работы там - это еще хуже, чем смерть...
Он смотрел на Мака и видел, что друг его колеблется, растерян, доброе
у него сердце, зелен еще, не понимает, что жестокость с врагом неизбежна,
что доброта сейчас хуже воровства... Трахнуть бы кулаком по столу, да
прикрикнуть, чтобы молчал, не болтал зря, не молол бы глупостей, а слушал
старших, пока не научился разбираться сам. Но ведь Мак не дубина
какая-нибудь необразованная, ему нужно только объяснить как следует, и он
поймет...
- Нет! - упрямо сказал Мак. - Ненавидеть за деньги нельзя. А они
ненавидят... так Читать далее...

7


По утрам после завтрака бригада выстраивалась на плацу для зачтения
приказов и развода на занятия. Это была самая тяжкая для Максима
процедура, если не считать вечерних поверок. Зачтение любых приказов
завершалось каждый раз настоящим пароксизмом восторга - какого-то слепого,
бессмысленного, неестественного, ничем не обоснованного и потому
производящего на постороннего человека самое неприятное впечатление.
Максим заставлял себя подавлять невольное отвращение к этому внезапному
безумию, которое охватывало всю бригаду от командира до последнего
кандидата; он уговаривал себя, что ему просто недоступно такое горячее
внимание гвардейцев к деятельности бригадной канцелярии; он ругал себя за
скептицизм инородца и чужака, старался вдохновиться сам, твердил мысленно,
что в тяжелых условиях такие взрывы массового энтузиазма говорят только о
сплоченности людей, об их единодушии и готовности целиком отдать себя
общему делу. Но ему было очень трудно.
С детства воспитанный в правилах сдержанно-иронического отношения к
себе, в неприязни к громким словам вообще и к торжественному хоровому
пению в частности, он почти злился на своих товарищей по строю, на ребят
добрых, простодушных, отличных в общем ребят, когда они вдруг после
зачтения приказа о наказании тремя сутками карцера кандидата имярек за
пререкания с действительным рядовым таким-то разевали рты, теряли присущее
им добродушие и чувство юмора и принимались восторженно реветь "ура", а
потом запевали со слезами на глазах "Марш Боевой Гвардии" и повторяли его
дважды, трижды, а иногда и четырежды. При этом из бригадной кухни высыпали
даже повара и с энтузиазмом подхватывали, неистово размахивая черпаками и
ножами, благо были вне строя. Памятуя, что в этом мире надо быть как все,
Максим тоже пел и тоже старался утратить чувство юмора, и это ему
удавалось, но было противно, потому что сам он никакого энтузиазма не
испытывал, а испытывал одну лишь неловкость.
На этот раз взрыв энтузиазма последовал после приказа номер 127 о
производстве действительного рядового Димбы в капралы, приказа номер 128 о
вынесении благодарности кандидату в действительные рядовые Симу за
проявленную в операции отвагу и приказа номер 129 о переводе казармы
четвертой роты на ремонт. Едва бригадный адъютант засунул листки приказов
в кожаный планшет, как бригадир, сорвав с себя фуражку, набрал полную
грудь воздуха и скрипучим фальцетом закричал: "Боевая!.. Гвардия!..
Тяжелыми!.." И пошло, и пошло... Сегодня было особенно неловко, потому что
Максим увидел, как по темным щекам ротмистра Чачу покатились слезы.
Гвардейцы ревели быками, отбивая такт прикладами на массивных ременных
пряжках. Чтобы не видеть этого и не слышать, Максим поплотнее зажмурился и
взревел распаленным тахоргом, и голос его покрыл все голоса - во всяком
случае, так ему казалось. "Вперед, бесстрашные!.." - ревел он, уже никого
больше не слыша, кроме себя. До чего же идиотские слова... Наверное,
какой-нибудь капрал сочинил. Нужно очень любить свое дело, чтобы ходить в
бой с такими словами. Он открыл глаза и увидел стаю черных птиц,
всполошенно и беззвучно мечущихся над плацем... "Алмазный панцирь не
спасет тебя, о враг!.."
Потом все кончилось так же внезапно, как и началось. Бригадир обвел
строй посоловевшими глазами, вспомнил, где он находится, и рыдающим
сорванным голосом скомандовал: "Господам офицерам развести роты на
занятия!" Ребята, поматывая головами, оторопело косили друг на друга.
Кажется, они ничего не соображали, и ротмистру Чачу пришлось дважды
крикнуть "равняйсь", прежде чем ряды приняли должный вид. Затем роту
отвели к казарме, и ротмистр распорядился:
- Первая секция назначается в конвой. Остальным секциям приступить к
занятиям по распорядку. Р-разойдись!
Разошлись. Гай построил свою секцию и распределил посты. Максиму с
действительным рядовым Панди достался пост в допросной камере. Гай наскоро
объяснил ему обязанности: стоять смирно справа и позади арестованного, при
малейшей попытке арестованного подняться со скамьи - препятствовать силой,
подчиняться непосредственно командиру бригады, старший - рядовой Панди...
Короче говоря, смотри на Панди и делай как он. Я бы тебя ни за что не
поставил на этот пост, не положено кандидату, но господин ротмистр
приказал...
- Ты держи ухо востро, Мак. Что-то я господина ротмистра не пойму. То
ли он тебя хочет продвинуть поскорее - очень ты ему понравился в деле;
вчера на разборе операции с командирами секций он хорошо о тебе говорил,
да и в приказ послал... То ли он тебя проверяет. Почему так - не знаю.
Может быть, я виноват со своим рапортом, а может быть, ты сам со своими
разговорчиками... - Он озабоченно оглядел Максима. - Почисти-ка еще Читать далее...

6


У грузовика были отвратительные амортизаторы, и это очень
чувствовалось на отвратительной булыжной мостовой. Кандидат Мак Сим, зажав
автомат между коленями, заботливо придерживал Гая за поясной ремень,
рассудив, что капралу, который так заботится об авторитете, не к лицу
реять над скамейками, подобно какому-нибудь кандидату Зойзе. Гай не
возражал, а может быть он и не замечал предупредительности своего
подчиненного. После разговора с ротмистром Гай был чем-то сильно озабочен,
и Максим радовался, что по расписанию им придется быть рядом, и он сможет
помочь, если понадобится.
Грузовики миновали Центральный Театр, долго катились вдоль вонючего
канала Новой Жизни, потом свернули по длинной, пустой в этот час Заводской
улице и принялись колесить кривыми переулочками рабочего предместья, где
Максим еще никогда не бывал. А побывал он за последнее время во многих
местах и изучил город основательно, по-хозяйски. Он вообще много узнал за
эти сорок с лишним дней и разобрался, наконец, в положении. Положение
оказалось гораздо менее утешительным и более причудливым, чем он думал.
Он еще корпел над букварем, когда Гай пристал к нему с вопросом,
откуда он, Максим, взялся. Рисунки не помогали. Гай воспринимал их с
какой-то странной улыбкой и продолжал повторять все тот же вопрос: "Откуда
ты?" Тогда Максим в раздражении ткнул пальцем в потолок и сказал: "Из
неба". К его удивлению Гай нашел это вполне естественным и стал с
вопросительной интонацией сыпать какими-то словами, которые Максим вначале
принял за названия планет местной системы. Но Гай развернул карту мира в
меркаторской проекции, и тут выяснилось, что это вовсе не названия планет,
а названия стран-антиподов. Максим пожал плечами, произнес все известные
ему выражения отрицания и стал изучать карту, так что разговор на этом
временно прекратился.
Вечером дня через два Максим и Рада смотрели телевизор. Шла какая-то
очень странная передача, нечто вроде кинофильма без начала и конца, без
определенного сюжета, с бесконечным количеством действующих лиц - довольно
жутких лиц, действующих довольно дико с точки зрения любого гуманоида.
Рада смотрела с интересом, вскрикивала, хватала Максима за рукав, два раза
всплакнула, а Максим быстро соскучился и задремал было под
уныло-угрожающую музыку, как вдруг на экране мелькнуло что-то знакомое. Он
даже глаза протер. На экране была Пандора, угрюмый тахорг тащился через
джунгли, давя деревья, и вдруг появился Олег с маяком в руках, очень
сосредоточенный и серьезный, он пятился задом, споткнулся о корягу и
полетел спиной прямо в болото. С огромным изумлением Максим узнал
собственную ментограмму, а потом еще одну, и еще, но не было никаких
комментариев, играла все та же музыка, и Пандора исчезла, уступив место
слепому тощему человеку, который полз по потолку, плотно затянутому
пыльной паутиной. "Что это?" - спросил Максим, тыча пальцем в экран.
"Передача, - нетерпеливо сказала Рада. - Интересно. Смотри". Он так и не
добился толку, и в голову ему пришла мысль о многих десятках разнообразных
пришельцев, добросовестно вспоминающих свои миры. Однако он быстро
отказался от этой мысли: миры были слишком страшны и однообразны - глухие
душные комнатки, бесконечные коридоры, заставленные мебелью, которая вдруг
прорастала гигантскими колючками; спиральные лестницы, винтом уходящие в
непроглядный мрак узких колодцев; зарешеченные подвалы, набитые тупо
копошащимися телами, меж которых выглядывали болезненно-неподвижные лица,
как на картинах Иеронима Босха, - это было больше похоже на бредовую
фантазию, чем на реальные миры. На фоне этих видений ментограммы Максима
ярко сияли реализмом, переходящим из-за Максимова темперамента в
романтический натурализм. Такие передачи повторялись почти каждый день,
назывались они "Волшебное путешествие", но Максим так до конца и не понял,
в чем их соль. В ответ на его вопросы Гай и Рада недоуменно пожимали
плечами и говорили: "Передача. Чтобы было интересно. Волшебное
путешествие. Сказка. Ты смотри, смотри! Бывает смешно, бывает страшно". И
у Максима зародились самые серьезные сомнения в том, что целью
исследований профессора Бегемота был контакт и что вообще эти исследования
были исследованиями.
Этот интуитивный вывод косвенно подтвердился еще декаду спустя, когда
Гай прошел по конкурсу в заочную школу претендентов на первый офицерский
чин и принялся зубрить математику и механику. Схемы и формулы из
элементарного курса баллистики привели Максима в недоумение. Он пристал к
Гаю, Гай сначала не понял, а потом, снисходительно ухмыляясь, объяснил ему
космографию своего мира. И тогда выяснилось, что обитаемый остров не есть
шар, не есть геоид и вообще не является планетой.
Читать далее...