Иду по улице, только пробудившись от коматозного оцепенения своих восьми часов полубодрствования...
Восемь часов. И "спала" бы себе дальше, если бы не было повода проснуться. Однако стоило пошире раскрыть глаза и взглянуть в небо, как повод сразу же появился.
То, что я увидела на небе, было больше похоже на наивную синь дитячьих глаз, глаз ребенка, только что проснувшегося, глаз, которые до сих пор покрыты белесым туманом крепкого сна.
Через смутные, бесформенные обрывки белых облаков проглядывает по-весеннему голубое небо, такое яркое и беззаботное. Ни птицы, но их попискивание слышно где-то в переплетении голых веток рябины. Ярко-красные ягоды ее неплохо бы оживили картинку, да вот только красные гроздья склеваны с начала зимы. Жаль...
Освещенные солнцем, которое светит непонятно откуда: то ли с небес, то ли сбоку, то ли даже из-под земли, стоят березы. Их белая кора сияет: скоро закапают, покатятся ручейками их слезы...
Снежные девы-березы будут оплакивать уходящую зиму.
Где-нибудь в Рязани будут собирать, собирать капающие березовые капли и хвалить побежавший по стволам восходящий ток.
Снег лежит за черной масляной оградой кусками жженого сахара. Тает, тает... Сверкает пленочка воды на холодных мелких гранулах. Кое-где эти кристаллики покрыты черным налетом городской пыли, как девица покрывается румянцем от ласкового слова.

Я дышу через рот, чтобы не чувствовать омерзительный столичный запах: выхлоп, бензин, пыль, табак, гарь, машинное масло, горящая где-то резина, жженый пластик. От запаха мутнеет в глазах, кружится голова. Дома же пахнет ребенком, яблочным вареньем, выпечкой, пеленками - домашним и привычным.
Весна, весна в городе.
 

по венам-тоннелям стелятся эритроциты-поезда. в них рандомно атомами веществ толпятся люди. я балансирую на полу тесного вагона, прикрыв саднящие глаза, и слушаю железный грохот за стенками. в нем явно прослушивается адская, хаотическая мелодия, состоящая из ударных и духовых, а в свистопляске проводов можно разглядеть босховский мотив. но это если открыты глаза. а ведь они закрыты, бессильные: не могут углядеть детали и в досаде сжимают ставни-веки, закрывая исходящий изнутри огонек.

мелодия меняет темп и тембр, успокаивается и затягивается; шторм втягивает в свои воды маленький кораблик, заливает его до бортов водой и швыряет в свой гладкий холодный зев. нет... на самом деле мы всего лишь проезжаем "серпантин" на рельсах, а я просто заснула, балансируя около точке невозврата.
бибирево. сажусь на освободившееся место. в дверь чинно заходит бабулька в мехах, за ней семенит маленький внук: в обносках.
дородная женщина занимает сидячее положение на скамейке рядом со мной, ребенок же остается, как служка: туда-сюда, туда-сюда. снова закрываю глаза: надоело.
***
Я нарисую коловрат у себя на запястье. Солнце взойдет и уйдет, и снова поднимется и скроется, прежде он совсем сотрется.
Я задыхаюсь в этом городе, тону в его бесчисленных сетях.
Глаза не находят в нем успокоения, поэтому стремятся закрыться.
Я украшу свой дом березовыми ветками, как только сердце почувствует весну.
Как только утренние лучи польются мне в окно, напоив огонек в глазах толикой жизни.

Чуть-чуть холодный вечер, залитый желтоватым светом фонарей. Неподвижные, обсыпанные липким снегом деревья трут и греют свои ветки друг о друга, распространяя кругом сухой цикадный треск и комочки продрогших снежинок... Чуть замерзшие руки сжимают красную розу.
Неспешно идем и разговариваем обо всем на свете. Разговор по сути получается ни о чем, но не прекращается, не застаивается, вроде.
Небо теряет цвет и яркость, приобретая оттенок обработки в фотошопе. Жаль, у неба нет функции EXIF, и приходится думать, что это Бог закоптил всю небесную твердь сигаретным дымом.

На остановке троллейбуса беснуются мелкие пацаны. Собеседница на миг пропадает в сигаретном дыму, но голос ее явно слышен, и я не боюсь ее потерять. Слух не обманет. Один из мальчишек, белокурый и курносый, подходит к нам и просит сигарет. Разговор на миг прерывается, она вытаскивает из кармана пачку.
- Это их выбор. - был ответ на мой вопросительный взгляд.
Пачка в ладони сверкнула блестящей оберткой, обнажила в оскале четыре буквы и цифру. "Kent IV" - отпечатывается в памяти.
Пацан тоже заметил, радостно заверещал. "Ууу, Кента!"
Я внутренне морщусь.
- Слушай... А сколько тебе лет? - спрашивает Киви.
- Десять. - ничуть не смущен вопросом мальчик. - А ему девять. - указывает на собеседника, в этот момент жадно засовывающего в рот долгожданную курительно-вонятельную палочку.
Проезжают мимо трамваи №27, все заполненные людьми. Мы с Ксю стоим на остановке рядом с коптящей небо компанией детей и вспоминаем автобус, заполненный панками. Точнее, вспоминаю я. И ей рассказываю.
- ...И так это выглядит со стороны, когда бешеная свора панков заполняет автобус, бутылка водяры идет по кругу, ты присасываешься к ней в свою очередь (а в ней уже плавают чужие слюни, ибо к ней уже прикладывались; но я не брезглива особо), а в это время некий брателло-ирокез оценивающе рассматривает тебя, обещая сальным намеком кое-что прямо по Маяковскому: "Я достаю из широких штанин...".  Ну и короче, ты все еще хлещешь алко из бутыли и одновременно думаешь, как бы этого избежать.
- А ведь поебаться и неплохо... - не к месту звучит комментарий того самого белобрысого сорванца.
Приезжает трамвай. Иду к метро по путям, попрощавшись с Киви. Свет желтых фонарей заливает дорогу впереди.
В замороженных пальцах покоится красная роза.
Белый снег. Синее-синее небо.
Белый, синий красный. Эх, Россия...
Дорогая моя столица. Золотая моя Москва.

Настроение сейчас - усталое
 

Артем Белоглазов
Снова осень

Здесь громады домов, будто скалы,
А щетина антенн - лесом копий.
И угрюмый прохожий устало
Режет вены во тьме подворотни.
Сюрреалистический блюз.

читать рассказ

Три солнца в голове выйдут на порог заспанного мира,
Три сердца в глубине застучат в ответ утреннему свету.
В день, когда слетит с небес ветренным пером медленная птица,
В тот день, когда отступит тень, ты сможешь разглядеть ее огненные крылья...

Кто крикет мне в окно: "Стой, не уходи, подожди немного"?
Кто, кто из нас теперь сможет удержать медленную птицу?
В тот день, когда никто не вылетит в окно и не расправит крылья,
В тот день кто, взглянув наверх, скажет мне: "Постой,
                                                                                              Подожди, не падай"?..

В день, когда слетит с небес ветренным пером медленная птица...

Три солнца в голове выйдут на порог заспанного мира,
Три сердца в глубине застучат в ответ утреннему свету...

    Это песня Вячеслава Бутусова "Три солнца". Неизменно ассоциируется она у меня с тем летом на даче. С тем днем на бесконечной дороге мимо старых выработок щебня и песка, когда на велосипеде я катила все дальше от дома, навстречу автомостам, белесой дали и горизонту.
Когда над лесом царило синее небо и раскаленное солнце, когда черный асфальт под шинами моего драндулета пропекся до основания... Когда в наушниках нагло спертого маминого плеера гремел на весь карьер этот самый Бутусов, тогда, казалось, я летела вместе с этой птицей, расправляя крылья-руки в такт ритму музыки.
И все катила вперед, проезжая мост за мостом.
Сладостное ощущение удаленности и свободы, замкнутости и открытости, полного молчания вокруг и шума в ушах...
Вот эти моменты счастья запоминаются надолго. Те отрывочные воспоминания, уже полустершиеся, но все еще бережно хранимые для того, чтобы когда-нибудь вылезти и напомнить о светлых мгновениях минувших лет.

Настроение сейчас - задумчивое

Каждый в квартале, где я жил, знал, кто такой Уродец. Уродец был местным бездомным котом. Уродец любил три вещи на этом свете: играть, есть объедки … и любить с большой буквы.

Сочетание этих трех вещей вместе с жизнью, проведенной на улице, оставили свой след на Уродце. У него был всего один глаз, а там, где должен был быть второй, зияла пустая дыра. С той же стороны у него было еще оторвано ухо, а левая нога, кажется, была когда-то сильно поломана и срослась под неестественным углом, оставляя впечатление, как будто он постоянно собирался свернуть за угол. Свой хвост Уродец давно потерял, от него остался лишь малюсенький обрубок, которым он постоянно вертел и дергал.

Шерсть у Уродца была бы красивого темно-золотистого цвета с полосками, если бы не раны, покрывавшие его голову, шею и даже плечи толстыми желтоватыми струпьями. Каждый раз, когда кто-то замечал Уродца, всегда слышалась одна и та же реплика: «Какой УРОДЛИВЫЙ кот!»

Всех детей предупреждали не трогать его. А взрослые бросали в него камни, обливали из шланга и брызгались водой, когда он пытался зайти к ним домой, или защемляли дверью его лапы всякий раз, когда он уходил. На что Уродец реагировал всегда одинаково. Если Вы направляли на него шланг, он оставался на месте, пока не намокал, или пока Вы не прекращали. Если Вы в него чем-нибудь бросали, он в виде прощения просто изгибал свое долговязое тело, не двигаясь в сторону. Я никогда не любил кошек, так как большинство ребят предпочитает собак. Но что-то в этом бедном, обиженном судьбой бездомном животном трогало меня. Я обычно оставлял у двери еду и воду, чтобы показать Уродцу, что у него всегда здесь будет дом, но он предпочитал оставаться на улице.

Каждый раз, когда он видел детей, то подбегал к ним, громко мяукая, и тыкался в руки головой, прося их ласки. А если Вы брали его на руки, он сразу же начинал сосать и лизать Вам рубашку, уши… всё, до чего мог дотянуться.

Однажды Уродец попытался разделить свою любовь с соседскими шавками. Они не стали отвечать добром и сильно растерзали Уродца. Из своего дома я услышал его дикий крик и бросился на помощь. К тому времени, когда я подбежал туда, где он лежал, было понятно, что несчастная жизнь Уродца почти подошла к концу.

Уродец лежал в лужице сырой крови, его задние ноги и нижняя часть спины были жутко вывернуты, а вдоль белой полоски шерсти вниз по брюшку спускалась глубокая рваная рана. Когда я взял его на руки и попытался отнести домой, то услышал, как он хрипит и хватает ртом воздух, и почувствовал, как он борется со смертью. «Должно быть, ему ужасно больно», подумал я.

Затем я почувствовал знакомый тычок и ощутил, как кто-то сосет мое ухо. Уродец, страдая от такой сильной боли и явно умирая, пытался лизать мое ухо. Я прижал его поближе к себе. И он уткнулся головой в мою ладонь, затем обратил на меня свой золотистый глаз, и я отчетливо смог расслышать, как он мурлычет. Даже с такой невыносимой болью этот страшно покалеченный в стычке кот просил только немного ласки и сострадания.

В тот момент я подумал, что Уродец – это самое красивое и любящее существо, какое я когда-либо видел. Он ни разу не попытался укусить или поцарапать меня, он даже не пробовал вырваться или как-нибудь бороться. Уродец просто смотрел на меня, полностью веря, что я смогу унять его боль.

Уродец умер у меня на руках до того, как я успел зайти в дом, но еще долго после этого я сидел и держал его в руках, думая, как одно маленькое, покрытое шрамами, изувеченное бездомное животное смогло так изменить мое мнение о том, что значит иметь настоящую чистоту духа и любить так полно и искренне и прощать даже тех, кто причиняет тебе боль. Уродец научил меня тому, как дарить нежность и сострадание, намного больше, чем смогли бы тысячи книг, лекций или специальных ток-шоу, и за это я всегда ему буду благодарен.

У Уродца шрамы были снаружи, а у меня шрам остался внутри, и пришло время задуматься и научиться любить искренне и глубоко. И отдавать себя полностью тем, кто тебе дорог.

Многие люди хотят быть более богатыми, успешными, красивыми, получать больше внимания… но что касается меня, то я всегда буду стараться походить на Уродца.(с)

[364x500]

...Когда на московском небе четыре дня подряд висит, словно раскалённая докрасна сковорода, нещадное солнце, огненным своим оком высматривая непокрытые головы людей на улицах и уходя на покой лишь в недолгие ночные часы, то поневоле слёзно молишь хотя бы о недолгом грибном дождике, который бы освежил замершую в ожидании пожара Москву.
Когда же некие высшие силы наконец даруют измученному жарой асфальту, поникшим парковым насаждениям, усталым людям и собакам, серым домам, первые капли долгожданного ливня, то можно уже понять - вот оно, "щястье".
...И вот ливень захлёстывает город, укутывает его паутинами воды призрачно-серого цвета, как мать укутывает единственное и горячо любимое дитя, закрывает сплошной дождевой стеной дома друг от друга, заполняя улицы бешеными бурыми потоками, полными мусора и сорванными листьями.
И тогда кажая улица превращается в свою маленькую Венецию. Бедные, непонятливые люди прячут свои головы под зонтами, хотя при этом понимая, что ноги они уже не спасут. Переход с одной стороны улицы на другую превращается в переправу; ведь уровень воды кое-где достигает коленей...
На небе бушует гроза. Вспышка следует за вспышкой, громовые раскаты идут один за другим. Ликует та малая часть природы, что ещё сохранилась в городской части, ликует, ибо пыль приминается дождевыми каплями к земле, и воздух очищается на короткое время, давая возможность растениям дышать немного свободнее.
И вся стихия наполнена ликованием, и ветер резвится в вышине, как выпущенная из клетки птица.
А самих птиц давно уже не видать.
Прихожу домой, снимая до нитки мокрую одежду, бросаю её в ванной на пол и, не задумавшись переодеться, выхожу на балкон. прохожих всё равно нет, все сидят по квартирам, пьют горячий чай и смотрят на буйство ливня сквозь такое надёжное, в их представлении, оконное стекло. я же в это время могу спокойно высунуться с балкона под дождь, чтобы вода продолжала мочить мою вконец мокрую голову.
 

...годовас бегает по комнате, орёт что-то на своём языке, ломает игрушки. усмехаюсь, как многоопытная женщина. а что, по сравнению с Владиком я действительно многоопытная! владислав пытается стянуть нож с кухонного стола, вырубает мне телевизор, когда я смотрю очередной бездарный мультик по 2х2, крадёт мои карандаши и вообще устраивает весёлую жизнь мне и бабушке. а если что-то не устраивает его, начинает истерику. мееелкий. смешной... болтает что-то на своей тарабарщине, но иногда у него проскакивают слова вроде "уйди", "не мешай" и "тихо". и еще папой и мамой он называет не своих родителей, но бабушку с дедушкой. просто мама работает с раннего утра до позднего вечера, а папе нет дела до маленькоо годовастика.

небо цвета протухшего компота. ехала в автобусе, глядя в окно на пролесок. сквозь стволы деревьев увидела золотое свечение. иезус мари, только бы это было озеро! да, казалось что золотым отсвечивает зеркальный лёд на поверхности озера, а серое марево было противоположным берегом! да, только бы это было озеро... нет. это было небо. противоположным берегом оказалось облако. с этой мыслью я ехала в автобусе мимо лианозовского рынка.

умопомрачительное сочетание в небе ярко оранжевого и тёмно-синего. тут же ассоциация с огромной кружкой пива, поставленной против солнца. только вот пена состоит из хлопьев выхлопных газов и дыма вперемешку с паром из труб заводов. но всё равно это бааальшая кружка пива. какого-нибудь плохого и невкусного))

а ещё у меня болят колени. бордисты - одноногие уроды))).

Настроение сейчас - улыбка
 

"...-В тебе нет реальной тебя. Даже твоё физическое тело, твои клетки - каждые восемь лет обновляются.
А кожу, кости, кровь и органы - всё это вполне можно переносить из одного человека в другого. Даже то, что живёт в тебе в настоящий момент - микробы и вирусы, поедающие за тебя твою пищу, всё это тебе просто необходимо. Без этого ты умрёшь.
Всё, что мы собой представляем, унаследовано. В нас нет реальных нас.
-Расслабься. Всё, о чём ты думаешь, приходит в голову миллионам других людей. Все твои действия кем-то повторяются. И никто ни за что не в ответе. Каждый из нас - это совместные усилия.

...-Над каждой отдельной молекулой, составляющей человеческое тело, ломали головы миллионы умов. Твои раздумья не новы и скучны. И вполне естественны. Ты в безопасности, потому что находишься в рамках своей культуры. Всё, что ты себе представляешь, - прекрасно, потому что ты способна это представить. И выбраться из своих представлений ты никогда не сможешь. Это нереально.
Мир есть твоя колыбель и твоя ловушка.

-Делай не то, что тебе хочется делать, а то, чего тебе делать не хочется. То, чего тебя всегда учили не хотеть.
Занимайся тем, что пугает тебя больше всего. ..."

Чак Паланик. "Невидимки".

Смотря на него издалека, ты вполне можешь подумать, что это действительно что-то стОящее.
Подойдя же поближе, ты увидишь только маленького дурно пахнущего уродца, завидующего всем и вся, потому что он прекрасно осознает собственное уродство.
Конечно, ты можешь рассказать мне историю о черном рыцаре на вороном коне, высоком и статном, чинящем разрушения, но тем не менее вешающем мародеров за грабежи в поверженных городах. Но ведь это не Зло: Зло не ведает чести и не может быть рыцарем.
Зло - мерзкое и грязное, низкое, завидующее, подлое, лицемерное, отнюдь не величественное создание.
А все остальное можно называть как Злом, так и Добром, ведь границы стерты. Для одних победитель - всегда прав и добр, для других триумфант - волк, а побежденный - овечка. Как смотреть - от этого зависит многое. Но это уже глупость. Глупость, из-за которой проливаются моря крови.
Главное вовремя отличить стопудовое Зло и суметь избежать его.
Но главное Зло кроется всегда в нас, как и любая проблема: в закоулках души, в кусочке того Змея-искусителя, что совратил Еву с праведного пути. Поэтому любую проблему следует начать решать прежде всего с себя.

Настроение сейчас - странное
 

Говорят порою, что умные учатся на чужих ошибках, глупые - на своих. А мудрые - и на тех, и на других. Дорасти до мудрости нужно суметь. Это не от возраста зависит, и не от мировоззрения. От опыта, что ли... Посмотришь - собственно, просто, но ведь существует множество оговорок-рамок для оной мудрости.
Не в этом дело. Просто, опять же, возвращаюсь к теме пессимизма и прочего сопутствующего. Столько времени моего было на то угроблено (не побоюсь этого слова), что страшно подумать. И ведь продолжала бы тратить.
Но вот рассказали мне такую баечку...

...Представь, что ты рисовал картину. Рисовал долго и упорно, вырисовывая каждую сокрытую деталь, и каждый росчерк твоей кисти носил глубокий смысловой отпечаток... Ты трудился денно и нощно, самозабвенный художник, и искренне полагаешь, закончив работу, что создал шедевр.
Повесил дома и пригласил гостей, полюбоваться на творение рук твоих... И тут один из приглашённых гостей смотрит на кратину и говорит:
- Фу, какое говно. И какие должны быть кривые руки, чтобы так испоганить лист! Даже курица нарисовала бы лучше...
***
А теперь представь, что некто Там, предположим, Творец, создавал эту Землю потом и кровью в течение шести дней, тщательно избирая детали и вкладывая семантику в черты ландшафта... Прошли тысячелетия, и тут кто-то, родившись и получая от Земли плоды, ходит по ней и говорит:
-Фу, какое говно. И какие должны быть кривые руки, чтобы так всё испортить! Будь я Богом, сделал бы всё по-другому.

Иными словами, не напрягай вышние силы - не получишь по котелку. Бессознательно ли, сознательно ли (что ещё хуже, на самомо деле!) мы выплёскиваем негатив из себя на свет Божий, так или иначе критикуя творение Его. А намекая таким образом на говняное происхождение мира, мы рискуем в следующий раз не получить так нужную нам порцию удачи... или получить, но без Его восторга по этому делу. Так что, не исчерпай Его терпение.

А теперь, маленькое западло :)
Прочитав всё написанное выше, ты не можешь более сказать, что выливаешь свой негатив в свет бессознательно. Значит, если ты сказал "фу, какое говно", ты сделал это сознательно, а это усиливает тяжесть твоей вины. На тебе теперь ответственность за твои поступки. Не забывай об этом. Ведь окружающие хорошо чувствуют плохое настроение.

Настроение сейчас - задумчивое