Верховный Господь сказал: Тот,кто не привязан к плодам своего труда,но действует,верный своему долгу,воистину живёт в отречении от мира.Именно он - настоящий йог,а не тот,кто не зажигает огня и не выполняет своих обязанностей.
Знай же,о сын Панду: то,что называют отречением от мира,по сути дела,и есть йога,или воссоединение со Всевышним,ибо йогом можно стать,только избавившись от стремления к чувственным удовольствиям.
Говорится,что для того,кто только начал заниматься восьмиступенчатой йогой,средством достижения цели служит деятельность,а для того,кто достиг совершенства,средством становится полное прекращение материальной деятельности.
Говорят также,что йог достигает совершенства,когда,полностью избавившись от материальных желаний,перестаёт искать чувственных удовольствий и заниматься материальной деятельностью.С помощью ума человек должен освободиться из материального плена,а не деградировать,опускаясь в низшие формы жизни.Ум может быть и другом обусловленной души,и её врагом.
Для того,кто обуздал ум,он становится лучшим другом,а для того,кому это не удалось,ум остаётся злейшим врагом.
Тот,кто обуздал ум,уже осознал Сверхдушу,ибо обрёл умиротворение.Для такого человека не существует разницы между счастьем и горем,жарой и холодом,почётом и бесчестьем.
Человека,который овладел истинным знанием и,применяя его на практике,обрёл полное удовлетворение,считают осознавшим своё "Я" и называют йогом,или мистиком.такой человек находится на духовном уровне и всегда остаётся невозмутимым.Он не видит различия между булыжником,галькой и золотом.
Его превосходит тот,кто одинаково относится ко всем,будь то искренние доброжелатели,отзывчивые благодетели,сторонние наблюдатели,посредники между ним и его врагами,завитсливые,друзья или враги,праведники или грешники.
Тело,ум и душа йога должны быть всегда заняты деятельностью,связанной со Всевышним.Ему следует жить одному,в уединённом месте,постоянно держать ум в повиновении и быть свободным от желаний и собственнических чувств. .....
Андрей Платонов.Счастливая Москва.28-03-2011 22:55
Вечером в районном клубе комсомола собрались молодые ученые, инженеры, летчики, врачи, педагоги, артисты, музыканты и рабочие новых заводов. Никому не было более двадцати семи лет, но каждый уже стал известен по всей своей родине – в новом мире, и каждому было немного стыдно от ранней славы, и это мешало жить. Пожилые работники клуба, упустившие свою жизнь и талант в неудачное буржуазное время, с тайными вздохами внутреннего оскудения привели в порядок мебельное убранство в двух залах – в одном для заседания, в другом для беседы и угощения.
Одним из первых пришел двадцатичетырехлетний инженер Селин с комсомолкой Кузьминой, пианисткой, постоянно задумчивой от воображения музыки.
– Пойдем жевнем чего-нибудь, – сказал ей Селин.
– Жевнем, – согласилась Кузьмина.
Они пошли в буфет; там Селин, розовый мощный едок, съел сразу восемь бутербродов с колбасой, а Кузьмина взяла себе только два пирожных; она жила для игры, а не для пищеварения.
– Селин, почему ты ешь так много? – спросила Кузьмина. – Это может хорошо, но на тебя стыдно смотреть!
Селин ел с негодованием, он жевал как пахал – с настойчивым трудом, с усердием в своих обоих надежных челюстях.
Вскоре пришли сразу десять человек: путешественник Головач, механик Семен Сарториус, две девушки подруги – обе гидравлики, композитор Левченко, астроном Сицылин, метеоролог авиаслужбы Вечкин, конструктор сверхвысотных самолетов Мульдбауэр, электротехник Гунькин с женой, – но за ними опять послышались люди и еще пришли некоторые. Все уже были знакомы между собой – по работе, по встречам и по разным сведениям.
Пока не началось заседание, каждый предался своему удовольствию – кто дружбе, кто пище, кто вопросам на нерешенные задачи, кто музыке и танцам. Кузьмина нашла небольшую комнату с новым роялем и с наслаждением играла там девятую симфонию Бетховена – все части, одна за другой, по памяти. У нее сжималось сердце от глубокой свободы и воодушевленной мысли этой музыки и от эгоистической грусти, что она сама так сочинять не умеет. Электротехник Гунькин слушал Кузьмину и думал о высокой частоте электричества, простреливающей вселенную насквозь, о пустоте высокого грозного мира, всасывающего в себя человеческое сознание... Мульдбауэр видел в музыке изображение дальних легких стран воздуха, где находится черное небо и среди него висит немерцающее солнце с мертвым накалом своего света, где – вдалеке от теплой и смутно-зеленой земли – начинается настоящий серьезный космос: немое пространство, изредка горящее сигналами звезд – о том, что путь давно свободен и открыт... Скорее же покончить с тяжкой возней на земле, и пусть тот же старый Сталин направит скорость и напор человеческой истории за черту тяготения земли – для великого воспитания земли – для великого воспитания разума в мужестве давно предназначенного ему действия.
Немного спустя сюда же пришла Москва Честнова и молча улыбалась от радости видеть своих товарищей и слышать музыку, возбуждающую ее жизнь на исполнение высшей судьбы.
Позже всех в клуб явился хирург Самбикин; он только что был в институтской клинике и сам делал перевязку оперированному им мальчику. Он пришел подавленный скорбью устройства человеческого тела, сжимающего в своих костях гораздо больше страдания и смерти, чем жизни и движения. И странно было Самбикину чувствовать себя хорошо – в напряжении своей заботы и ответственности. Весь его ум был наполнен мыслью, сердце билось покойно и верно, он не нуждался в лучшем счастье – и в то же время ему становилось стыдно от сознания этого своего тайного наслаждения... Он хотел уже уйти из клуба, чтобы поработать ночью в институте над своим исследованием о смерти, но вдруг увидел проходящую мимо Москву Честнову. Неясная прелесть ее наружности удивила Самбикина; он увидел силу и светящееся воодушевление, скрытые за скромностью и даже робостью лица. Раздался звонок к началу заседания. Все пошли из комнаты, где находился Самбикин, одна Честнова задержалась, укрепляя чулок на ноге. Когда она управилась с чулком, то увидела одного Самбикина, глядевшего на нее. От стеснения и неловкости – жить в одном мире, делать одно дело и не быть знакомыми – она поклонилась ему. Самбикин подошел к ней, и они отправились вместе слушать заседание.
Они сели рядом и среди речей, славы и приветствий Самбикин ясно слышал пульсацию сердца в груди Москвы.
Он спросил ее шепотом в ухо:
– Отчего у вас сердце так стучит?.. Я его слышу!
– Оно летать хочет, и бьется, – с улыбкой прошептала Москва Самбикину. – Я ведь парашютистка!
«Человеческое тело летало в каких-то погибших тысячелетиях назад, – подумал Самбикин. – Грудная клетка человека представляет свернутые крылья».
Он попробовал свою нагретую голову – там тоже что-то билось, желая улететь из темной одинокой тесноты.
После собрания наступило время общего ужина и развлечений. Молодые гости разошлись по многим помещениям, прежде чем сесть к общему столу.
Механик Сарториус пригласил Москву Честнову танцевать, и она пошла кружиться с ним,
Каков вопрос таков ответ
Какая боль такая pадyга,
Такая pадyга.
Да будет свят господь распят
Да будет свет, да будет облако,
Да будет яблоко.
Hа неведомой поляне тает одуванчик
А в оскаленном сердце зреет
Невыносимая лёгкость бытия
Невыносимая лёгкость бытия
Невыносимая лёгкость бытия...
Кроты гудят, кроты плывут
В сырой земле — тепло и солнечно, легко и солнечно.
Звезда чадит, звезда поёт, звезда горит
Шальная весточка, слепая ласточка.
Hа израненной ладони сохнет подорожник
А в pазоpваной глотке зpеет
Hевыносимая легкость бытия...
По пyстым полям ,по сyхим моpям
По pодной гpязи,по весенней живой воде.
По земной глyши,по небесной лжи
По хмельной тоске и смиpительным бинтам.
По печной золе,по гнилой листве
По святым хлебам и оскаленным капканам.
По своим следам, по своим слезам
По свей вине да по вольной своей кpови.
Лишь одна доpожка да на всей земле
Лишь одна тебе тpопинка на твой белый свет,
Весь твой белый свет.
Твой белый свет
Весь твой белый свет.
Мимо злых ветpов,золотых дождей,ядовитых зоpь
И отpавленных pyчьёв.
Мимо пышных фpаз,мимо лишних нас
Золотых звеpей и pезиновых подpyг.
Мимо потных лбов,мимо полных pтов
Мимо жадных глаз и pаспахнyтых объятий.
Сквозь степной бypьян,сквозь стальной тyман
Пpоливным огнём по кpомешной синеве.
Лишь одна доpожка да на всей земле
Лишь одна тебе тpопинка на твой белый свет
Весь твой белый свет.
Твой белый свет.
Весь твой белый свет.
Сижу один, гляжу в окно,
И вижу сумерки давно.
Выходят дамы из машин
В сопровождении грузин.
Ау-ау-у-у, как трудно в этот час,
Ау-ау-у-у, сжевал бы сразу ананас,
Ау-ау-у-у, но в рот не лезет, не идет...
Ау-ау-у-у, сосет, сосет, сосет...
А я красив был и умен,
И в вариациях силен,
И все-же, и все-же...
Ау-ау-у-у, как трудно в этот час,
Ау-ау-у-у, сжевал бы сразу ананас,
Ау-ау-у-у, но в рот не лезет, не идет...
Ау-ау-у-у, сосет, сосет, сосет...
Сосет, сосет...
Она идет, и не с одним,
В надежде получить за кожу,
А я гляжу в окно,
И думаю, что все прошло.
И все же...
И все же...
И все же...
Ау-ау-у-у, хоть старость и не гложет,
Ау-ау-у-у, и рана бередит
Ау-ау-у-у, за то чтоб так же провожал я дам
И уважал, быть может,
И все же...
Сосет, сосет...
Безвременье...Пустые,странные дни...Обмылки душ и сиськи в тесте.Праздник кончился...Глазами внутрь себя.Всё время внутрь себя...Игра в гляделки с самим собой: кто кого переглядит - я или Я?Уже почти не больно,не страшно,не важно...Дёшево,сердито и щекотно.И колики,колики,колики...Пойду пить чай и курить папиросы.
Всё отболит и мудрый говорит...
И будет целебный хлеб,
Словно нипочём,
Словно многоточие,
И напроломное лето моё
Однофамильное,
Одноимённое...
Губы в трубочку,
Нить — в иголочку.
Не жисть — а сорочинская ярмарка!
Заскорузло любили,
Освинело горевали,
Подбрасывали вверх догорелую искорку,
Раскрашивали домики нетрезвыми красочками,
Назывались груздями, полезали в кузова,
Блуждали по мирам, словно вши по затылкам,
Триумфально кочевали по невымытым стаканам,
по натруженным умам,
По испуганным телам,
По отсыревшим потолкам,
Выпадали друг за другом как молочные зубы,
Испускали дух и крик,
Пузырылись топкой мелочью
В оттопыренных карманах деревянных пиджаков.
Кипучие могучие никем непобедимые,
Словно обожжённые богами горшки.
А за спинами таились
Лыжи в сенях,
Санки,
Салазки,
Сказки,
Арабески...
На седьмой день ему всё остопиздело:
Пускай всё расцветает кишками наружу!
На запад!
На север!
На юг!
На восток!
Пусть будет внезапно!
Пусть будет неслыханно!
Пусть прямо из глотки!
Пусть прямо из зеркала!
Безобразно рванёт из-под кожи
древесно-мясные волокна
Моя самовольная вздорная радость
ЧУДОВИЩНАЯ весна!...
Чтоб клевать пучеглазое зерно на закате,
Целовать неудержимые ладони на заре...
Топни ногою
и вылетят на хуй все стёкла и двери,
глаза,вилки,ложки
и складные карманные ножички.
Ещё одна свирепая история любви,
Грустная сказочка про свинью-копилку,
Развесёлый анекдотец про то как Свидригайлов
собирался в Америку
Везучий, как зеркало, отразившее пожар,
Новогодний, как полнолуние, потно зажатое в кулаке,
Долгожданный, словно звонкое змеиное колечко,
Единственный, словно вскользь брошенное словечко,
Замечательный, словно сто добровольных лет
Одиночества...
Мой друг доктор, не знает, что делать со мной
Мой друг доктор, не знает, что делать со мной
Я позвонил тебе, сказать что люблю
Лучше б я был глухой и немой
Теперь мой друг доктор, не знает, что и делать со мной
Ты читаешь меня, как книгу
Смотри, что на первом листе
Читаешь меня, как книгу
Твое имя на первом листе
Мне не стать святым, даже если сам Папа
Растворит меня в святой кислоте
Но мы с тобой одно
И если ты не слышишь меня
Наверное, ты на другой частоте
Все дивятся на Солнце, никто не знает
Сядет оно или взойдет
Я стою под твоим балконом
Я жду пока он упадет
Иногда твоя любовь highway
Иногда твоя любовь гололед
Я все равно не сверну, я никогда не сверну
И посмотрим, что произойдет
Маяковский видел сон:
В смутном поле зреет рис,
В хищной чаще зреет зверь.
Тише едешь - ярче спишь.
Под нейтральным небом,
Под нейтральным знаком -
Самоотвод...
Маяковский видел сон:
Шаг за шагом наутек.
Кто разбудит на заре?
Кто поймает, кто поймет?
Под нейтральным снегом,
Под нейтральным страхом -
Самоотвод...
Маяковский сжал курок.
Сжег окурок, лил струю.
Покатилось колесо -
Вот и собран урожай.
Под нейтральным небом,
Под нейтральным флагом -
Самоотвод...
Как огонь покрыт дымом,зеркало - пылью,а зародыш - чревом,так и живые существа,каждое в разной степени,покрыты вожделением.Так чистое сознание живого существа,изначально обладающего совершенным знанием,оказывается во власти его вечного врага - вожделения,ненасытного и пылающего,подобного огню.Оплотом вожделения являются чувства,ум и разум.С их помощью вожделение покрывает истинное знание живого существа и повергает его в иллюзию.
Ни одну серьёзную ошибку исправить нельзя. Никогда. Как только ошибка произошла, она начинает жить своей собственной полноценной жизнью, вызывая целую гроздь последствий, которые порождают уже свои последствия, а те - свои. И т.д. до бесконечности.
Исправить - нельзя. Так что ошибка - это просто возможность сделать вывод и в следующий раз, когда возникнет схожая ситуация, поступить иначе.
Нет, никто не гарантирует, что получится правильно. Никто даже не гарантирует, что получится лучше. Вполне может выйти хуже - больно, горько, некрасиво, напрасно. Да мало ли как. Однако получится по-другому. А по-другому - это уже шанс.
К Тебе, Господи, возношу душу мою. Боже мой, на Тебя уповаю, да не буду посрамлен вовеки, и да не посмеются надо мною враги мои! Ибо все надеющиеся на Тебя не посрамятся. Да посрамятся творящие беззакония тщетно. Пути Твои, Господи, укажи мне, стезям Твоим научи меня. Наставь меня на истину Твою и научи меня, ибо Ты Бог, спасающий меня; и на Тебя я надеюсь всяк день. Вспомни щедроты Твои, Господи, и милости Твои, ибо вечны они. Грехов юности моей и неведения моего не помяни; по милости Твоей вспомни меня, по благости Твоей, Господи! Благ и праведен Господь, посему дарует закон Свой согрешающим на пути. Укажет кротким истину, научит кротких стезям Своим! Все пути Господни – милость и истина для тех, кто ищет завета Его и откровений Его. Во славу имени Твоего, Господи, очисти меня от греха, ибо он велик. Кто из людей боится Господа? Дарует ему Бог закон для пути, уготованном Ему. Душа его обретет блаженство, и потомство его наследует землю. Господь – опора боящимся Его, и явит Он им завет Свой. Очи мои всегда взирают на Господа, и Он исторгнет от сети стопы мои. Воззри на меня и помилуй меня, ибо я одинок и беден. Скорби сердца моего умножились, от бед моих избавь меня! Воззри на смирение мое и на бремя тяжкое мое, и отпусти грехи мои! Воззри на врагов моих, умножились они и ненавистью неправедною возненавидели меня. Сохрани душу мою и избавь меня от бед, да не постыжусь, что уповал на Тебя! Незлобивые и праведные примкнули ко мне, ибо надеялся я на Тебя, Господи. Избавь, Боже, Израиля от всех скорбей его!
Маяковский.Скрипка и немножко неверно.04-03-2011 14:39
Скрипка издергалась, упрашивая,
и вдруг разревелась
так по-детски,
что барабан не выдержал:
“Хорошо, хорошо, хорошо!”
А сам устал,
не дослушал скрипкиной речи,
шмыгнул на горящий Кузнецкий
и ушел.
Оркестр чужо смотрел, как
выплакивалась скрипка
без слов,
без такта,
и только где-то
глупая тарелка
вылязгивала:
“Что это?”
“Как это?”
А когда геликон -
меднорожий,
потный,
крикнул:
“Дура,
плакса,
вытри!” -
я встал,
шатаясь полез через ноты,
сгибающиеся под ужасом пюпитры,
зачем-то крикнул:
“Боже!”,
Бросился на деревянную шею:
“Знаете что, скрипка?
Мы ужасно похожи:
я вот тоже
ору -
а доказать ничего не умею!”
Музыканты смеются:
“Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!”
А мне - наплевать!
Я - хороший.
“Знаете что, скрипка?
Давайте -
будем жить вместе!
А?”