И снова нас понесло в Калязин на ночь глядя.
Как только выехали за пределы области, ужасно захотелось остановиться посередине поля и упасть в траву. Надышаться летом. Поскольку коров и прочих поблизости не наблюдалось - запах воистину божественный. Лирика-лирика ))
При въезде в Калязин, на Нерли несет вахту внушительный локатор. Хзч, но впечатляет.
Наконец-то я запечатлела памятник Макарию Калязинскому. (На самом деле, кому этот памятник я узнала пару минут назад, поюзав яндекс).
Настоящие бабушки на настоящей завалинке на фоне настоящей колокольни.
Великий начинающий фотограф Анастасия на фоне симпатичного строения.
Тем временем надвигалась гроза.
Пошел дождь, что стимулировало меня полезть в воду. Кстати, она оказалась очень теплой. А уж ощущение волн, бьющихся в колени в сочетании с крупными тяжелыми каплями, расстреливающими сверху - ах! ))
Впрочем, гроза как-то быстро кончилась. И нужно было развлекать себя чем-то другим. Например, тестированием чулок на прочность и лака для ногтей на стойкость. Каждый шаг по острым камням - почти китайская пытка. Однако чулки выдержали.
Серега неплохо смотрелся на берегу в обществе наших с Настей туфель ))
Тем временем нарисовалась радуга. Сначала одна, а следом за ней - вторая.
За спиной солнце опускалось на воду.
А радуга продолжалась над столбом со забавным фителем.
Мода на переименование улиц добралась и сюда.
Зимой я думала, что в Калязине одно кафе. Ан не-е-ет! Мы нашли второе. Под названием "Абриколь". Заходить туда было страшно, но внутри оно оказалось куда симпатичнее. Чудесное местечко. С приятными карандашными рисунками на стенах, паучками, разгуливающими там же, и очень любопытной платой за вход в сумме десяти рублей. Причем не с человека, а со столика.
Ну, а потом мы ехали домой, еще не окончательно высохшие, порядком уставшие, и молчали каждый о своем. Не считая верховной богини, которая половину дороги пела "И снится нам не рокот космодрома..." )))
для каждой тени, однажды вдавленной в постамент,
мой названный ангел выпрашивает взаймы
ящик водки, колоду крапленых и ростомер.
...
ты же видишь, детка, трепещет мишень луны,
понимающая, что совсем не плохо побыть живой.
только пули серебряные – неприкаянные – шалуны –
они, как правило, аккуратно выходят вон.
покурить выходят, как будто не влюблены.
В моем шкафу поселилась первая вещица Duro Olowu.
Везет же некоторым дизайнерам с именем!
Fatal error
у меня Барсик соседский (кастрированный) вчера Гаю трахал
Fatal error
на мою Гаю встает даже у тех, у кого нет яиц
Fatal error
ну то есть он думал, что он ее трахал
Fatal error
он короче потом с нее слез
Fatal error
она как кинется догонять
Fatal error
типа "куда эт так рано собрался? не завершил а сматываешься?"
Fatal error
а потом его хозяева спать легли и его с собой взяли, дверь закрыли
Fatal error
так она скреблась под дверью
Fatal error
я в ахуе - так предлагацо
К сожалению, не помню года написания этого рассказа, но он появился гораздо раньше горячо обожаемой всеми "Лолиты" - лет на пятнадцать. Демо-версия художественно оформленного порока =) Набокова так распирала тема, что неизбежность ее развития была очевидна. Но переиграл он все весьма и весьма занятно. Если в "Волшебнике" погибает сам герой, то в "Лолите" обошлось смертью матери главной героини. Если в "Волшебнике" детка испугалась и, ессно, не дала, то в "Лолите" она уже была весьма подкованной в вопросах горизонтальных телодвижений (впрочем, кто сказал, что они должны быть только горизонтальными:)). Раскрылся автор потрясающе. Ибо основная идея изменилась кардинально. Изначально пороком был герой, а в "Лолите" он уже практически жертва распущенной маленькой самки.
Кого оправдывал автор на протяжении энного количества лет от первого до последнего произведения? [вопрос риторический]
Кстати говоря, если верить спорной науке по имени Ψ-хология, энтомологи (это я тонко и изящно намекаю на род деятельности нашего уважаемого автора) вообще редко бывают душевно здоровыми людьми. Не без червоточинки в голове, ахха. Как и талантливые писатели. Но бесподобная образность языка Набокова, тонкая игра его воображения с мозгом и подсознанием читателя перекрывает и оправдывает все диагнозы. Изощренное удовольствие, затягивает. Не перестаю восхищаться.
Грубый разврат всеяден; тонкий предполагает пресыщение.
О нет, это для меня не степень общего, а нечто
совершенно отдельное от общего; не более драгоценное, а
бесценное.
Жалкие, торопливые минуты, с годами ходьбы и
сыска между ними, но и за каждую такую он готов был заплатить
любую цену (посредниц, впрочем, просил не беспокоиться), и,
вспоминая этих редчайших маленьких любовниц, суккуба так и не
заметивших, он поражался и своему таинственному неведению об их
дальнейшей судьбе; а зато сколько раз на бедном лугу, в грубом
автобусе, на приморском песочке, годном лишь для питания
песочных часов, быстрый, угрюмый выбор ему изменял, мольбы
случай не слушал, и отрада обрывалась беспечным поворотом
жизни.
Вязальщица посмотрела ей
вслед и продолжала быстро работать, изредка поправляя
молниеносным жестом спадающий хвост шерстяного зародыша.
И за все это, за жар щек, за двенадцать
пар тонких ребер, за пушок вдоль спины, за дымок души, за
глуховатый голос, за ролики и за серый денек, за то
неизвестное, что сейчас подумала, неизвестно на что посмотревши
с моста... Мешок рубинов, ведро крови - все что угодно...
Он взял газету от тридцать второго
числа и, не видя строк, долго сидел в уже отработанной
гостиной, и слушал оживленный за стеной разговор в промежутках
пылесосного воя и посматривал на эмаль часов, убивая уборщицу,
отсылая труп на Борнео, а тем временем он различил третий голос
и вспомнил, что еще есть старуха на кухне; ему будто
послышалось, что девочку посылали в лавку.
А укладываясь, он случайно нашел в столе некогда
подобранную монету (между прочим, оказавшуюся фальшивой) и
усмехнулся: талисман уже отслужил.
А вместе с тем, в чем упрекнуть волшебника? Он
знал, что найдет в ней достаточно утех, чтобы не расколдовать
ее слишком рано...
За листвой родился автомобиль. Садиться! Знакомая черная
шапочка, пальто на руке, небольшой чемодан, помощь краснорукой
Марии. Погоди, уж я тебе накуплю... Захотела непременно -
рядом с шофером, и пришлось согласиться да скрыть досаду.
Он все не мог найти оптический
фокус счастья, не знал, с чего начать, к чему можно
притронуться, как полнее всего в пределах ее покоя насытиться
этим часом. Так. Пока что, с лабораторной бережностью, он снял
с кисти бельмо времени и через ее голову положил на ночной
столик между блестящей каплей воды и пустым стаканом.
Так. Бесценный оригинал: спящая девочка, масло. Ее лицо в
мягком гнезде тут рассыпанных, там сбившихся кудрей, с
бороздками запекшихся губ, с особенной складочкой век над едва
сдавленными ресницами, сквозило рыжеватой розовостью на ближней
к свету щеке, флорентийский очерк которой был сам по себе
улыбкой. Спи, моя радость, не слушай.
В который раз нахлынул и взвыл грузовик,
наполняя комнату дрожью, - и он останавливался в своем обходе,
В четвертый раз за то же число лет перед ними встала проблема: что
подарить на день рождения молодому человеку с неизлечимо поврежденным
рассудком. Желаний он не имел. Творения человеческих рук представлялись ему
либо ульями зла, дрожащими в пагубном оживлении, которое только он и умел
воспринять, либо грубыми приспособлениями, негодными к использованию в его
отвлеченном мире.
В последний раз, когда их сын пытался покончить с собой, выбранный им
способ был, по словам доктора, шедевром изобретательности; он преуспел бы,
если бы не завистливый сосед-пациент, решивший, что он учится летать и
помешавший ему. Чего он хотел на самом деле, так это продрать в своем мире
дыру и сбежать.
Система его безумия стала предметом подробной статьи, напечатанной в
ученом ежемесячнике, впрочем, задолго до того она и муж сами ее разгадали.
"Мания упоминания" - так назвал ее Герман Бринк. В этих случаях - очень
редких - больной воображает, будто все, что происходит вокруг, содержит
скрытые намеки на его существо и существование. Он исключает из заговора
реальных людей, - потому что считает себя намного умнее всех прочих. Мир
явлений тайно следует за ним, куда б он ни направлялся. Облака в звездном
небе медленными знаками сообщают друг другу немыслимо доскональные сведения
о нем. При наступлении ночи деревья, темно жестикулируя, беседуют на языке
глухонемых о его сокровеннейших мыслях. Камушки, пятна, блики солнца,
складываясь в узоры, каким-то ужасным образом составляют послания, которые
он обязан перехватить. Все сущее - шифр, и он - тема всего. Одни филеры,
такие как стекла, тихие заводи, суть равнодушные соглядатаи, другие -
пиджаки в магазинных витринах - пристрастные свидетели, линчеватели по
натуре; еще другие (грозы, текущая вода), истеричные до безумия, имеют о нем
искаженное представление и нелепо заблуждаются, толкуя его поступки.
Приходится вечно быть начеку и каждую минуту, каждый кусочек жизни отдавать
расшифровке волнообразных движений окрестных вещей. Самый воздух, выдыхаемый
им, снабжается биркой и убирается в архив. И если б еще любопытство, которое
он пробуждает, ограничивалось ближайшим его окружением - увы, это не так! С
расстоянием потоки неистовых сплетен ширятся, становясь многословнее и
мощнее. Плывут над огромными равнинами увеличенные в миллионы раз очертания
его кровяных телец; а еще дальше громады гор, невыносимой крепости и высоты,
выводят на языке гранита и горюющих елей конечную истину его бытия.
Она
думала о нескончаемых волнах боли, которую по какой-то причине приходится
сносить ей и мужу; о невидимых великанах, невообразимо терзающих ее
мальчика; о разлитой в мире несметной нежности; об участи этой нежности,
которую либо сминают, либо изводят впустую, либо обращают в безумие; о
заброшенных детях, самим себе напевающих песенки по неметеным углам; о
прекрасных сорных растениях, которым некуда спрятаться от землепашца и
остается только беспомощно наблюдать за его обезьяньей сутулой тенью,
оставляющей за собой искалеченные цветы, за приближением чудовищной тьмы.
Когда я у папы выхожу на балкон, первым делом взгляд падает на этот клен - мой проводник в очень осень. И я стараюсь не думать о том, что он когда-то (лет цать назад) был нормальным зеленым кленом. До того, как перед ним сделали парковочную площадку до машин, и наши доблестные автовладельцы стали регулярно поливать его хер знает чем.
[700x525]
Мне сегодня прольется,
Белой кошке в оконце,
Лучик бисера пыли...
Доброе утро!
Мне сегодня воздастся
Три ступеньки от царства,
Три подковки от Сивки,
Три копытца от братца...
Три попытки вернуться,
Две попытки остаться...
С вечера полоумна -
Вокзал немноголюдный.
Прощай, мое детство!
А с утра безголова
От короткого слова
На стекле электрички.
Мне по ранней дорожке
До беззубой старушки,
Пауки в паутинке,
Шолом алейхем.
Преисполнена грации
С бересты колесница.
Я не Синяя Птица
В три погибели гнуться...
Я хочу улыбаться,
Чтобы не разминуться...
И что сегодня Джа даст нам,
Станет горьким лекарством
С песней по жизни.
И чего мне стрематься -
Белой кошке в окрошке.
Парус надежды.
Веня Д'ркин
Это просто пиздец!
  |
Акция "Покажи людям свои лучшие качества!" стартовала в субботу в музее-заповеднике Абрамцево.
Курировали мероприятие самые крутые санитары. Даже суровые санитары из Кащенко не так брутальны.
Я тоже хочу такие звездатые ботиночки!
ToDo
Книга песен
Город в облаках
Московская колыбельная
[показать]
Рыбная рымба
[показать]
Рок-баллада о первой любви
[показать]
Ночь Демиурга
[показать]
Соул для Юлии
[показать]
Романс невозвращения
[показать]
Neverland
[показать]
Когда...
[показать]
Песня о безумной Маше
[показать]
Стоит оценить сочетание иллюстраций с текстами: http://www.fishup.ru/albums/p/gid/854511/lid/60
ToDo можно не комментировать, он в этом не нуждается.
А к поэтам-песенникам у меня всегда было неоднозначное отношение. Впрочем, на фоне большинства Щербина приятно выделяется. Если не сказать: стоит на пару ступеней выше. Конечно, он не Дима Мельников, но Дима и не песенник. Или я чего-то не знаю =)