настойку подснежников синих на талой воде.
Пусть время простит нас, что мы его грубо коверкаем.
Мы только бутылочку мая! Для взрослых людей...
Мы детям своим запрещаем пить небо по-взрослому,
а сами готовы за сказкой - на край и за край.
До чёртиков там, за чертой упиваемся вёснами,
а позже клянём не по-детски игрушечный рай.
И просим, и просим вернуться во вьюгу кошерную.
Застыть, замести, задохнуться и заиндеветь...
Пришли мне весну в нашей старой бутылке от вермута!
Настойку подснежников синих на талой воде...
Мягко кончатся и апрель, и седой февраль,
Материал подобран и образ давно готов -
Я сотку тебя, моя радость, моя печаль,
Я сошью тебя из цветных смешных лоскутов.
Будет шалое солнце днями мотать круги,
Будет ночи кляксами с перьев ронять Господь,
Я создам тебя из пелёнок и из могил,
Бесполезная, бренно-тленная моя плоть.
Рассыпая искры, мир идёт под откос,
Но заранее завещания не готовь,
Я сплету тебя заново из позабытых грёз,
Невозможная, как бессмертье, моя любовь.
И пойдём, поплывём туманами на восток,
По-над пыльными городами чужих эпох.
Вот уже пришит оставшийся лоскуток,
Оживай, бери мой последний, твой первый вздох.
[529x700]
Yasha
где-то недалеко, – на границе весны и лета.
Он играет на флейте среди мегаполиса,
стройный, тонкий, изящный, как его флейта.
Мимо проходит ветер в пуховом вычурном палантине,
бросив под ноги – дзынь! – золотые блики.
Мимо идут художники, приносят с собой картины,
мимо проходят дети, приносят с собой улыбки.
Мимо проходят девушки – спрашивают время, имя;
он себя называет героем любимой книги,
а про время не знает, и зачем ему говорить с другими, –
у него есть небо, а теперь ещё – золотые блики,
у него – весь огромный мир, и леса, и горы,
семь отверстий на теле флейты и ловкие пальцы,
и музыка, перед которой хищный голодный город
убирает оскал и вспоминает, как улыбаться.
от бесцветных слов и бессмысленных обязательств, –
он скидывал мир, как плащ, и входил в уютный простой мирок,
распахнув окно, где дрожали звёзды в небесной смальте.
Когда он вконец уставал от мирской возни,
он запирал свою дверь, открывал сервант, где стояли вина,
и вспоминал двух женщин, которые были с ним, –
двух женщин,
каждая из которых была его половиной.
***
У одной были тёплые руки и преданные глаза, –
у той, что вечно случалась рядом, если от беды он на волосок.
А другая – стройная как лоза и гибкая как гюрза, –
ускользала меж пальцев, как тонкий морской песок.
С первой целую ночь пил чай, говорил взапой,
не касаясь, - люди чем-то же отличаются от зверей.
А другую сразу кидал на лопатки и накрывал собой,
чтобы хоть на час, не навек, - но сделать её своей.
Одна была вся – его боль, его детский страх;
он бы мог убить её, если бы был смелей.
Но являлась другая, верная, любящая сестра –
и он снова дышал, и они подолгу бродили навеселе.
На одну тратил жизнь и кровь, и столько душевных сил -
только другая и знала, как он после бывает слаб.
Ни одну, ни вторую он ни о чём не просил, -
но одна его погубила, а другая его спасла.
***
Где-то там, вдали от чужих людей, на краю весны,
перед часом Быка, под сверкающей ранней луной,
он вспоминал двух женщин, которые были с ним, -
двух женщин,
которые на самом деле были одной.
этот город из камня и глины был всё же раем;
в нём встречал вином и беседами каждый дом.
Этот город был нашим – от сумерек до утра,
от подвалов до чердаков, от окраины до окраины.
Этот город был самым вечным из городов.
…Может, стану плясать меж цыган босиком в пыли,
или, напротив – наложницей, ласковой одалиской
стану; скажут - "купилась на сладость чужих даров"...
Этот город, – теперь мне не нужно ни пяди его земли,
я к воротам его на коне не подъеду близко,
мне не нужно отныне ни камня с его дорог.
И пускай звонят на часовнях колокола.
и пускай играют на площади музыканты;
это город – мираж, он – призрак, он – проклятая земля.
В нашем городе вечном всё выгорело дотла,
всё разрушено до основанья, – осталась карта
и нелепые слухи о смерти королевы и короля.
Что тебе рассказать о тех, кто тревожит гладь океана, – и кто скрывается там, на дне?
Всё, чем я владею, нетрудно тебе отдать, – о тебе мои песни при золотой луне,
о тебе мои песни, трепетны и горьки, я пою одному тебе, о тебе одном, –
и с улыбками в волны бросаются моряки, и, спастись не пытаясь, сами идут на дно.
Что тебе рассказать о том, как ложится тень корабля на ребристые спины проворных рыб?
Я ведь знаю цену любви у земных людей – ты бы стал весёлым и ласковым до поры,
называл меня самой близкой и дорогой, приучал к теплу, увлекал, за собой манил, –
а потом оставил, спутал меня с другой, безголосой, но с цветом глаз и волос – моим.
Что тебе рассказать о том, как тонка, нежна белоснежная пена на гребнях больших валов?
Если бы я тебе, любимый, была нужна, - ты меня отыскал бы, пришёл бы ко мне на зов.
Я сидела одна вечерами на берегу, где булыжник до белых мозолей волной истёрт;
я забыла покой своих голубых лагун, я забыла весёлые игры своих сестёр.
Что тебе рассказать о том, каковы шторма? То, что видел ты, – просто лёгкий вечерний бриз.
С той поры, как тебя увидела, я сама – как разбитый корабль, океаном влекомый вниз.
Мне не нужен твой каменный замок, холодный зал, музыканты, и танцы, и взгляды чужих людей;
чтоб увидеть тебя, можно просто закрыть глаза, не встречаясь с тобой, нелюбящим, каждый день.
Что тебе рассказать о том, как мерцает лёд на большой глубине, в нетающих ледниках?
Кто ещё, мой свет, об этом тебе споёт, кто ещё споёт о глазах твоих и руках?
Я останусь там, где тебе не найти причал, я останусь там, где весь год холодна вода,
я останусь, как сёстры, – зла, весела, ничья; я отдам свои песни, но голоса – не отдам.
Всю ночь звучит мелодия дождя,
Тихонько барабанит в ритме вальса.
Окутала вуалью город мгла,
Свет окон манит мокрого скитальца
Звучат литавры грома, словно гонг,
Сжимают сердце звуками набата.
Играют в небе молнии в пинг – понг,
И по стеклу дождинками стаккато.
Летит в ночи мелодия дождя,
Струится нежно, будто звуки скрипки,
В желанном вальсе, трепетно скользя,
Танцуем мы, промокшие до нитки…
Прошу Вас, родственные души,
Меня одну не оставляйте…
Я тонкий мир Ваш не нарушу…
Зайду поговорить — встречайте…
Я обнажать не буду раны,
Тихонько сяду между вами,
И светом любоваться стану,
Погреюсь теплыми словами…
Вы в сердце, под моим потоком,
Который дан пока на вырост…
Пусть вам не будет одиноко,
Я рядом, что бы ни случилось.
Мне видеть вас необходимо…
Пусть изредка, пусть виртуально…
Прошу, не проходите мимо,
Наткнувшись на меня случайно…
Если руками достать до радуги,
Пальцы окрасятся в краски разные.
Можно потом прикоснуться к каждому,
И поделиться со всеми радостью.
Если коснуться руками облака,
Станут шаги и движенья легкими.
Можно взлететь на воздушном шарике
Думая, как хорошо быть маленьким.
Если подольше стоять под дождиком
(Важно — не думать о том — а можно ли?),
Неба кусочек в руках окажется,
Кто от такой красоты откажется?
Если на солнце взгянув, стать лучиком,
Можно попрыгать вверху при случае,
И оставляя на тучах вмятины,
Всем раздавать карамельки мятные.
Под разным обличьем и с разными именами.
Хранила у сердца старый его портрет
Истертый на сгибах, в разводах от слез и цунами.
Вот Он, и его видавший виды фрегат,
Рваный парус, рядом его упрямый затылок.
Пусть шторм или вал, сам дьявол ему не брат,
Просолен дотла. О, Боже, как она любила...!
Или, вот, он где-то прикрывает Звезду
От вторженья из-вне, в дальнем созвездье Пегаса.
Он, как обычно, оставил её одну,
Подражая кому-то сказав: "Иттэ кимасу"...
Она поверит и будет, конечно, ждать,
Но ей страшно: он не видит совсем ее крылья.
Поэтому она разучилась летать
И бывает, что плачет у окна от бессилья.
Она думает, зная его сотни лет
И будучи Той, Которую Любят Так Мало:
"Стоит ли хранить его полуистлевший портрет?"
Но каждую новую сотню лет
начинает его любить сначала...
Это цитата сообщения Panter_Woman Оригинальное сообщение
Волшебство – это состояние души... "Добрые зимние сказки" | Анастасия Столбова (часть 3.)
Художник-иллюстратор Анастасия Столбова
Tunex – See More
пусть звёзды снятся...
и волшебством своим целуют вашу душу!
"Волшебство – это состояние души.
Когда наполняем мир вокруг себя светом.
В волшебство не надо верить - в нем надо жить!"
Нашепчу я в свои ладошки
Пожеланья - всего понемножку.
Прикоснувшись губами, подую,
Пусть на крыльях летят поцелуи.
Идет по городу, украсив всю округу
Узорами морозными, сиянием огней
Снежинок-бабочек, что в свете фонарей
Кружатся и вальсируют друг с другом…
Мороз и стужу принесет с собой…
Так заметет она и так завьюжит…
Поземкой пробежит она по льдистой мостовой,
Вуалью снежною обнимет нас с тобой
И в зимнем вальсе нас она закрУжит…
Укроет землю сказочным ковром,
Укутает деревья кружевами,
Искрящимися в лунном свете дивным серебром,
Алмазной россыпью – под солнечным лучом,
Или в тени морозной – жемчугами…
Кружится ледяная карусель…
Снежинок хоровод в ночИ резвится…
Выводит ветра музыку хрустальная свирель,
На окнах стынет ледяная акварель,
И шлейф Зимы нам пОд ноги ложится…
Выглянув в окошко новогодним утром,
я, невольно ахнув, тихо замерла.
Будто бы волшебник белоснежной пудрой
разукрасил ветки серого ствола.
В тополиной вязи, словно кружевницей,
выткан аккуратно каждый завиток.
У прохожих словно посветлели лица.
В матовом свеченье праздничный поток.
Я балкон открыла. Вот она, берёзка,
та, с которой вместе пишутся стихи.
Ниспадают нити, в серебре причёска,
и на ветке каждой – хрупкие штрихи.
Ветерок вчерашний, досадив прохожим,
притаился где-то, спрятавшись в лесу.
Клён стоит в убранстве, нежно–осторожен,
и стряхнуть боится дивную красу.
На ветвях ажурных прыгает синица.
Скок да скок – ссыпает на дорожку снег.
Я стою,не знаю, может, всё мне снится?
А очнусь,– исчезнет таинство навек.
Там из веток клёна как в кораллах, арка.
Скверик возле дома выглядит мечтой.
Мне ещё такого дивного подарка
Новогодним утром не дарил никто.
[243x224]Дамская Шляпка и Шляпа Мужская
Шли по осеннему саду, мечтая.
Дамская Шляпка качнула полями:
- Вот бы на юг улететь с журавлями...
Шляпа Мужская ответить хотела,
Но закружилась и вдруг полетела.
Дамская Шляпка мелькнула над грушей:
- Я догоняю!
Лечу!
И не трушу!
Сколько простора открылось вокруг!
Всё! Мы летим с журавлями на юг!
*
Ранней весной пробудилась земля.
Шляпы вернулись в родные края.
Тоненький Месяц
Дрожит от мороза
В небе звеня
Серебристой дугой.
Льдинками катятся
Хрупкие слёзы,
Следуя тропкой
Одна за другой.
Тёплую шапку
Из мягкого пуха
Месяцу вяжет
Cосулькой Зима -
Чтобы согрелись
И рожки,
И ухо,
Тощее брюшко
И горка-спина.
Жил мышонок Нос Утри.
Внешне вовсе неприметный,
Но душевный изнутри.
Раз по тропке луговой
Нос Утри спешил домой.
Вдруг увидел, ковыляет
Кот Задира чуть живой.
Знал мышонок –
Кот - хитёр,
Но ладошкой нос утёр
И спросил кота Задиру:
- Что случилось?
- Лапы стёр…
На базаре утром был,
Туфли модные купил, -
Оказались маловаты.
Полчаса не проносил.
Нос Утри потрогал нос,
Изогнул покруче хвост,
Посадил кота на плечи, -
В поликлинику понёс.
В норке номер сорок три
Жил мышонок Нос Утри.
Внешне вовсе неприметный,
Но душевный изнутри.
Уходит год походкою усталой,
С плеч сбросив тяжкий груз былых забот.
Под бой часов, под хохот карнавала
Уходит Старый, очень старый год.
Он распрощался навсегда со всеми
И удалился под хрустальный звон...
Я знаю, итальянцы в это время
Старьё своё вышвыривают вон,
О прошлом не печалясь и не плача,
С надеждой ожидают перемен;
Как и они, я верую в удачу -
Но дней минувших не отдам взамен.
Сомнения, ошибки и потери
В году прощальном были - что ж с того?
Пусть новый год распахивает двери,
Пусть новые подарки у него,
Пусть впереди ждёт много добрых встреч -
Я тост произношу
с двенадцатым ударом:
ДАВАЙТЕ БУДЕМ ПРОШЛОЕ БЕРЕЧЬ!
Ведь Новый год, он тоже станет Старым.
© Copyright: Фима Жиганец
И ангел поедает мандарины...
Там облака в снежинках – красота.
И январю декабрь дышит в спину.
А в Новый Год за праздничным столом
Они здоровья нам всегда желают.
Им радостно за нас, что мы живем.
Они о нас частенько вспоминают…
То птичкою в окошко постучат,
То дверью скрипнут дома по привычке.
Нас напугать, конечно, не хотят,
Но к нашим душам есть у них отмычки…
Они же видят,как в ночи грустим,
Смахнув слезу,уткнувшись в одеяло...
А нам покой души необходим,
Хоть больно от того, что их не стало...
Когда часы пробьют 12 раз,
И мы свои желанья загадаем,
Родные наши в небе пьют за нас
Напиток, о котором мы не знаем...
Безалкогольный, вкусный для души…
Там пахнет мандаринами повсюду.
Им вечно в наших душах жить и жить,
Как нам – в их душах. Это ли не чудо?
Там Бог снежинки счастьем заправлял
И слал на землю к нам по просьбе близких…
И по бокалам радость разливал
Своим жильцам, и их родным по списку…
Я верю, там никто не одинок.
Там светятся сердца, а не витрины.
И ангел, подуставший за денёк,
Разносит нашим близким мандарины...
Которое, тучи раздвинув, выходит из тьмы…
Когда целый мир над твоей неудачей смеётся,
Они добрым словом согреют в разгаре зимы.
Хорошие люди не сразу заметны обычно...
Не лезут в глаза, как отросшая чёлка девчат.
Но в сложный момент не бывают они безразличны...
У них обязательно добрый с грустинкою взгляд…
Хорошие люди наивны и сентиментальны.
В них сердца любовь заглушает ворчанье ума…
Обидчика зло забывают они моментально.
Им сложно поверить в неискренность чувств и обман.
Хорошие люди в друзьях ошибаются часто,
Не видя, что с ними не дружат, используя их…
Острей ощущают и боль, и гармонию счастья…
И знают, есть много несчастных, но нету плохих.
Нельзя постоянно в их лучиках солнечных греться,
Ведь надо, встречая добро, становиться добрей!
Хорошие люди всегда улыбаются сердцем,
И видят в угрюмых прохожих – хороших людей…
Форс мажор - на таможне задержан весь груз, и теперь
Даже дни огорожены рамами окон, а небо...
Небо кончится там, где кончается наша постель.
Мы из горлышка выпили осень, не веря приметам,
Нервно ели с ножа и мели впопыхах да с крыльца...
Этот вирус в честь нас назовут, отдавая дань жертвам -
Первым жертвам любви накануне начала конца...
Пусть болею! Болею тобой до озноба по коже,
Но фарфоровой куколкой где-то на старых часах
Больше чахнуть не буду в заброшенной темной прихожей,
Каждый час ожидая разбитого в пыль пастушка...
Я для нас загадаю - собрать все, что в прошлом, в мешочек...
Измельчить... Консистенция - тонкий помол, как мука...
И развеять по городу, путая собственный почерк
С многоточием звонких монет на твоих каблуках...
Но дворам не хватает солидности - белой рубашки.
Только нам бы с тобой - по смирительной, можно под фрак...
Мы сбегаем от всех, как бегут ниже шеи мурашки...
Мне сказали, что бешенство сердца не лечат никак.
Грубовато, но что ж... у "любви" только этот синоним,
И единственно верный прогноз у меня на лице...
Я не плачу, родная... А зимние слезы - всего лишь
Вероятность осадков, уже возведенных в процент.
Вкус корицы и яблок, печенных в меду - для начала.
У январского солнца на завтрак от шума мигрень.
И нетронутый мной календарь на столе означает
Рождество - это ты. Каждый день, каждый день, каждый день...
[700x497]