В три часа дня к нам должен был прийти компьютерный мастер. В час у нас отключилось всё электричество. В половине второго оно вернулось.

В два часа раздаётся звонок в домофон. Звонит мастер – мол, а я уже тут.

Хорошо, что дома в тот момент была мама. Хорошо, что она ответила на звонок, а не я. Для мастера хорошо. Потому что я бы его не впустила так рано. Из принципа.

Он мне не друг, чтобы я была рада видеть его когда угодно. Он сам предложил время – три часа дня. Он не позвонил заблаговременно и не предупредил, что придёт на час раньше. Хотя, вообще-то, об этом не предупреждают, об этом спрашивают – можно ли? Он просто приехал. Ну, молодец. Мне-то какое до этого дело?

Мамина логика: ну, он же уже приехал, ну, что же он будет ждать. Замечательно. Если я запишусь к врачу на три часа дня, а приеду в клинику к двум, меня вежливо попросят подождать своего часа, и это будет нормально. Но если в аналогичной по сути своей ситуации подождать попрошу я – это, конечно, будет трагедия века. Человеку же неудобно ждать! Мне, значит, удобно. Кстати, и правда, удобно в том случае, когда причиной тому я сама. Удобно ждать, удобно бросать свои дела раньше времени. А человеку, который сознательно нарушает им же самим установленную договорённость, - неудобно.

Зато потом все искренне удивляются: и почему же в наших краях всё, что ни делается, делается наперекосяк? А вот поэтому. Потому что людям такое «наперекосяк» позволяют, прощают. Другим людям прощают. А тебе не простят.

Ладно. Мастер пришёл, установил интернет и ушёл. Скатертью дорожка.

 

Чего только не сделаешь, лишь бы не связываться с людьми. В смысле: не обращаться за помощью к специалистам.

Я вот, спровадив мастера, как заправский некромант, оживила дохлый компьютер. Ну, как оживила… Я опять попыталась его включить. Он вполне предсказуемо вновь не включился. Тогда под девизом «хуже уже не будет» я немного его разобрала. Полюбовалась на внутренний мир процессора, перебрала там всё, что смогла перебрать. Вернула процессору его естественный облик и ещё раз – самый-самый последний! – попыталась включить компьютер. Каково было моё удивление, когда он вдруг включился. И не только включился, но и спокойно отдал мне всю информацию с жёсткого диска.

Во второй раз он включаться сходу уже не хочет, но мне это, к счастью, уже и не надо. 

Ходили сегодня с Настей гулять.

 

Станция «Смоленская» в нашем метро не одна. Их две, и прямой пересадки с одной на другую не существует. И я понятия не имею, про какую из них подумала Настя, когда я предложила ей встретиться на «Смоленской».

Осознала я это весьма своевременно - нынешним утром, когда перед выходом из дому благоразумно взглянула на электронную карту метро. А следом за мною всё то же самое осознала и Настя.

Ровно в полдень мы благополучно встретились на «Смоленской-филёвской.  

 

На платформе «Смоленской» нам встретились итальянцы. Тот факт, что они итальянцы, я установила при помощи дедуктивного метода. Они спросили нас - как им оттуда доехать до библиотеки имени Ленина? Мы объяснили им - как. И дружно очень надеемся, что они доехали.

 

На Старом Арбате к нам подошёл Человек-с-Фотоаппаратом. Назвался корреспондентом и попросил разрешения сфотографировать нас рядышком с инсталляцией в честь юбилея Арбата.

Я-которая-терпеть-не-может-фотографироваться внезапно сказала: да пожалуйста!

Мы сфотографировались. И, по-моему, очень здорово получились на фотографиях.

 

На Новом Арбате мы видели мальчишку в deerstalker’е. В охотничьей шляпе Шерлока Холмса, то есть. Умилению нашему не было ни конца, ни края.

 

А у выхода с «Театральной» сегодня стоит очень много разнообразных полицейских машин. Слишком много машин. Подозрительно много, я бы даже сказала. Никто, случайно, не знает – зачем они там сегодня стоят? А то нам любопытно. 

 

Ах, да. Если вы вдруг не в курсе. Название сети кондитерских «Хлеб & Co» расшифровывается как «Хлеб и Кобальт». Потому что «Co» – это двадцать седьмой элемент таблицы Менделеева: кобальт.

За наблюдение это спасибо Насте и её товарищам по учёбе. 

Сначала тебя умоляют о помощи. Потом – угрожают взорвать. А потом – просят засвидетельствовать факт данной угрозы в суде.

Очаровательно!

Называется: Аня впервые за тысячу лет зашла в гости к коллегам…

 

Как это было.

 

Сидим мы с коллегой, болтаем за жизнь, не трогаем никого и трогать не собираемся.

И тут в кабинет влетает она – типичная damsel in distress с поправкой на наши реалии. Влетает – и давай с порога заламывать руки и голосить: спасите, помогите, меня хотят убить.

 

День первый. Сам день – на природе, вечер – в импровизированной химической лаборатории, ночь – в городе.

День второй. Утром – беседовать с понимающими людьми о криптографии и серийных убийцах, днём – гулять, гулять и ещё раз гулять; до упаду.

Идеальные выходные.

 

 

Суббота. «Британские учёные доказали…»

Актовый зал Фундаментальной библиотеки, научное шоу доктора Хала с туманного Альбиона.

Оно начиналось под музыку из бондианы – заглавная тема, привет. И с видеоклипа про мистера Хала в джеймс-бондовском стиле. Химия и Джеймс Бонд – отличное сочетание!

В зале в тот вечер был абсолютный аншлаг. Люди сидели в проходах между рядами, толпились на верхотуре и на балконах. Те, кому в зале места уже не хватило, пытались высмотреть что-то из коридора – боюсь, правда, что безуспешно.

Было много детей, в том числе, совсем маленьких. Они - как, впрочем, и взрослые, - похоже, остались в полном восторге от шоу. Что вовсе не удивительно – шоу ведь получилось просто отличное.

 

А давайте подожжём ассистента! Ну, хорошо, не его самого, а какую-то пену, которую он держит в руках.

А давайте наглотаемся веселящего газа и будем потом говорить и петь песни не своим голосом.

А давайте насыплем льда в бутылку от кока-колы. Польём этот лёд кипятком. Полюбуемся паром, исходящим из нашей бутылки. А потом закроем бутылку крышечкой и – бежать! Потому что бутылка вскоре красиво взорвётся.

И другие забавные эксперименты с прекрасными комментариями мистера Хала.

 

Хал говорил по-английски. Говорил много и с юмором. Перевода, конечно же, не было. Какой перевод! Мы ж в МГУ.

В итоге, многие зрители (и особенно дети) не понимали и пятой части того, что он там говорил. А кто-то не понимал и сотой. Хорошо, что химические эксперименты прекрасны сами по себе, и без дополнительных разъяснений.

Хал – молодец. Он, в отличие от своих коллег-преподавателей, очень быстро заметил лёгкое непонимание в атмосфере.

Заметил. Поинтересовался:

- А кто из вас понимает английский?

Точно выяснил, что – далеко не все. И, что самое замечательное, никоим образом не растерялся по этому поводу. А если и растерялся то ничем не выдал своей растерянности. Сказал: а что – логично, мы же не в Англии, мы же в России. И, как ни в чём ни бывало, продолжил шоу.

 

Ещё из хорошего в тот день был стенд юридического факультета.

Коллеги-юристы выставили на всеобщее обозрение разнообразную криминалистическую технику. Даже машинку для снятия отпечатков пальцев с документов не поленились вытащить из закромов лаборатории. Да что там – они не поленились её включить и гонять в хвост и в гриву до самого вечера.

Забавно, но куда больше, чем механизм работы этой машинки, непосвящённый народ впечатляла его цена - около двух миллионов рублей.

 

И фотографии из Арктики.

И простенькие фокусы в исполнении физиков.

И, конечно, закат – он в субботу был просто прекрасный. Так же, как наконец-то наладившаяся погода.

 

 

Воскресенье.

В воскресенье народу на фестивале было гораздо меньше. Хотя, возможно, что так оно было только с утра пораньше.

Всё так же, с утра пораньше, какие-то милые люди запускали у входа в фундаменталку радиоуправляемый самолётик.

 

Все интересующие нас лекции (в общем – три штуки) проходили на философском факультете. В смысле – в Шуваловском корпусе. На самом деле, там обретается не только философский факультет, но философский из тамошних – несомненно, самый любимый.

Главная достопримечательность философского факультета – это тамошние двери, расположенные в самых неожиданных местах. Дверь в колонну. То есть, в колонне. Дверь, ведущая внутрь узкой стены. Если вы осознали всю бренность этого мира; если мечтаете выйти в окно, но пока не готовы – эти двери для вас.

Если вы ещё не осознали всю бренность этого мира – для вас расписание занятий студентов-философов.

А ещё мы там – на философском – получали дипломы по страноведению. В начале осени, в туманный-туманный день, когда ГЗ было видно только наполовину.

 

В нынешнем солнечно-ветреном воскресенье тоже нашлось место странному. И вновь это странное было связано с ГЗ.

Выходим мы днём, после лекций на

Вы ещё можете это успеть!

Я взрослый, разумный человек. Нет, правда! Но по мне этого, видимо, не заметно.

- На каком курсе учитесь? – спрашивают меня на соседних кафедрах, в бухгалтерии, в учебной части.

- На втором, - говорю.

Мне снисходительно улыбаются: мол, всё с вами понятно.

- Магистратуры, - тем временем, продолжаю я.

И вот тут у людей отпадают челюсти почему-то.

Вам смешно, а мне… мне тоже смешно. Меня за один только нынешний день уже дважды за первокурсницу приняли. И один раз попытались подсказать, где в нашем бедламе обитают подготовительные курсы для одиннадцатиклассников.

 

Когда студенты нашего университета обсуждают, сколько лет им ещё осталось учиться, со стороны это выглядит так, будто они обсуждают, сколько лет им ещё сталось сидеть в тюрьме.

Как безысходность выглядит, в общем. Каждый раз умиляюсь, когда наблюдаю такие беседы.

 

-  А как туда (в факультетскую библиотеку) пройти, вам подскажут наши магистранты, - обнадёжила всамделишных первокурсников некая дама из деканата. И, не дожидаясь реакции упомянутых магистрантов на свои слова, умчалась в закат.

А магистранты в лице меня и моей однокурсницы, тем временем, вдруг отчётливо осознали, что при всём желании: нет, не покажут. Потому что сами не знают. Никогда этим не интересовались. А зачем нам, действительно, факультетская библиотека, когда на свете существуют книжные магазины и интернет?

 

Страшная тайна: вот уже который год я принципиально не читаю никаких учебников по праву. Я читаю только законодательство – там есть всё, что мне надо знать. А всё, чего там нет, - это лишняя информация. И ладно бы ещё просто лишняя, так нет же – она, к тому же, ещё и совершенно неинтересная.

 

К вопросу о законодательстве.

Благополучно проходив одну четвёртую часть семестра с устаревшим УПК (что, по меркам юрфака, почти смертный грех), я решила – пора. Пора, наконец-то, дойти до книжного магазина и приобрести действующую редакцию кодекса.

Итак, книжный. А там – тетрадки в кружочек, вместо банальной клеточки, ручки в форме человеческих и не только косточек. Эх, где же всё это великолепие было, когда я училась в школе! Мне его в те времена так не хватало.

 

Недавно видела своего пропащего одногруппника. Да, это Событие с большой буквы, потому что видела я его в третий раз за всё время учёбы в магистратуре. Или, может, в четвёртый. Хожу теперь, хвастаюсь преподавателям: я его видела, а вы - нет. И, знаете, все проникаются значимостью момента.

Видела я его на лекции Прокурора. Прокурор этот обычно весь из себя суровый и недружелюбный. А тут вдруг был добрый и, кажется, даже немного растерянный. От радости по поводу встречи с Пропащим, не иначе.

Чтобы вы понимали масштабы сей радости: он у Пропащего научрук. О чём сам Пропащий, по его словам, узнал две недели назад.

 

Научрук – как много в этом слове. Я свою официальную научную руководительницу не видела и не слышала с марта, наверное. А неофициальной сейчас совершенно не до меня. И пускай будет не до меня как можно дольше.

 

Источник, заслуживающий доверия, сообщает занятные вести с полей: наша кафедра потихоньку трещит по швам.

Административный персонал уже слегка разбежался. А всё из-за какой-то очередной реформы образования. В результате этой реформы зарплаты сотрудников вуза должны были стать больше. Должны были. А стали, в конечном итоге, ещё меньше, чем были, – хотя вот, казалось бы, куда уж там меньше-то.

Зарплаты уменьшились, а работы при этом меньше не стало. Вот люди и побежали туда, где получше.

Работа сбежавших секретарей и не только упала на плечи преподавателей. Тех это всё не сказать, что обрадовало. Тем более, что с их зарплатами тоже сталось что-то печальное. В итоге, они теперь тоже хотят бежать. И хотят они этого очень правильно.

Лишь бы только не разбежались раньше моей защиты. Вот после защиты – да на здоровье. После защиты – хоть трава не расти в этом очаровательном учреждении.

 

Сейчас пойду узнавать – изобрёл ли тот милейший дядечка с кафедры, очень похожий, и на Никулина, и на нового Доктора Кто одновременно, смысл жизни содержание своего предмета. 

Понедельник – день тяжёлый.

В понедельник мой комп, не выдержав жизни такой, внезапно скончался. Внезапно – это вообще ключевое слово в общении с техникой, как я понимаю.

Комп не жалко - он своё отслужил. Жалко ту информацию, которая благополучно осталась в недрах его памяти.

С другой стороны, я давно собиралась устроить масштабную чистку жёсткого диска. Так бы – когда ещё собралась. А так – оно всё само: и собралось, и свершилось. Ну и что, что весьма неожиданно и радикально. Зато быстро и наверняка.

К тому же, всё самое важное мне обещали восстановить и вернуть.

Что интересно: куски диссертации в понятие самого важного не входят никоим образом.

Кстати, про диссертацию. Чует моё сердце, это она старый комп доконала. Она могла.

 

Хорошо жить в двух шагах от магазина цифровой техники. Сломалось дома что-то жизненно необходимое – вышла, прошла двадцать метров и купила ему замену. И всё. Никаких поездок на другой конец города, никакого таскания тяжестей.

Вообще-то, я знала, какой ноутбук хочу. Но его в магазине, естественно, не оказалось. Бежать в другой магазин мне уже было некогда. Поэтому я купила первый попавшийся. Приглянувшийся, в смысле. И сейчас своим выбором очень довольна. А за тем, который хочу, поеду потом специально.

 

Хотела бы я показать вам свои выходные на фотографиях. Но не судьба. Если до компьютера мои руки дошли, наконец, то до фотика они доберутся явно нескоро. Что ж, не могу пока показать, так хоть расскажу.

Выходные прошли под девизом: «Круг Света 2013». Посмотри всё-всё-всё, что покажут в рамках этого фестиваля. И я посмотрела!

 

Пятница, вечер. Открытие фестиваля в «Лужниках» меня как-то не впечатлило. Тем не менее, на следующий день я, прихватив с собой маму, вновь помчалась на фестиваль. На этот раз – в Царицыно. Изначально мы собирались совсем не туда. Мы собирались на Театральную площадь. Но там мы и безо всякого фестиваля бываем почти ежедневно. А в Царицино не были уже тысячу лет, а тут такая оказия.

Приезжаем в Царицино. А на в входе в парк – очередь. Длинная такая, аж до самого выхода из метро. И даже чуть дальше.

Очередь. В Царицино. Впервые в жизни такое вижу.

Самой лучшей и интересной частью нашей вылазки на природу были скитания по холодному, тёмному парку на обратном пути под девизом: давай срежем путь.

А вот световое шоу, ради которого мы туда, собственно, и поехали на ночь глядя, нас здорово разочаровало. Не то, чтобы оно было ужасным, нет. Всё было довольно мило. Но примитивно. Катастрофически примитивно для шоу.

Дворец менял свой окрас. Иногда. Очень нечасто. С просто синего, скажем, на сиреневый с розовым. А потом – по прошествии ещё целой вечности – скажем, на просто красный. Или на белый. Действо это сопровождали пляски лучей белого света. И музыка. Однажды, на пару минут, включили фонтан. И всё. Никаких вам оптических иллюзий, никакой световой живописи. Одним словом: скучно!

На фотографиях всё это выглядит гораздо лучше, чем в жизни.

А ведь там ещё был парк инсталляций! О, думала я, сворачивая туда, уж там-то точно должно быть что-нибудь потрясающее. Но ничего потрясающего там не оказалось. Увы.

Из парка мы сбежали за час до окончания светопреставления. Мама хотела ехать домой – отогреваться. Я хотела доехать до Театральной площади и узнать, что творится там. В конечном итоге, поехали мы на площадь.

Приезжаем. На площади – ничего. Ни намёка на представление. И люди все энергично расходятся кто куда. На дворе половина одиннадцатого. Теоретически до окончания фестивального дня ещё аж полчаса. По всем внешним признакам, этот день завершился раньше положенного. Пока мы стояли и думали, куда нам двигаться дальше, Большой неожиданно озарился всеми цветами радуги. И началось представление. Целых три представления даже.

И знаете – что? Представления эти были прекрасны-прекрасны. За исключением, может быть, пары мелких фрагментов. Особенно мне приглянулось «строительство» Большого и та история, на протяжении которой театр превращался в другие, не менее интересные и красивые, московские достопримечательности. И космос, конечно. Я бы сказала вам: срочно бегите и приобщайтесь, да, к сожалению, поздно уже. 

Обычно я очень печалюсь о том, что у нас осенью рано темнеет. Семь часов – это очень рано, на самом деле. В выходные я тоже жалела о том, что темнеет в семь. Только в этот раз семь часов – это было не рано, а слишком поздно. Темнело бы раньше – дольше длились бы фестивальные дни, больше всего

Есть у меня один таракан.

Я не могу говорить о всяческой ерунде с человеком, с которым мне надо – нам надо – поговорить о чём-то серьёзном и важном.

Речь не идёт о выяснении отношений. Отношений ни с кем я не выясняю принципиально. Потому что если отношения надо выяснять – их не надо выяснять. Их надо прекращать как можно скорее. В противном случае, ты всю жизнь будешь выяснять отношения вместо того, чтобы жить.

Речь идёт о каких-то делах, планах, проблемах, которые касаются не только тебя. Не потому, что тебе так хочется, а просто потому что.

И когда при наличии этих дел, планов, проблем и тысячи сопряжённых с ними неясностей, человек старательно не обсуждает со мной их, зато радостно обсуждает всё, что угодно, кроме, я чувствую себя... сюрреалистично. И вовсе не в лучшем смысле этого слова.

 

Второй таракан – прародитель первого.

Я не могу «не думать об этом», если «это» является для меня важным. В моём понимании, на свете не так уж и много действительно важных вещей, и те немногие, которые всё-таки есть, определённо стоят того, чтобы о них думать.

Для кого-то издевательство – это когда у них просят совета. А для меня издевательство чистой воды – советы не думать о важном.

«Не думай», - такой совет, на мой взгляд, может дать только тот, кто в состоянии сам его выполнить. Лично я – не в состоянии. В принципе. Я могу не афишировать свои мысли, могу, помимо действительно важного, думать на сто пятьдесят тем и параллельно с этим делать сто дел. Но вот совершенно не думать о важном - хотя бы секундочку, хотя бы рефреном - я не могу. На то оно мне и важное, в конце-то концов.

 

Таракан номер три.

Я не могу говорить о своих проблемах с теми, кого они не касаются, включая близких людей. Не касаются - не в эмоциональном смысле этого слова, а в чисто физическом и логическом.

Во-первых, я вообще не люблю говорить о проблемах – для меня говорить о проблемах гораздо сложнее, чем их решать. Гораздо, гораздо сложнее.   

А во-вторых, проблемы, в моём понимании, следует обсуждать исключительно с теми, кто в них виноват. И даже не обсуждать, а требовать исправлений и извинений.

Или с теми, кто может помочь разрешить их. Но это только в том случае, если мне жизненно необходима их помощь.

Или с теми, на ком эти проблемы непосредственно отражаются: чтобы люди были в курсе происходящего и знали, на что стоит рассчитывать, а на что – лучше не надо.

Всех остальных эти проблемы технически не касаются. И, по моему скромному мнению, касаться никоим образом не должны. А зачем? Чтобы люди лишний раз расстраивались и беспокоились за меня? Ну, уж нет. Не знаю, как вам, а вот мне такого счастья не надо.

Моя идеальная Вселенная – это такая Вселенная, где я беспокоюсь за всех подряд, а за меня никто не беспокоится. И не станет беспокоиться ни в каком случае. Потому что – а что за меня беспокоиться? Что со мной станется? А если и станется, то, тем более, к чему лишние беспокойства?

Притом, я вполне могу говорить с окружающими о других нехорошестях жизни, помимо своих проблем.  О том, например, что меня возмущает. Или - что мне не нравится. Или - с чем я категорически не согласна. Одним словом, обо всём том, что важно для меня, но не настолько важно для них, чтобы они из-за этого волновались. 

Притом, если вы мне близкий человек, и вы напрямую спросите: что не так, - я отвечу. (Вас, кстати, должно смущать «отвечу» там, где должно быть «признаюсь»). Отчего ж не ответить, если вы всё равно уже беспокоитесь. А вы беспокоитесь, если спрашиваете. И если я не отвечу, то, по логике, будете беспокоиться ещё больше. Или просто больше, чем следует. А этого счастья мне тоже не надо. 

 

Таракан номер четыре. В горе и в радости.

Для кого-то близкие люди – это люди, с которыми можно поделиться своими проблемами. Для меня – это такие люди, с которыми можно разделить свою радость.

Радость, в моём понимании, - это нечто гораздо более личное, чем любые проблемы.

И если о проблемах своих, когда они есть, я предпочитаю молчать, то радостями и грандиозными планами делюсь только с теми, кто «ты меня понимаешь».

А с теми, кто не понимает, я не общаюсь. То есть, общаюсь, конечно, время от времени, но только на общие темы. Или о них самих. Никаких проблем с доверием и ничего личного. Просто чёткая градация всего на сокровенное и не очень, и нежелание низводить сокровенное  до темы

На дворе всего лишь тридцатое сентября. В Москве, меж тем, уже - первый снег. И даже не совсем первый, как я понимаю, а первый в этом году, который я вижу своими глазами.  

Красиво, конечно, но холодно просто ужасно.

Как дальше жить в таком климате – это большой вопрос. И с каждым годом этот вопрос становится всё актуальнее.

 

Мне сегодня в час пик в метро уступили место, потому что я была без наушников и без макияжа.

- Такие девушки нынче редкость, - сказал мил-человек, уступивший мне место. - Их беречь надо.

 

А вчера ко мне на тёмной, пустынной улице подошёл человек наружности «за плечами три срока». Спросил – сколько времени?

Я ответила. И, знаете, он так этому удивился. Так удивился, что аж растрогался.

Сказал:

- Понимаете, я до того, как вас встретил, спрашивал время у четырёх человек. У каждого из них был в руках телефон. То есть, технически они подсказать мне могли. Могли. Но никто из них не подсказал - все отмахнулись. 

А всё потому, что человек, обратившийся к ним с вопросом, непрезентабельно выглядел.

  

Мир, в котором девушка без наушников в ушах и макияжа – это редкость, а люди ленятся подсказать время прохожему, если он плохо выглядит, - ты безумный, безумный. 

Дорогое Мироздание играет со мной в вышибалы. Кидается в меня тяжёлыми предметами, то есть. Опять.

 

От моего дома до «Шоколадницы», где мы должны были встретиться с Трем, рукой подать. От силы четыре минуты пешком по прямой. Всего лишь четыре минуты. По ровной дороге. По родной улице. Казалось бы, что может случиться? Да всё, что угодно, на самом деле.

 

В этот раз на меня попытались свалиться строительные леса.

Иду себе мимо них преспокойно, ни их самих, ни кого-то другого не трогаю. Вдруг боковым зрением замечаю какое-то подозрительное движение за своим правым плечом. Оборачиваюсь и вижу: она. Боковая часть металлической конструкции. Валится на меня.

Ладно, реакция у меня хорошая, от столкновения с железной рамкой я увернулась.

 

Рамка с грохотом падает на тротуар. Прохожий, которого я едва не сбила с ног, уходя, а точнее -  отпрыгивая от столкновения с ней, радостно вопит: «Круши, ломай!». А на лесах - вернее, на том, что от них осталось, - тем временем, стоит обалдевший строитель.

 

Это, кстати, уже не первый случай, когда ремонт всего подряд на том отрезке улицы делает мою жизнь интереснее.

Однажды мне под ноги уронили отвёртку, которой до этого чинили кондиционер.

А совсем недавно я вывихнула ногу, неудачно наступив на укатившийся из эпицентра строительных работ болтик.

 

До «Шоколадницы» я, в конечном итоге, всё же дошла. И даже живая. И даже целая и невредимая. Что приятно не менее: Трем до неё дошла тоже. И тоже – целая, невредимая и, вообще, замечательная. 

Намедни мы с Катериной вскочили ни свет, ни заря и поехали на край света. Основная прелесть этой затеи заключалась в том, что самим нам туда было не надо от слова совсем. Туда было надо одной Катиной знакомой. Но знакомой ехать туда было слегка не с руки. Поэтому она попросила съездить туда Катерину. Съездить и купить ей там «то, не знаю, что». Катерина – добрейшей души человек – естественно, согласилась. А я увязалась следом, потому что не видела Катерину добрых полгода и, если бы не навязала ей своё общество в тот день, то наверняка не увидела бы ещё столько же.

 

Катерина – разумный человек. Катерина поехала на край света в перчатках. И в тёплой куртке.

А я – я молодец. Я с утра пораньше посмотрела на календарь, увидела там сентябрь - всего лишь сентябрь, а не холодную зиму, - накинула лёгкий плащ и умчалась в туман.

Меж тем, на улице был не совсем тот сентябрь, который на календаре. Вернее, не так. На улице был не совсем тот сентябрь, который мне бы хотелось там видеть. Совсем не такой тёплый, как в прошлом году, когда тем же числом я с комфортом расхаживала по городу и без плаща, в одном пиджаке.

То, что мёрзну я вовсе не потому, что – ну, это ж я, а потому что на дворе холодорыга дичайшая, до меня дошло только на десятом километре МКАД. Далековато от дома.

 

За этот день я впервые в собственной жизни:

- Побывала на самом юге салатовой ветки метро. Так, в московской подземке больше не осталось незнакомых мне станций.

*Сверившись с картой…*

А, нет, осталось всё-таки полторы штуки – новых. Ну, ничего, однажды нелёгкая занесёт меня и туда!

- Побывала на вещевом рынке.

Боже, я думала, они давно уже вымерли. Ан-нет. Живут. Но зачем – вот в чём вопрос.

 

Четырнадцатый километр МКАД – это ещё Москва. Девятый или, скажем, одиннадцатый километр МКАД – это тоже Москва. Тем более.

А так, с виду, и догадаешь. Даже не заподозришь. С виду там не столица страны, там степь да степь кругом.  

Степь в тумане. На самом деле, прекрасное зрелище. Как раз в моём вкусе.

Стоишь ты с утра пораньше посреди этой степи, на ледяном ветру в лёгком плаще, вглядываешься в туман и думаешь: мы отсюда никогда не уедем.

 

Была у нас мысль – заглянуть заодно и в Икею, раз уж в той стороне гуляем. Была у нас мысль – пройтись до Икеи пешком. Там же недалеко, судя по указателям на шоссе. Наиболее гениальной из вышеперечисленных идей была идея выше не перечисленная: не идти туда пешком, а поехать. Потому что идти там было, как оказалось впоследствии, сто лет по лугам и полям. И по холоду.

 

Проходим мимо стенда с посудой – на большом расстоянии от него. Только проходим, как за спиной раздаётся оглушительный грохот. Это всё содержимое стенда, едва мы прошли мимо него, изящно обрушилось на пол.

 

Сидим с Катериной в кафешке, обедаем. Беседуем про Ганнибала Лектера. Ну, как беседуем. Катерина, по моей просьбе, пересказывает мне сюжеты тех книг о нём, до которых я пока не добралась и вряд ли доберусь в ближайшее время. Пересказывает в красках и лицах, чтобы я могла понять, какие из этих красок и лиц нашли своё отражение в современном сериале, а какие – нет. Я пересказ радостно комментирую. В общем, всем весело.

И тут я оглядываюсь по сторонам. И вижу, что за некогда пустовавшим соседним столиком сидит девочка лет двенадцати. И судя по тому, каким глазами эта девочка смотрит на нас, мы ей своими беседами о высоком слегка покорёжили хрупкую детскую психику. И даже не слегка.

Прости нас, бедный ребёнок!

 

Я не спала ночь накануне нашей прогулки. И ночь накануне кануна я не спала тоже. Я, вообще, не помню уже, когда в прошлый раз спала. Знаю только, что это было давно. Очень давно. И неправда. Поэтому, а также потому, что на дворе нынче жуткое межсезонье, которое мой организм, в отличие от меня самой, на дух не переносит, я целый день спала на ходу. Буквально. Совсем буквально. Вернее, наоборот. Я моментально впадала в спящий режим, стоило мне остановиться или умолкнуть.

Я нечасто впадаю в спящий режим. Очень нечасто. По иронии судьбы, подавляющее большинство этих «нечасто» происходит именно на глазах у Катерины. Бедная Катерина!

 

А ещё я ела мороженое. По собственной инициативе. Я, поедающая мороженое, – это явление крайне редкое. Я вам больше скажу: это картина из разряда  «апокалипсис сегодня». Потому что, вообще-то, я мороженое не ем. Годами. Во-первых, не очень его люблю. Оно для меня слишком

Первый учебный день в этом году был такой первый, а главное – такой учебный. Продлился он от силы пятнадцать минут.

Пришла на кафедру я. Пришёл наш деревенский детектив, с которым у нас должно было быть занятие. А больше никто не пришёл. Как обычно.

Он пришёл, понимаете? А я уж и не надеялась. Я слышала: он уволился. Шутила ещё, что уволился он, наверное, потому, что не выдержал наших насмешек: всех этих весёлых истерик в ответ на свои бесконечные и просто страшно комичные жалобы и возмущения жизнью.

Ан-нет! Не уволился. Но это только пока…

Впрочем, я отвлеклась. А человек вот пришёл. В нужный день. Вовремя. Без лишних напоминаний. Какой молодец!

Посмотрели мы с ним друг на друга. Посмотрели на расписание – удивились. Обсудили наши планы на будущее. Ещё раз посмотрели на невменяемое расписание. После чего с чувством выполненного долга разошлись – кто куда.

 

Разошлись мы чудесно.

Во-первых, лишь со второй попытки. Потому что нельзя просто так взять и уйти с кафедры, не забыв там что-нибудь нужное.

А во-вторых, как выяснилось на следующий день, слегка преждевременно. То есть, я-то ушла вовремя – когда отпустили с единственной за день пары, тогда и ушла. А вот товарищ преподаватель сбежал с факультета сильно раньше, чем следовало. Общение со мной произвело на него такое сильное впечатление, что он забыл, что у него в расписании стоит ещё одна пара. И вместо того, чтобы, спровадив меня, пойти на эту самую пару, пошёл, как и я, домой.

Прекрасная женщина из деканата, со свойственной ей мягкостью и тактом, прокомментировала его побег следующим образом:

- Совсем свихнулся мужик.

 

 

Второй учебный день в этом семестре был ещё лучше. Начался он с того, что милейший дядечка с кафедры сообщил мне:

- Вы знаете, у нас беда!

- И заключается она в том, - продолжил он после небольшой паузы.

- … Что предмета, который вы должны у нас вести, не существует в природе, - предположила я.

И, знаете, я оказалась права!

Предмета, который этот милейший дядечка должен у нас вести, действительно, не существует в природе. Не существовало, точнее, до того распрекрасного дня. А теперь он существует. И это, собственно, всё, что мы с дядечкой о нём знаем.

 

Но дядечка – он на то и милейший, что пообещал к следующему занятию изобрести содержание этого предмета. Раз уж сам предмет уже изобрела та самая дама из учебной части, которая, у нас, вообще, не в меру изобретательная, чтоб не сказать хуже.

Не факультет, а сплошные изобретатели.    

 

А ещё этот дядечка – внезапно! – меня узнал. Хотя видел однажды: полгода назад и мельком. И, вообще, со спины.

А ещё он уже наслышан о нашей незримой группе, которая как бы есть, а как бы есть одна я. Но об этом уже, по-моему, наслышаны все.

Я, пока болтала с ним, всё думала – кого же он мне напоминает. А напоминает он мне Юрия Никулина. Немного. И немного – Питера Капальди (нового Доктора Кто).

 

 

Про расписание, этот неиссякаемый источник недоумения, надо сказать отдельно – оно того стоит.

Всего не в меру изобретательная дама из учебной части изобрела нам три новых предмета. На том её творческая энергия благополучно иссякла. Творческая энергия иссякла, а чёрные дыры в расписании остались. В больших количествах.

Дыры надо было чем-то заполнить. И их заполнили. Предметами из прошлого семестра. Теми самыми, с которыми мы ещё в середине весны уже не знали – что бы ещё такое сделать. Потому что информация кончилась, в учебное время осталось.

В общем, когда я получила расписание занятий нашей группы на этот семестр, я подумала, что мне дали не то расписание. Но нет, расписание оказалось то самое. Как всегда, поразительное. 

Я так хотела сказать вам что-то разумное, доброе, вечное. А потом на меня немного упало окно. Точнее, стекло из кухонной форточки.

Началось в колхозе утро! Дело, кстати, действительно было ранним утром.

Милый дом, наконец, осознал, что – о, непутёвая хозяйка вернулась! То есть, совсем вернулась, а не только на пару часов. И вот – поприветствовал меня с присущей ему оригинальностью.

И тебе, милый дом, тоже привет. И доброе утро.

 

Домой я вернулась ещё в понедельник с утра пораньше. Из Вены, куда уезжала на выходные.

 

Первое, что я сделала, оказавшись в Вене, - это чуть не попала под машину. На самом деле, это не я чуть под неё не попала. Это она чуть на меня наехала. Не наехала, хотя, надо сказать, очень старалась.

Переход. На светофоре горит зелёный для пешеходов. Зелёный горит, я иду, всё логично и даже по правилам.

К переходу подъезжает легковая машина. Естественно, тормозит. Тормозит, тормозит, почти останавливается. Но у самой «зебры» вдруг резко срывается с места и едет прямиком на меня.

Из-под колёс я в итоге буквально выскользнула. Вывернулась в последний момент.

А машина, скрипнув шинами, умчалась в дождливую серость.

Что-это-было?

 

Вена. Ночь на дворе. Открываю окно, дабы узнать – как там на улице: холодно или не очень. Слышу стрёкот кузнечиков. Очень громкий стрёкот кузнечиков. Думаю: э-э… Кузнечики? В центре города? Слуховые галлюцинации от недосыпа?

Гонимая любопытством, я ту же помчалась искать этих кузнечиков. Вернее, место их обитания. Думала, найду какой-нибудь парк. Ага, как же! Нашла заросший бурьяном пустырь.

А потом я нашла кладбище. И ночная прогулка как-то так окончательно удалась.

 

Кстати, про Вену. И про Прагу – вдогонку к предыдущим историям.

Мало кто знает, но у Чехии и Австрии есть одна общая достопримечательность – дорога из Праги в Вену. Я не вспомню сейчас её буквенно-цифровое наименование, но это та дорога, которая – на Брно.

Прелесть этой дороги заключается в том, что она, хоть технически и европейская, но на деле – такая российская: ни единого ровного метра. Едешь по ней на машине - на хорошей машине, на очень хорошей машине, - а чувствуешь себя при этом так, будто едешь на лыжах роликах. По камням неровной дороге. Вцепившись руками в багажник чьего-нибудь велосипеда. Сотрясаешься, в общем, как жертва болезни Паркинсона. И зубами клацаешь в такт. И так – на протяжении трёх с половиной часов.

А теперь смейтесь: дорога эта – платная.

 

Ещё одна достопримечательность, о которой мало кому известно, находится на обочине этой чудесной дороги, совсем на границе.

Приграничный магазинчик.

Захожу туда прохладным августовским вечером – по пути в Австрию – за водой. Следующим вечером – уже на обратном пути в Чехию – снова туда захожу. На кассе работает та же девушка, что и накануне. Девушка внимательно смотрит на меня и вопрошает:

- Простите, а это не вы тут были вчера?

Я признаюсь, что - да, я.

Тогда девушка смотрит на меня ещё внимательнее и спрашивает: 

- А по какую сторону границы вы собираете ночевать сегодня?

Кто там говорил, что меня скоро пограничники начнут узнавать безо всякого паспорта, просто в лицо? Так вот – считайте, что уже.

 

И, наконец, третья достопримечательность всё на той же границе.

Монастырь на самой вершине горы. Внутрь него я не заходила, но со стороны да на фоне заката он выглядит весьма любопытно.

 

Что вам ещё рассказать про Австрию?

Город Баден. Тот самый город, куда можно приехать из другого города (Вены) на трамвае. 

Вена. В Вене есть как минимум одна чисто английская красная телефонная будка, и кое-кто (не будем показывать пальцем) только что хоровод вокруг неё не водил. А ещё там есть опера. Приехал в Вену – притворись культурным человеком, сходи в оперу, ага. 

И снова с вами постоянная рубрика этого дневника: "Приехали!" 

 

Едем с утра пораньше из аэропорта домой на такси. И, знаете, я думала, что мы не доедем до дома. Нет-нет, водить машину шофёр умел, и даже неплохо. И пробок на дорогах не было в кои-то веки. Но в машине работало радио.   

 

В эфир звонит некто Коля. И у Коли с ди-джеем завязывается замечательный диалог:

 

- Кем ты работаешь, Коля?

- Я велосипеды чиню.

- А что же ты, Коля, делаешь зимой – когда велосипеды не актуальны?

- А зимой я чиню лыжи.

- И часто лыжи ломаются?

- Ой, знаете, очень! Народ же на них по камням ездит.

- Э-э… По камням? Но зачем?!

- Ну, понимаете, у нас в городе зимы не очень холодные. Снега обычно выпадает совсем немного. Но на лыжах-то людям покататься хочется всё равно. Вот они и катаются. А снега на дорогах мало. А сами дороги неровные, на дорогах камней полно…

 

И тут мы с шофёром поняли, что нас накрыло мы в России. И дружно забились в конвульсиях от осознания и умиления. Хорошо, что на светофоре тогда горел красный свет, и такси наше стояло на месте. Потому что, если бы мы с водителем забились в конвульсиях на полном ходу - а мы бы забились, как тут не забиться после таких заявлений - мы бы… недалеко мы бы уехали.  

Пятница, тринадцатое – замечательный день. И самое время поведать вам о некоторых моих августовских приключениях.

 

Я была в Праге, когда Чешский парламент совсем распустился.

Господам депутатам из тамошней нижней палаты наскучило быть депутатами. Так что они собрались, дружненько проголосовали за роспуск своей компании и разошлись кто куда ко всеобщему удовольствию.

Всё прошло тихо, мирно, без споров и нервов. Ну, совершенно, неправильно! В сущности, незаметно. Но главное, что прошло. Главное - было. Спасибо вам, чешские парламентарии, за это. Я, знаете ли, люблю просыпаться, включать новости и узнавать, что в стране, где я сегодня проснулась, больше нет той власти, которая была ещё вчера. Или вообще больше нет никакой власти. У всех свои слабости, как говорится. И свои недостатки.

 

Чехия – это Богемия. Я всегда это знала. Знала, но одно с другим, тем не менее, как-то не ассоциировала.

Чехия – это Богемия. И, когда на бегу по Праге ты вдруг отчётливо это осознаешь, это всё объясняет.

На этой радостной ноте хотелось бы передать пламенный привет сэру Артуру сами-знаете-какому. Сэр Артур, признайтесь, вы тоже однажды очень удачно съездили в Чехию, да?

 

Помните, я тут упоминала одно презабавное происшествие? То, которое навсегда останется не только в моей памяти, но и в памяти служащих пражской криминальной полиции. И не только пражской. Так вот. Сейчас я вам про него расскажу.

Скандал в Богемии.

 

А ещё я:

- Видела немецкую тюрьму. Изнутри.

А что в Берлине видел ты?

- Каталась на берлинском метро.

U-Bahn.

- Беседовала о жизни, Вселенной и вообще с черепами из чешского Костехранилища. Черепа эти, несмотря на отсутствие у большинства из них нижних челюстей, - отличные собеседники. If you know, what I mean.

- Нашла в Берлине кусочек Лондона, а в Праге – кусочек Парижа, и не один.

- Была в гостях у настоящего графа.

- Ездила в Польшу.

Я никогда не хотела побывать в Польше. А зря.

- Собирала ракушки в Дрездене. Где в Дрездене можно найти ракушки, спросите вы. А вот можно, как оказалось. Просто места знать надо. А ещё надо совсем не знать немецкого языка – чтобы не понять, что там написано на табличке, запрещающей в эти места заходить.   

- Встречала рассвет в горах на границе между Польшей и Словакией.

- Бегала по ночной Праге.

И другие прелести Пражского Града.

 

И – да. Магическая Прага. Это понятие уже никогда не станет для меня прежним. Никогда.

Почему? Об этом я вам тоже когда-нибудь обязательно расскажу.   

Мы с Настей хотели просто погулять. Просто погулять по любимому городу. Нам даже с погодой повезло в кои-то веки.

И целых полдня мы, действительно, просто гуляли – так мирно, спокойно, что даже самим не верится. А потом начались приключения.

 

Идём мы радостно по Новому Арбату. Мы – это я, Настя и Тардис. Мини-версия Тардис, которую Настя приобрела часом ранее в палатке на Гоголевском бульваре.

Москва – замечательный город. В Москве Тардис не надо ждать и искать. Её можно просто купить в обычной палатке.

Идём и идти собираемся аж до Курской. А оттуда мы собираемся ехать в Измайловский парк.

 

Выслушав бесконечный рассказ о моих августовских путевых и, притом, непутёвых до ужаса приключениях, Настя сказала:

- Когда ты в следующий раз соберёшься куда-нибудь ехать, я поеду с тобой. Потому что я тоже хочу таких приключений!

Я ответила, что, если ей хочется приключений, то за ними совсем не обязательно ехать куда-то. Их можно найти и здесь.

И когда же я научусь осторожному обращению со словами?

 

Путь наш лежал через самый центр города. Самый центр города в этот прекрасный день (день города, да) был перекрыт. Перекрыт он, как водится, был в самых неожиданных и самых неудачных (не только с точки зрения пешехода, но и с точки зрения человека, который кое-что смыслит в общественной безопасности) местах.

- Sinnerman, where you gonna run to?

Как очень верно подметила Настя, если бы действо, описанное в тексте этой песни, происходило на территории российской столицы, то главный вопрос (жизни, Вселенной и всего такого) к грешнику звучал бы немного иначе. А именно:

- Sinnerman, how will you run to?

Потому что «куда бежать» - это в Москве не вопрос. А вот «как добежать туда, куда тебе нужно, при вечно перекрытых/перегороженных/раскопанных с какой-то великой целью дорогах» - вопрос, и ещё какой.

 

Журфак МГУ на Моховой улице.

Фасад факультетского здания украшает плакат с надписью: «Здравствуй племя молодое, незнакомое!».

Надпись как бы намекает первокурсникам, кем их считают старшие товарищи.

 

Добрых полчаса мы методично обходили полицейские кордоны. Обходили по такой траектории, что ни в сказке сказать, ни в учебнике по баллистике написать. А потом это дело нам надоело, и мы спустились в метро.

 

 

Мне нельзя ходить с друзьями в городские парки. То есть, это моим друзьям нельзя ходить в парки со мной. Потому что каждый раз, когда я иду в парк с кем-то прекрасным и дружественным, мы обязательно встречаемся там с кем-нибудь или чем-нибудь странным.

 

-Можно я пойду следом за вами?(с)

Много букв про вчерашние приключения будет завтра. А сейчас будет много букв про политику. Про политику, говорить о которой в приличном обществе, по-прежнему, как-то даже неловко.

 

В наших краях нынче выборы мэра. Каравай, каравай, кого хочешь - выбирай. И ведь, действительно, выбирай кого хочешь. Кого ни выбери – результат, в конечном итоге, будет примерно один и тот же.

 

«Я буду голосовать за кандидата Такого-то, потому что он мужественный и красивый, и жена у него симпатичная».

«Кандидата Такого-то не жалует нынешняя власть, а это однозначно говорит о том, что он честный человек».

Вы прослушали отрывки из интервью взрослых, вроде разумных, местами публичных людей.

О том, что они взрослые и разумные, так, по одним их высказываниям, без специального уточнения, и не догадаешься.

 

А кандидат, которому эти взрослые, вроде разумные люди адресовали свои в высшей степени сомнительные комплименты, их не только прослушал. Он их ещё напечатал в своей газете-агитке.

Получилось непреднамеренное признание: ребята, я красивый, женатый и не в ладах с властью, и на этом мои достоинства резко заканчиваются. Зато честно.   

 

Другой кандидат – совсем молодец.

Ушёл в отставку раньше срока без какой-либо веской на то причины, исключительно потому, что «хочу новые выборы, и поскорее». И ладно бы хоть – ушёл. Какое-никакое решение было бы. Так нет же – он как бы ушёл, а как бы остался. Мэр Шрёдингера. Смотреть было противно.

Отказался от участия в дебатах.

С избирателями тоже отлично поговорил. Написал нам: я знаю, что буду делать, когда меня выберут мэром. И всё. То есть, что именно – уточнить поленился. А и действительно – зачем уточнять? Дорогой избиратель, ты ж понимаешь!

 

Что делают в избирательных списках ещё четыре кандидатуры, совсем непонятно. В том числе, им самим. По всей видимости. Потому что они сидят и молчат, сидят и молчат. Второй месяц молчат уже. Загадочные люди.

Они молчат, а я делаю выводы. Выводы, прямо скажем, не утешительные.

Если за два месяца предвыборной агитации люди не потрудились хоть как-то себя проявить, значит, им нечего проявлять. Значит, они просто-напросто не заслуживают к себе никакого внимания. 

Как, однако, отлично мы с Машенькой съездили в Брест.

 

Машенька боится летать на самолётах. Поэтому мы поехали в Брест на поезде.

Чтоб я ещё раз поехала куда-то на поезде? Куда-либо дальше Питера? Да, ни за что! Ну, если только при полном отсутствии адекватных альтернатив. А так – Ни. За. Что. Ни за какие коврижки.

Люди добрые! Если вдруг вы боитесь летать на самолётах, езжайте в Брест на поезде номер семь. Срочно! Поездка на этом поезде по означенному маршруту – это лучшее лекарство от аэрофобии. Нет, правда. Уже к середине такой поездки перспектива её повторения будет пугать вас гораздо больше, чем перспектива полёта на самолёте.

И вот почему.

 

– Если б я знал, на каком поезде мы поедем до Бреста, я бы пошёл до Бреста пешком. (с)

 

Кто уехал в другую страну без загранпаспорта?

 

Кого нельзя подпускать к государственным границам на пушечный выстрел? Кто случайно забрёл на государственную границу? Кто долго и радостно по этой самой границе гулял? То есть, прямо по ней. Без документов и малейшего представления о том, где именно гуляет.

И ладно бы это ещё была наша, российская граница, но нет. Граница была белорусско-польская.

(На русско-польскую границу мне в прошлом году не позволили забрести добрые люди, а так бы я забрела, да).

Кого жизнь ничему не учит? Кто снова полез в заброшенное здание и столкнулся там с чем-то весьма подозрительным?

Дурная голова ногам покоя не даёт.

 

Про город. Пунктиром.

 

Что я там говорила про «ни за что»?

 

Москва встретила нас жутким ливнем и холодом. Сразу видно – очень соскучилась. 

Вот я и дома! И пробуду тут целых четыре часа. А потом – чрезвычайно внезапно, в том числе, для самой себя – снова уеду.

Недалеко – всего за одну границу. Если хотите, можете угадать – какую. Ненадолго – буквально на пару дней. За компанию и на поезде, что уже интересно.

 

Казалось бы, не была дома всего ничего – меньше месяца. А по ощущениям – полгода, как минимум.

Соскучилась по всем вам, соответственно, просто ужасно.

 

Если по окончании отдыха ты не валишься с ног - значит, отдых твой не удался. Я с ног валюсь. И вовсе даже не образно. Отдых мой удался, одним словом. Даже более чем. 

Ну, то есть, как отдых… Отдыха в общепринятом понимании смысла этого слова у меня снова не получилось. Зато получился отличный road trip по Европе с ежедневными и поистине замечательными приключениями и происшествиями.   

Одно из таких происшествий навсегда останется не только в моей памяти, но и в памяти доблестных служащих пражской криминальной полиции. И в памяти всяких международных борцов с преступностью, кстати, тоже. Масштабы происшествий, происходящих со мной, в непосредственной близости от меня и на моих глазах растут не по дням, а по часам, да. 

Презабавное, надо сказать, происшествие. До сих пор над ним искреннее ухохатываюсь. Как вернусь из братского государства - живопишу вам его в красках и лицах. И не только его, разумеется.

 

А сейчас – бежать, бежать от московских дождей.