Я открыл дверь в морозное утро, и холодный сухой ветер содрал кусок кожи с моего лица. Он шлёпнулся мне под ноги, кровавый, скользкий, издавший чавкающий звук, который тотчас же был пожран голодными зелёными стенами. Я посмотрел на него, сказал, что раз отвалился - значит, так и должно быть. Плюнул на пол. Прошёлся по остаткам себя, сплюнул и на них. Вышел на лестничную клетку и уселся на унылом потолке курить вишнёвые сигариллы.
Пришёл хозяин. Спросил, ел ли я что-нибудь; я ответил, что нет. "Дурак", рассмеялся он. Подождал, пока я докурю обрывки своих мечтаний, затолкнул меня в квартиру и налил мне лунного света в тарелку. Велел заедать куском пыльного дорожного полотна. Я давился, рыдал, меня тошнило, но я ел - не хотел расстраивать его. Едва я допил последние капли, горло моё раскрылось, и тот самый свет - уже грязный, вперемешку с сине-сиреневой кровью, связками и желчью, лившейся наверх из желудка - рванулся назад, прожигая ковёр. Хозяин посмотрел, как я стою на четвереньках в луже собственной кровавой блевотины, засмеялся, поднял меня и принялся зашивать прожженное горло. Вышло плохо - два толстых креста. Я не стал жаловаться. Хозяин ещё посмеялся и предложил мне убить себя. Я согласился.
Пришла мать. Хозяин позвал её. Красивая - в лучшем платье, вечно молодая. Я был рад позабавить её. Улыбаясь, я вспорол себе запястья, чтобы усладить её слух шелестом осенних листьев из моих вен. Не вышло. Пустота хлынула из углов театра, затекла в меня. Я ругнулся и отрезал себе одну руку. Снова пусто. Тьма схватила упавший кусок меня и с жадностью заглотила его, потом звенящим голосом попросила ещё - и я оторвал себе ногу. Потом вторую. Отпилил половину торса - и снова темнота пожрала его. Но ни капли крови не пролилось. Мать устало прикрыла глаза - ей было скучно. Хозяин улыбнулся и разорвал меня ещё на три части, потом же уселся и стал сшивать моё тусклое тело, полнившееся пустотой. Он всыпал в меня битого стекла, добавил дорожной пыли и доверху залил скрежетом пережатых гитарных струн. Чуть сдобрил пеплом догоревшего солнца и попросил меня попробовать ещё раз. Я вспорол вену на шее - и звуки осени заполнили пустую стеклянную залу. Мать засмеялась и зааплодировала. Я убил себя в первый раз. Но не умер.
Хозяин отрезал свои прекрасные волосы и помог мне сплести из них петлю. Её край он зацепил за шпиль готического собора. Я покорно влез в петлю и с усталостью в глазах сказал, что устал от бездумной растраты себя. Он снова засмеялся, но не ответил, лишь дёрнул посильнее за башню и выдернул её у меня из-под ног. На меня уставились снизу тысячи жадных до моей смерти глаз. А я хрипел в такт играющей в наушниках песне и думал, что скука прикончит меня скорее, чем петля. Вокруг шпиля засуетился холод, он окутал меня и стал спрашивать, что я делаю здесь один ночью. Я с улыбкой взглянул на него и не ответил. Прилетели птицы, сели рядом. Рассказали мне, что где-то уже утро, а кто-то взял мою гитару. Я рассердился, заёрзал в петле, отрезал себе ею голову и полетел вниз. Одна из птиц ринулась за мной и на прощание выклевала мне левый глаз. Сказала, что у моей крови вкус прошедшего счастья. Я отмахнулся и разбился о мостовую. Две смерти сразу ринулись к моему телу - и ни одна не забрала, обе только брезгливо отмахнулись. Ушли пить пиво. Ну ёб твою мать...
Хозяин признался, что ему нравится собирать моё тело - каждый раз оно пахнет новой смертью. Я фыркнул, сел в сугроб и плюнул в сторону. Он разглядывал мой наполовину выклеванный глаз, потом попросил меня выдернуть оба. Устало вздохнув, я запустил палец в полупустую глазницу и выдрал глаз до конца. По щеке устремилась скудная струйка моей отвратительно пахнущей ядовитой сине-сиреневой крови, прожгла мой сугроб и мне штаны. Я ругнулся и ткнул себя острым ногтем во второй глаз. Глаз вытек сам, но нервы я вырвать не смог - пришлось попросить у хозяина нож и начисто выскоблить дурно пахнущую глазницу. Я слышал, как хозяин подозвал бродячую кошку, слышал дикий крик этого животного, его жалобный стон, и вскоре - хруст костей. Хозяин вставил мне новые глаза и, поцеловав мои веки, попросил больше не терять их. Я потянул хозяина за собой - мне не терпелось снова убить себя. На улице остались только пара лужиц крови, натёкших с меня, да труп кота с выдранными глазами и сломанной шеей.
Мать попросила меня утопиться. Я с радостью кинулся ей на шею и позвал смотреть, как я убью себя. Пришла и сестра - с интересом поглядела, как я помогал хозяину наполнять ванну злобой и ненавистью. Я с гордостью упал в эту тёмную грязь и стал ждать, когда она заполнит мои лёгкие. Она уже почти доверху влилась в меня, но тут пришли какие-то злые люди. Посмотрели на меня, покачали головой и сказали "Не возьмём". И увели мою смерть. Тогда сестра запустила руку в ванную и вытащила меня. Она глядела, как я плююсь грязью, блюю, снова плююсь, сказала "Ничтожество" и увела плачущую мать - та была расстроена, как и я, потому что я снова убил себя, но не умер.
На кухне хозяин заваривал мне чай с романтикой в
Читать далее...