http://www.fanfics.ru/index.php?section=3&id=45527
просто прочитайте и сами почувствуйте то, что почувствовала я.
я даже не знаю, как это описать.
мне просто было очень больно. и очень тяжело.
и при каждом шаге боль за грудиной, а потом все поплыло и дышать не могла, и слезы, а меня Марина до пуфа довела.
божебожебоже
как же я устала
но я допишу
пусть с утра, но допишу
сказка в сказке, романтизм к чему-то, и все так путанопутанопутано
и лист в двух сторон исписан, а теперь я не могу собрать воедино
потому что перед глазами все плывет, а за грудиной колет
спать, надо спать, но я же не встану, не допишу.
А на улице холодно, мокро и мерзко. И очертания многоэтажек острые, а старые деревянные домишки проседают дырами где-то на душе. Мне хотелось поскорее вернуться в свою маленькую комнату, спрятаться. А еще больше сделать несколько черно-белых снимков.
она звонила мне; а я не смогла сказать нет.
Это цитата сообщения sash_pepperland Оригинальное сообщение
Без заголовка
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. "Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
Я лишь зайду в кофейню на две минуты, поздороваюсь, не глядя никому в глаза, и отдам книги. Я не поведусь ни на одну провокацию, не отвечу на колкости, если уж очень изящно и завуалировано, попрощаюсь и уйду. А от собственных эмоций меня спасет фотоаппарат в руках, и люди, мелькающие вокруг. А еще музыка. Нужно скинуть что-нибудь еще на плеер.
И таки надо прочитать роман, чьим названием я так бездумно оперирую, подобно этим недоумкам на уроках литературы.
Мне противно смотреть на себя в зеркало. Я некрасивая. Не такая, какой должна быть. Меня выводит из себя этот вздернутый нос, эти толстые пальцы, эти несходящие шрамы на руках, этот темноватый оттенок кожи, эта грудь, которая еще немного и приблизится к 90 см, и талия, стремящаяся к 60, и ляжки толстые, и руки и ноги вовсе не спички. И пусть мне говорят, что у меня острые черты лица и худые ноги, я кажусь себе такой громоздкой, такой... бабской. Хочу быть девочкой, хрупкой, полупрозрачой девочкой, стремящейся ввысь. А я неуклюжая, зажатая и приземленная.
Сегодня у меня был последний день, когда я позволила себе "слабость" в виде клубничного пая, что умяла в одиночестве за обе щеки. Завтра - голодголодголод. До помутнения в мозгах, до пятен в глазах. Чтобы руки дрожали, чтобы колени болели, чтобы мысли где-то не здесь, а остальное - все дальше на автомате. А внутри такое забытое чувство пустоты и легкости, которое дает голод, когда ты перебарываешь его, не ведешься на провокацию, не давая взбунтовавшемуся желудку ничего кроме чая и кофе.
А я хочу, чтобы снова выступали не только ключицы, но можно было просчитать все косточки на грудной клетке, чтобы руки были тонкими-тонкими, а в талии 55 см.
А я играю в затворника. И не потому, что мне это нравится, а потому, что по-другому как-то не выходит. А еще все с кем-то ссорятся, кто-то кому-то надоедает, они кричат друг на друга, обижаются, потом жалуются кому-то еще и не находят выхода из этого чертова круга. А я сижу, слушаю и глупо улыбаюсь. Я ни с кем не ссорюсь, никого не посылаю и все у меня прекрасно. Просто потому что у меня никого нет. Я пью кофе в кофейнях одна, читаю книги и стихи самой себе и песни пою все той же себе. У меня есть я, это же хорошо, правда? Мы со мной гуляем по городу, правда вот я, которая обещала себе-второй как-нибудь взять фотоаппарат, все время о том забываю. Он лежит разряженный, и даже сейчас я, покручивая в голове мысль, что надо поставить на зарядку, не встаю со стула и, естественно, того не делаю. Мне никто не звонит, разве что из Питера, да сообщения из Калининграда, но все это ни здесь, ни со мной, и будто бы в другой жизни. Меня грызет изнутри осознание того, что этих людей, их улыбок, смеха, любви, у меня никогда всецело не будет. Может, еще полгода-год, а потом они просто останутся в прошлом, станут им. А я то останусь вот такая, неуклюжая в этой непонятной жизни, не сумевшая понять ее, останусь только с собой. И вот странно это. Мне большую боль причиняют не люди, а то, когда они уходят: сами или же просто плывя по течению - не важно. Но опустевшее место в сердце еще долго кровоточит и отдается тупой болью: будто с корнем выдернули.
А сегодня ночью мне снился сон. Они мне давно не снились. И в этом сне было все то, чего у меня нет и не будет. И звонок Аны, и встреча с другом детства, и соленый ветер Балтики. И объятья-поцелуи в самой западной точке России, и ночные разговоры под покровом белых ночей, и письма, письма, которых я никогда не дождусь. И это ощущение нужности, теплом разливающееся внутри, и душа зажившая, без синяков и ссадин. И я дышудышудышу. Живая. И у меня есть кто-то кроме меня. И я есть у кого-то.
Написала строку и стерла. Потому что тоже как-то неправильно.
Я не верю, что это весна такая, что это апрель. Если это апрель, то зачем ему рядиться февралем? Питерским таким. То ли чтобы меня в депрессию вогнать, то ли чтобы я свалилась с температурой. Только вот ни того, ни другого от меня никто-никто не дождется. Мне нравится эта сыростьсерость, нравится мокрый снег из-за которого ничерта не видно. Мне нравится теряться во всем этом, нравится кутаться в музыку в наушниках, нравится быть честной с собой. Я будто бы оживаю, начинаю думать, чувствовать. Я включаю и голову и сердце тогда, будто бы говорю своему подсознанию, мол, да, теперь можно. А на уроках я послушно говорю то, что от меня ждут, с абсолютно отсутствующим взглядом и без намека на вдумывание, а когда за пару в журнале уже стоят две отличных оценки, я так же бездумно продолжаю глядеть даже не в книгу, а в окно. А там метельметельметель и мне бы улететь...
Как-то не везет мне. Фотоаппарат взяла с собой сегодня, а там зарядка на нуле. Не забыть зарядить.
И ногти накрасить.
Вообще, вот такие вот хочу. Прямо очень-очень. Но тут мороки огого будет.
А еще я слушаю пикник и немного злюсь на то, что на концерт мама с крестной сходили без меня.
Настроение сейчас - Анечка по скайпу подняла :33
И все же вчера был сумасшедший день. Не в плане какой-то суматохи или невероятных событий. Нет. Не из-за этого. Просто что-то дернул рычаг, и на меня все повалилось одно за другим. Сидела в классе и пыталась справиться с собственной завистью, обидой и, в конечном счете, полным разочарованием в себе. Несмогланесмогланесмогла. То, что я столько раз загоняла куда по-глубже, по-дальше, запирала за замками из будней, вырвалось наружу и давило с новой силой.
Но снова заперла, запретила думать... а потом, а потом мелочное, одно за другим, по наклонной. Мне даже говорить не хочется. И не мелочное даже, нет. Просто. Нет, не могу. Даже тут, сейчас, не могу. Я же всегда себя жертвой выставляю. Именно, все у меня напоказ. Да какой нахрен напоказ, когда я и пишу-то уже там, где меня мало кто знает.
Но та запись, черт, это было жестоко. Сумели же вы извратиться. "Ебанная пародия" (с) - вынес вердикт один человек, когда я просто не знала, во что верить, а во что нет. Надо мной посмеялись. Люди, которые были дорогими. А главное, та, что оставалась такой до вчерашнего дня. А я, а что я? Я не стала отвечать, просто завязала узел - давно пора.
Но вчера у меня было жуткое желание полоснуть лезвием по рук. Сидела в ванной и еле себя удерживала. Уже поднесла, тихонько надавила, а потом просто вспомнила: я же жить, жить хочу. И если порежу руку сейчас, то никто меня не спасет, дверь в ванную закрыта, а в душе я могу по полтора часа сидеть... И отбросила от себя. Испугалась. А потом поняла, что замерзла. Очень замерзла. И вроде привычно так, что руки, ноги всегда холодные, и пальцев не чувствую: анемия как никак. А тут прямо до дрожи. Включила горячую воду и так и сидела, прижав колени к себе, под струями воды. И думала, что наверное, я бы хотела заболеть чем-нибудь неизлечимым. Таким, что в конечном счете приводит к летальному исходу. В идеале: рак чего-то там. Да, рак. Может быть, тогда бы я и начала жить, искать эту самую жизнь в каждой минуте, в каждом действии, в людях, меня окружающих. Я бы стала бороться, снова поднялась на ноги. Я бы руки в кровь сдирала и ломала ногти в этой неравной схватке с судьбой. Глотала бы воздух со страхом, силой и наслаждением: и каждый вдох как последний, и каждое слово - последнее. И каждый любимый тоже: последний. И столько невысказанного бы наконец было сказано. Сказано и услышано.
А сегодня прогуляла алгебру. Не скажу, что прогуляла, я вообще это слово не употреблять стараюсь. Меня на самом деле мутило, в глазах плыло и пальцы были холодные. А на улице тоже холодно, ветер будто с моря, только вот самого моря нет, а море, море, северное море, оно мне сейчас почему-то нужно. На два часа позволила забыть о том, что вокруг снуют люди и музыка так громко звучит, которую я не люблю, а у меня, черт возьми, работает только один наушник, но я забыла, и видела только страницы книги, и фоном слышала свой собственный плей-лист. Я потратила с мелочи собранные сто двадцать пять рублей на тортилью, мини-колу и фри просто потому что захотела. И понимала вроде, что деньги последние, что дома тоже денег нет, за интернет платить нечем, а работу я найти не могу... Но черт, так хотелось просто побаловать себя, просто вредной пищей. И плакали все мои диагнозы, гастриты, поджелудочные и камни: у меня живот болит только от сигарет и нервов, только от нервов, иначе говоря, потому что курю я, когда в руки взять себя не могу. А вот обезболивающее нужно экономить, потому что сука, стоит пятихатку, а денег -нетнетнет.
А вышла на улицу и меня занесло. Снегом: крупным, вихрем кружащимся. И стало как-то легче, что ли. Отпустило.
Настроение сейчас - легкий привкус меланхолии
Это непривычно/необычно/ново. Писать мне необходимо в любом случае, но теперь тот дневник для меня - запретная зона.
А тут уютно. Да. Пусть и пока путаюсь во всем, если учесть, что до этого заходила лишь исходниками да авочками.
Но зато не будет отнимать столько времени, да и писать наконец-то начну для себя. То, что думаю, то, что пишется.
Четвертое апреля две тысячи двенадцатого года - сегодня. А что сегодня? Я отступилась от собственных принципов и вроде как очертила границу, завязала узелок, оставив все там, за плечами. И я надеюсь, что это направление верное, что правильно все, что у меня все получится, и люди новые будут, и тех, кого люблю безумно, найду на этой чертовой планете. Найду и больше никуда не отпущу, не потеряю.
И меня больше никогда не предадут.
Ненавижу маленькие города. Хочу в мегаполис.
Слиться с толпой, затеряться среди множества лиц.
Хочу туда, где меня не заметят. Просто пройдут мимо.
Что ты смотришь? Зачем открываешь свой поганый рот?
Да, я курю. Не плевать ли тебе? Тогда зачем?
Мне и без тебя паршиво. Откуда ты знаешь, что у меня на душе?
Я сама отвечаю за себя, и поверь, я курю не для того, чтобы казаться взрослой.
Я не знаю тебя, ты меня. Пройди мимо.
Давай, давай - уходи.
Не оборачивайся - пожалеешь.
Просто пройди мимо.