[280x334]
и почему он никогда не победит человека
[SIZE=2][FONT=times new roman][COLOR=deeppink] Одна из главных культурных битв последнего времени — война вокруг гламура. Она развернулась не только на телеэкране, но стала также предметом дебатов людей ученых: социологов и философов. На состоявшемся в конце октября в Москве Всероссийском конгрессе социологов (который, по мнению специалистов, был «как обычно» скушен) внимание привлек автор теории глэм-капитализма, профессор Санкт-Петербургского университета Дмитрий Иванов.
Апология гламура на телевидении и в СМИ — явление привычное. Но восхваление его на форуме ученых — это нечто экстраординарное, близкое к крамоле и оскорблению. Ведь гламур был назван источником истины и современной морали. Профессор Иванов не на шутку напугал коллег своим радикализмом: сама социология, по его мнению, чтобы выжить, должна научиться себя «продавать», а для этого — стать гламурной. Социологи-традиционалисты усмотрели в этом демарше покушение на разум и науку. Но стоит ли воевать с гламуром, да еще на территории морали?
Вопреки расхожему представлению, битва эта — явление сугубо отечественное. В западных странах такая полемика давно в прошлом: многие европейские философы и социологи, выступавшие с критикой современной цивилизации — Жан Бодрийяр, Жиль Делез, Пьер Бурдье и другие, — уже покойники. Кроме того, там она была менее туманной, интуитивной и более конкретной в социологическом смысле — имела развитый категориальный аппарат и оперировала совсем другими понятиями: «коммерциализация искусства», «мода и код», «политэкономия знака» и прочее.
Наконец, само понятие «гламур» если и получило теоретический статус, то лишь в специализированной литературе по фотографии и моде.
В русскую речь это слово ворвалось в начале этого века, хотя продвинутые отечественные интеллектуалы обкатывали его еще в начале 90−х годов века прошлого. До сих пор это новое слово не зафиксировано ни в одном словаре русского языка, за исключением орфографического. В некоторых, правда, можно найти прилагательное «гламурный», которое толкуется как «блистательный», «чарующий» или «обаятельный».
Как многие другие слова, заимствованные из европейских языков, «гламур» обрел в русской речи дополнительные, не свойственные ему изначально значения. Языком-прародителем модного термина следует считать шотландский. То, что монахи называли на латыни «грамматикой» («grammar»), темный кельтский народ, для которого письменность была однозначно связана с колдовством, истолковал как оккультное учение, магию и некромантию — все это передавалось на их языке как «gramarye». Таким образом, людей владеющих грамотой, шотландцы воспринимали как сектантов — поклонников тайного культа, а искусство чтения и письма этот тогда еще дикий народ понимал как колдовство и мистическую технику общения с потусторонним миром.
В литературный английский язык слово «гламур» было введено классиком исторического романа Вальтером Скоттом. Придав ему романтический флер в «Письмах о демонологии и колдовстве» (1830), он прочно связал гламур с чем-то чарующим, блистательным, невыразимо прекрасным.
Однако в русском культурном контексте эти и многие другие факты не были актуализованы, благодаря чему это понятие и обрело у нас смысл, которого нет в других языках.
Четко определить, что именно мы вкладываем в слово «гламур», довольно трудно. В обыденном сознании оно может ассоциироваться с чем угодно: с модой, блондинкой, сексом, трэшем, розовым цветом, гей-парадами, автомобилями, роскошью, попками или стрингами… Бесконечное множество самых разных вещей и образов объединяет только стиль — безудержного праздника чувств, удовольствий и наслаждений.
На первый взгляд может показаться, что гламур описывает новое явление в популярной и массовой культуре. На деле же он отсылает нас к явлениям известным. В народной культуре — это карнавальные формы преодоления границ дозволенного моралью и разумом. В массмедиа — это «желтая» журналистика. В политике «классикой жанра» стали революции, в особенности недавние: «оранжевые», «розовые», «бархатные».
Гламур, говорящий на простом и понятном языке чувственности, легко сплачивает едва знакомых друг с другом людей в коллективы, сообщества, кланы и клубы. На дискотеке достаточно простого ритма, чтобы случайные, первый раз видящие друг друга посетители начали двигаться в унисон как единое коллективное тело. Гламур находит себе место везде, где массам достаточно эмоционального драйва без ясно осознанной цели. Эти первичные формы коллективов, как правило, быстро создаются и столь же быстро разлагаются.
Гламур кажется простым и бесхитростным, когда о нем говорят как об общем и посредственном вкусе, как о массовой культуре. Он прост, поскольку доступен широкому потребителю. Но он в то же время сложен как
Читать далее...