Её идеальному золотому лицу подходят всякие выражения, от "молись щучий сын" до "Вива, Фидель", и мяу там в списке где-то справа внизу. Смотри: какие переливы от двух белых прямоугольников на золоте, когда ты поворачиваешь меня, как неподвижны идеальные золотые губы, как ты можешь услышать в любой момент где-то в центре, между красивой губами и бровями тобой и холодным жёлтым металлом, который гладок и приятен на ощупь, и почти вмещается в твою ладонь, с мягким мужским тембром "Здравствуй, моя ненаглядная!". Ты можешь услышать, но она молчит, ты поворачиваешь её, пытаясь поймать более светлых бликов на божественные, но не совсем симметричные и немного щерблённые временем бока, твой палец по ним скользит с таким же наслаждением, как по свежекупленной болоньевой куртке мужчины, с которым ты пришла с нового праздника, где было много народа, обычных и необычных людей, и был он - необычным среди необычных, и обычным среди обычных, но второе тебя не огорчает, потому что вполне устраивала уверенность в первом, такая же уверенность, что и промёрзшая земля, на которой ты стоишь, твёрда, если по ней не бьют сваезабивалки. И его значительные, хорошие в кости и с явным присутствием мяса мускулов, плечи под болоньевой курткой такой вызывают капризный восторг, что ты хотела бы их щипать вместе с курткой, и докопаться, почему, почему они такие, почему тебе так нравится то хлопать по ним с отстранённой завистью, то злостненько уверять себя, что ты хочешь порвать эту куртку, зная что они и куртка едины в этот момент. А это... это лишь пища для воображения. Может быть, и вообще неодушевлена, звонкая тяжёлая букла металла. Ты бросаешь её, как нелюбящая жена непроницательного, держащегося одинаково неуместно мужа - на кровать, но возвращаешься с жаждой скольжения тонких пальцев капризной женской руки по увесистому золотому, умопомрачительно жёлтому, самому светло-тяжёлому в мире... о, золото! В необычном виде - что те мятые прямоугольнички бумаги в кармане всего лишь женские шалости перед - страшно подумать, в воображении встаёт грубость камня-монолита, серые фигуры-статуи, зрящие через развевающиеся игрушечные неправдоподобные волосы на твоей внимательной головке, и ложишься с этой жёлтой игрушкой в кровать, кладёшь её рядом, не боясь во сне трахнуться об её неожиданно твёрдую закруглённость нежным лбом, твоя рука наполовину закрывает её нижнюю часть, ты царапаешь своим ногтём неподвижные губы, и думаешь, а что если эти губы и плотные щёки и скулы были живыми... как бы она говорила, то есть, он, как бы относился к женщинам, то есть к тебе только, все остальные пока что не имеют значения. И как к нему относились, так же жена была влюблена, в эти неподвижные губы, в звонкое тряско-тяжёлое (если постучать по нему кукумкой кулака) изваяние непривычного лица, а что если ...
ай, кажется пришли протирать меня тряпочкой... пока ) [536x600]
Резиновая... нет, не женщина, а НАОБОРОТ28-10-2008 04:24
Ваша подруга жалуется на отсутствие вашего внимания и повальное увлечение компьютером? Ваш союз на грани (хахаха!) революции и требует эротических реформ? Вы извращенцы, и не знаете, что бы ещё такого придумать вместо резиновых сами знаете чего? Есть выход! Резиновая клавиатура! Кладёте подруге или другу на спину и продолжаете писать на форуме! И все в восторге! Сонное довольное мычание по утрам обеспечено! Да здравствует РосКлавПром! [244x300]
Следующим шагом должен быть животный психоаналитик.
-Аллё! Доктор ветеринарно-психоаналитических наук Иван Ненасимович Заморочный? У меня Арнольд Евгеньевич молчит.
-Сколько лет Арнольду Евгеньевичу?
-Восьмой пошёл!
-Ну, возможно, это и не в моей компетенции, патологии в таком возрасте...
-Нет-нет, он абсолютно здоров, только ходит недовольный. А он раньше был разговорчивее, мы его всегда понимали, а теперь прямо как погрузился весь в себя. Я думаю, это кризис среднего возраста.
-Нет, знаете, я полагаю, тут другое. Могу я составить с ним беседу?
-Да, он дома всегда, только по утрам и вечерам минут по двадцать его не бывает.
-Хорошо, запишу адрес и приеду.
-Здравствуйте, Арнольд Евгеньевич. Нам нужна отдельная комната, Лилия Иннокентьевна.
-Да-да, пожалуйста!
-Ну-с, Арнольд Евгеньевич! Вы можете мне что-нибудь сказать, ну, например, как вы себя чувствуете? Ага, положить подбородок на руки - значит, не совсем хорошо, тоска, уныние, общая депрессия. Как вы думаете, что бы вам нехватало в данную минуту? Вы облизнулись, я полагаю, это кусок жирной селёдки. Вы посмотрели на меня с укоризной. Да, я угадал. Но ведь вы, как мне сказала Лилия Иннокентьевна, сегодня около часа позавтракали, именно жирной (процентов 20-30) селёдкой. Вам нехватает? Вы обоняете воздух, но мышцы ваши в хорошем тонусе, значит, в физическом отношении вам нельзя пожаловаться. Я вам помогу, как вы думаете, это не чувство собственной значимости? Вы зевнули, нет. Да, без вас в семье никто не обходится, даже Агафенья Никодимовна вас зовёт смотреть сериалы по вечерам. Возможно, вам просто скучно? Вы не хотели бы больше времени проводить на свежем воздухе? Вы шумно вздохнули, вы смотрите на меня искоса снизу вверх. Да, я полагаю, это то, что вам необходимо. Я обязательно скажу об этом Лилии Иннокентьевне, и, так как она женщина здравомыслящая, полагаю, вам увеличат утренний и вечерний моцион, добавят дневной, а также, время от времени, будут проводить для вас периодические охотничьи туры на крыс вблизи станции отходов. Вы виляете хвостом, громко что-то сказали (к сожалению, я не совсем разобрал, что) и я совершенно рад за наш благотворный сеанс. До свидания.
Ну, в Москву бы я переехал только за то...26-10-2008 12:14
И миллионером стал бы только чтоб купить квартиру напротив её. О, интересно было бы встречать её в лифте и "таращить глазки" =) дааа... Ну, а что мешает-то, собственно. Любовь это, да, любовь. Я не могу от неё убежать, застыдиться не поможет, никто не убьёт ни меня с ней, ни её во мне, с любовию родился, с любовию помру.
"РОБИН НОРВУД
ЖЕНЩИНЫ, КОТОРЫЕ ЛЮБЯТ СЛИШКОМ СИЛЬНО"
"Книга, которая изменит вашу жизнь." (дада, такую книгу нельзя не купить)
"Как наша жажда любви становится хронической неизлечимой болезнью"
Типичный пример того, как человек гонится за двумя зайцами, обоих догоняет, и его книга становится бестселлером-по-названию. То есть, как по-названию? Она так амбициозно звучит, что нельзя не купить её. Ведь рынок подвержен хищной мимикрии, а мы сами болеем неистощимой верой в добросовестность и трудолюбие.
Никто не скажет, беллетристика это или научный трактат. Это не то и не другое. И это очень удобно. Необязательно прикладывать набоковские таланты, так же как и совсем не нужно быть кандидатом аналогических наук. Зато можно, не опасаясь критиков, которые, разумеется, не будут разбирать эту околоискуссную галиматью, получить за неё определённую сумму. Которая, как известно, определяется примерно-оцененным качеством и общей массой буквенных знаков. А если к этим двум жанрам примесить немного исторического материала уровня седьмого класса общеобразовательной школы плюс пара новеньких жареных фактов на спорную тему из интернета, дабы шокировать зрителя-читателя, то вполне можно снять на Мосфильме, и дать работу свежим актёрам, которые всегда играют так, что точно знаешь, какое количество человеческого материала стоит и пялится за камерой.
Зажиревшая московская офисная жизнь. Они слушают Земфиру, печатают по "аське". Куда-то уходят, но, естественно, приходят обратно, сюда, они осёдлы, и для них она поёт. Неужели им нужно что-то объединяющее? Зачем им объединяться? Чтобы руки не дали провалиться вниз, да, именно для этого, а не потому, что "нельзя иначе". Я скорбею над ними, я знаю, что есть лучшее, потому что это всё, что мы имеем, у нас лишь фантазии и это. Но фантазии не в счёт, а посему надо выбирать лучшее здесь, но лучшее отнюдь не значит объединяться. К счастью, это не так, хоть и терзают сомнения. Жизнь доказывает, что так, а всё внутри доказывает обратное. На зажиревшую жизнь можно смотреть лишь глазами бродяги, валяться на постели в больнице тоже временно, и никто ни боже упаси не представит, что на всю жизнь. Они думают, что счастливы. Нет, они не до конца, но почти уверены. Кто "они"? Смутно чувствую, что "они" есть, а вот по фамилиям перечислить не могу. Но речь не о них. Сама песня "не взлетим так поплаваем" ох жирна. Никогда ей не растрясти этот жир, оказывается, зелёное умеет стекать, ох течёт маслянистая. Красива, она и тонка в лодыжках и широка в улыбке. Это даже не сексуальность, а воплощение реальной востребованности, воплощение! Но надо быть аскетом, чтобы влиться в оставшееся пространство. Но аскетом - не значит тощим. Таким аскетом, как Самойлов.
Депрессия. Да, депрессия. Ты раскапываешь свои четыре ящика стола, забитые черновиками, сентиментальными письмами, да, теми самыми, бумажными. Я умираю и тут же возрождаюсь - одна моя рука мёртвая, другая только что выросла, она такая бледно-розоватая, а та серая, прямо заметно даже. В груди, знаете, такая горечь, которая уменьшает меня в размере, но это и надо: уменьшиться. слиться со старым, мои плечи уходят в корни, ноги исчезают, бумаги питают меня живительными соками, и внутри так горько, горькая горя, она горит, чем сильнее сжимается наружа, тем горче горит горя. И меня наполняет до краёв. Снова на десять лет. Душа перезарядилась. Два часа, и на десять лет. Процедура страшная, но другого способа нет, кроме того, он же самый лучший. Только никогда не выбрасывайте старых писем, какой бы сильной не была ваша новая страсть. Письма ценнее людей, их написавших. Человек может передумать, разлюбить, поменять работу и уехать в Германию. А письмо никуда не уедет. Оно останется верным вам. И оно будет сильнее того, кто его писал, когда тот вспомнит о нём. Вот почему их иногда просят вернуть. И если вы сами собственноручно выбросили письмо - мне вас искренне жаль. Это настолько невосполнимая потеря, одно письмо, но выброшенное вами, которая будет терзать вас до конца жизни. Я не преувеличиваю, именно до конца жизни, если, конечно, вы к тому времени сохраните память. Каждое письмо, написанное вам, и вами же выброшенное - навсегда отнимает у вас часть души. Это ведь так странно: вы подумаете, но не может же быть, что бессмертная душа зависит от клочка тленной бумаги, это против законов природы! Ещё как зависит. Это один из парадоксов современности, и никакой адронный коллайдер не выяснит его причину и не контраргументирует. Этот жалкий клочок бумаги вы должны хранить всю жизнь. Дом может сгореть, вклады в банке пропасть. Вы не вольны над этими стихиями. Как ни странно, но вы вольны над стихией своего письменного стола. Скажем так: Бог позаботится о вашем доме и еврах, а вы сохраните письма. А если уж на Бога взвалить ещё и сохранность нескольких совершенно бесполезных материально бумажек, это уж совсем совести надо не иметь. Бог он на то и Бог, чтобы сохранить материальное, а вы уж позаботьтесь о душе, письма оно и есть кусок души, причём кусок души двух человек, никакая картина Рембрандта не сможет сравниться по своей ценности с тем клочком бумаги. При условии, естественно, что в тот клочок вложена душа.
Хе-хе, это куда ж мир катится. Раньше были парады меньшинств. Теперь парады большинств. Стало быть, они теперь в меньшинстве? Да ладно вам, чего такой переполох. Дайте людям свободы, не бойтесь за человечество. Оно никуда не денется, оно не вымрет от чьей-то паранойи.