Сегодня мне приснился сон: Ребенок, который в будущем вырастет в Тимати. Мама нянчилась с ним, а я говорил, давай же убьем его, ты держишь на руках гной, черную дыру, частичку зла, убьем его пока он маленький, я даже придумал несколько быстрых и безболезненных способов убийства, ребенок все-таки. Но мама только смотрела на меня, как на наивного дурака, как на врага, как смотрят на ошибку, как смотрят на слизняка, на убогого, с жалостью злостью и отчаянием. Как она смотрела на меня всего один раз в жизни, но это другая история.

И как мне жить:
Такому поэтичному,
Такому аполитичному.
В своем сознании двоичному,
В чужом сознании вторичному.
Как жить с мозгом от книг опухшим,
От чего глазницы провисли,
И ни единой своей мысли
Во взгляде потухшем.
И плюнуть бы на все,
И с небом слившись,
Лететь на встречу земле,
Когда-то меня родившей.
Но и плюнуть не получится –
Знакомые мешают лица.
И где гарантия,
Что в этом случае,
Удастся мне переродиться.

Только что из часов я сделал ногу робота. А робота сделал из коврика для мыши. Он получился одноногий, но чертовски обаятельный, прям как я.

Попробуем еще раз.

Сегодняшняя гардеробщица в больнице имела свою классификацию.
По ее мнению люди делятся на: посетителей и студентов.
посетителей она пускает просто так, студентов "с условиями" (каковы они не знаю, ибо сказался "посетителем", после чего бабушка меня долго сканировала, видимо пыталась вычислить во мне "студента")
При чем, я поинтересовался бывает ли посетитель и студент в одном лице.
Данную ассимиляцию она отвергла.

Еще одна бесполезная кнопка "в друзья", при нажатии на которую, мне заявляют, что "вы не можете добавить самого себя в друзья".
Хм, интересно...
Напомнило мне одного моего знакомого, не будем показывать пальцем (хотя это был слоненок). Который однажды после очередного Нового Года плюнул в зеркало и гневно прошипел: "Видеть тебя больше не могу".
Правда, он потом долго извинялся.
Все хорошо закончилось.

Безобразная машина не хочет выставлять год моего рождения. Его смущает, что это произошло сегодня, но не будем его ругать.
Смерть ему неведома, за это можно все простить.
И пожалеть.

Пусть на могильной плите напишут: Он был настолько ребенок, что полагал, что после пяти стоит шесть, а после шести - семь. Он осмеливался даже думать, что вообще там, где мы имеем одно и еще одно, там имеем и три, и пять, и семь, и бесконечность -
Впрочем, он никому не навязывал своего мнения и, считая его своим лично, признавал священнейшее право всякого иметь мнение противных свойств.