Увольняться я сегодня собирался. Чаял, значит, воздать за обиды, хотел эдаким Аввакумом попенять начальству за подлости и всякия каверзы. Собирался вздеть бармы гордости на ферязь кандидатства, и пройтись по деканскому кабинету гоголем, глазом от нахальства кося, посмаркивая с одной ноздри декану на сафьян сапог, да персты о занавеску предерзостно обтирая.

"На кого ж ты нас, горемык бездольных, однех, да во чистом поле?!" - возопияло бы начальство, парики с лысин стаскивая и бычком недокуренным давясь. А я бы тогда страшным голосом: "Пошто черной работою неволила, а на жалованье скаредствовала, за каждый ефимок давилась, ковырять тя некому, кикимору облезлую? Пошто, - ногой топну, - волчья сыть, травяной мешок, добрых кафедральных дьяков яко собак паскудных содержала, на слезах наших сиротских гузно разжирала, несытую утробу дефлопеями веселила? Лепо ли тебе было, выхухоль золотушная, с поганых басурманских черкесов мзду имать да скудоумных боярских детей от правежа опасать? Ужо вам, - вскричу, - сонмищу жидовскому с ректоры и проректоры и с деканатскими неистовыми бабами, ракальям малоумным и каинским! Допрежь не ценили, так тепере победуете, похлебаете говнеца солдатским уполовником да с заусенцами, таперича позаедаете скипидар кактусом, пособираете с полу выбитые зубья сломанными пальцами, все подохнете без прощения. Ухожу я от вас, вонючки, такой мой вам сказ и доброе слово", - так сказал бы я, ушастый и очкастый, но мудрый и величавый, красный и пахучий, но справедливый и решительный, и вышел бы, веско харкнув напоследок на ручку двери.

Но чо-то как-то не вышло. Сторговались на научном руководстве аспирантами и магистрами.
Рубка правды бердышем и испепеление глаголом откладываются.